«Это ваша разборка. Разве наши старики и дети виноваты?»

38-летний Тахир живет и работает в России уже четыре года. На родине в Узбекистане у него жена и двое совсем маленьких детей. Он подработает строителем, прямо сейчас участвует в строительстве крупного объекта в центре Москвы. Обрушение курса рубля привело к тому, что его зарплата в 50 тысяч по факту стала меньше почти в два раза.

По словам Тахира, когда начались военные действия, он очень переживал, потому что предполагал, как сильно это его коснется. Он успокаивал своих коллег, которые плохо говорили по-русски, убеждал их, что с ними все будет в порядке, а потом — «пошли санкции».

«Знаете, я не очень хорошо говорю на русском, но в моей бригаде я чуть ли не единственный, кто знает язык хотя бы на таком уровне, поэтому мне приходится все им объяснять. 

Моей зарплаты, считай, больше нет, как и нет зарплаты у моих друзей, с которыми я работаю. Один у нас обеспечивает свою больную маму, у нее, по нашим меркам, дорогостоящее лечение, ему приходилось рубли переводить в доллары и отправлять их домой. Сейчас он этого не может. Мама может умереть», — жалуется Тахир.

Даже думать о том, что делать со своей семьей, Тахир боится. Нынешних денег, даже если их и получится перевести, не хватит и на полмесяца: жена не работает, потому что ухаживает за детьми, а большой группы родственников, готовых помогать, у Тахира нет:

«Я свою супругу пытаюсь успокоить, она плачет. Говорю ей, что все в порядке, я найду еще работу. Но я же понимаю, что физически не потяну еще одну работу, я и так домой прихожу поспать три-четыре часа, все остальное время вкалываю».

По словам Тахира, у старшего ребенка порок сердца, сейчас он боится, что санкции коснуться и Узбекистана тоже, и продолжать лечение не получится. К тому же поехать домой он не может: рейсы отменяют, в таких условиях покупать билеты за большие для него деньги рискованно — в любой момент они могут сгореть.

«Эта ваша разборка, санкции, деньги запрещают переводить… Мы в этом виноваты? Наши старики и дети? Мой ребенок в этом виноват? Мама моего друга виновата? Что мы должны делать, чтобы просто выжить сейчас?», — задается Тахир вопросами, ответы на которые сейчас найти почти невозможно.

Когда готовили этот материал, «Новая» в своих социальных сетях попросила мигрантов, которые столкнулись с трудностями, написать нам на почту. За день мы получили десятки писем, в которых люди писали, что они не знают, как дальше жить, и не верят, что кто-то им сможет помочь.

«О чем нам вам рассказать? О нашей жизни? О том, что существуем, а не живем?» — написала женщина из Таджикистана, которая сейчас не может найти работу.

В похожей ситуации оказался и Айсултан из Казахстана. В Москве он учится и работает, чтобы обеспечивать престарелых родителей. Деньги им он обычно переводил в долларах:

«Я здесь учусь и работаю, за университет деньги тоже надо отдавать. Помогать мне никто не может, потому что я единственный ребенок, родители старые и больные. 

Отец после ковида проходит реабилитацию, сильное поражение легких было. Нам эти деньги нужны, а я даже перевести им сейчас не смог ничего», — говорит парень.

Он живет сейчас вместе со своей девушкой, снимает квартиру на окраине Москвы. Арендодатель находится в США, платить за квартиру возможности больше нет:

«Мы, мигранты, всегда в тени. Если мы и раньше плохо жили, все равно находились какие-то организации, которые нам помогали. А сейчас и их не будет. Все в шоке от происходящего, скоро все россияне, как и мы здесь, начнут не жить, а выживать. Нам уже помощи не у кого просить. С квартиры придется скоро съехать, но куда? Вернуться обратно в Казахстан не получится, тут моя учеба, работы там нет, из жилья — однокомнатная квартира родителей».

Айсултан говорит, что сейчас казахская община в Москве пытается действовать сообща и немного помогает тем, кто оказался совсем нуждающимся. Но и это может продлиться недолго: человеческие силы и деньги не бесконечны.

У россиян, живущих за рубежом, зеркальные сложности: они не могут больше помогать своим родственникам. Лиля работает педагогом-психологом в Германии, в России у нее мама, папа, брат и сестра, которые живут на границе с Украиной. Будучи самым старшим ребенком в семье, она присылала им каждый месяц 200–300 евро. Помимо бытовых нужд, нужно было оплачивать брату учебу в питерском университете:

«Мне пришла в пятницу ближе к вечеру зарплата, я собиралась в субботу отправить деньги. Но уже на следующий день России не оказалась в списке стран, куда я могу отправить денежные средства», — говорит Лиля.

Лилин младший брат — призывного возраста, поэтому когда «спецоперация» только началась, она планировала перевезти его и сестру к себе в Германию:

«Пока что родители не знают, что делать без моей помощи, будут как-то своими силами пытаться выкрутиться, у родственников, если дадут, займут деньги. Я в принципе в Германию переехала для того, чтобы в будущем перевезти из России сюда брата и сестру. Мой арендодатель сказал, что готов предоставить в нашем доме комнату для брата и сестры, сказал, что ни о каких деньгах в сложившейся ситуации и речи не идет, что все будет бесплатно, когда они прилетят или приедут сюда. Брат призывного возраста, это же очень опасно, его могут отправить на все эти «мероприятия». Но пока что я не вижу никакой возможности им уехать, даже самолеты не летают», — рассказывает Лиля.

32-летний сын Нины до начала военных действий успел уехать в Германию на лечение, у него серьезное хроническое генетическое заболевание. Полгода назад он был госпитализирован в больницу в Нюрнберге. Семья оплатила часть лечения, 5 марта с оставшимися деньгами должна была прилететь сама Нина, но не успела — рейсы отменили. Единственная возможность пробраться к сыну — полет через Стамбул, но денег на новые билеты у Нины нет, только в одну сторону они стоят 70–80 тысяч.

Сейчас Нина живет в Краснодаре. Региональные банки, куда она обращалась, после того, как Сбер, где у нее был счет, попал под санкции, также отказываются переводить деньги на счет ее сына, несмотря на подтвержденное родство:

«Я пришла в банк со свидетельством о рождении, с подтверждением из немецкой клиники, с документом о том, что я должна быть сопровождающей. Но никого мои документы не волнуют — отстояла все очереди, а мне говорят, что переводить не будут. Мой болеющий ребенок один за границей, без денег. И он не знает, что ему делать».