«Эта война их сметет в первую очередь»

Олимпийские Игры не первый год совпадают с чередой страшных событий в истории:

• 1936 г. — ОИ в гитлеровской Германии.
• 1972 г. — теракт на мюнхенских ОИ.
• 1980 г. — из-за афганской войны на московские ОИ приехали делегации только из соцстран и стран третьего мира.
• 1984 г. — делегация СССР не приехала на лос-анджелесские ОИ.

Нынешние ОИ в Пекине омрачены жесточайшими антиковидными мерами и угрозой российско-украинской войны.

Об этом — обозреватель «Новой газеты», фотограф, писатель и непосредственный свидетель мюнхенского теракта Юрий Рост и ведущий подкаста «Настоящее прошлое» Олег Хлебников

Стенограмма

(Расшифровано автоматически)

Олег Хлебников: Здравствуйте. Вы слушаете подкаст «Новой газеты» «Настоящее прошлое» — я, Олег Хлебников. Сегодня мы поговорим о том, что нам наиболее кажется актуальным и значимым. В частности, началась Олимпиада. Это, собственно, не новость, а новость о том что началась она в условиях ковида, какой-то жеребьевки, кто заразится, кто не заразится, кто какие тесты сдаст. А вообще я хочу к вопросу об Олимпиаде подойти с некоторым историческим, так сказать, уклоном. Когда-то когда Пьер де Кубертен основал олимпийское движение — это во многом было таким антивоенным поступком, потому что в хартии олимпийской даже записано, что во время олимпийских игр не должно происходить никаких боестолкновений и тем более войн. И все члены олимпийского комитета, подписавшие эту хартию таким образом, с этим соглашались. Но вот вернемся к истории олимпийских игр.

50 лет назад проходила мюнхенская Олимпиада в 1972 году, и во время этой Олимпиады был совершен теракт палестинской организации террористической организации «Черный сентябрь», были взяты в заложники 11 членов израильской делегации, два судьи, пять тренеров, четыре спортсмена — все они были убиты. То есть политика на Олимпиаду вот эту мюнхенскую ворвалась буквально. Ну а потом что было мы поговорим дальше, а пока я хочу предоставить слово человеку который это все видел собственными глазами в качестве, как я понимаю, корреспондента «Комсомольской правды». Человек, не нуждающийся в представлениях. И тем не менее скажу: писатель, фотограф, журналист, телеведущий — Юрий Рост.

Юрий Рост: Добрый день или вечер. Не знаю.

Олег Хлебников: Я очень рад, скажу по партийному Юрий Михайлович, тебя здесь видеть.

Юрий Рост: Спасибо, Олег.

Олег Хлебников: Очень хочу, чтобы ты рассказал о той Олимпиаде 50-летней давности.

Юрий Рост: Я с удовольствием расскажу. Правда, это может занять много времени, может немного, во-первых я скажу, что то, что мы в быту называем олимпиады — это на самом деле игры Олимпиады, то есть это олимпийские игры. Олимпиада — это расстояние между одними играми и другими — это четырехлетие. Точно так же как называют «наши олимпийцы», а на самом деле олимпийцы — это олимпийские боги. Это правда ты сказал про Кубертена — это был благородный человек. И вот эту привычку прекращать или призывать к прекращению военных действий он взял тоже с древности, потому что тогда во время игр наступали перемирия по крайней мере. Но первая такая политизированная Олимпиада можно сказать была, то есть Олимпийские игры были в 1936 году Гитлера, когда они там устраивали разные демонстрации, шествия, считали медали, потому что до этого Олимпийские игры — это были личные игры. Точно так же как на задуманных Олимпийских играх не игрались национальные гимны и не поднимались национальные флаги поначалу играли гимн на Олимпийских, поднимали олимпийский флаг во славу человека.

Олег Хлебников: То есть теперь наша делегация как раз продолжает эту традицию?

Юрий Рост: Да, поэтому нечего сейчас плакаться, они сейчас прямо идут под классические олимпийские символы. Потом была война и Олимпийских игр не было. Россия участвовала в Зимних Олимпийских играх до революции там чуть-чуть, а уже в новейших Олимпийских играх она участвовала с 50 по моему какой там второй год что ли?

Олег Хлебников: Нет, уже после смерти Сталина все-таки было.

Юрий Рост: После смерти Сталина. Я помню победителя Олимпийских игр этих, которые были там — Думбадзе была, Пономарева. Вот эти гимнасты были — замечательно выступили и тогда наши тоже придумали считать как и немцы считают очки, но по медалям мы проиграли американцам, а тогда стали считать очки за первые–шестые места. Там получилось, что мы набрали одинаковое количество очков. Ну глупость это. А так все дальше было относительно спокойно до мюнхенских игр, которые были сами по себе организованы очень хорошо, чудесная была Олимпийская деревня, изолированы совершенно. Причем она была в двух уровнях: верхний уровень — это была пешеходная зона, все машины двигались под землей по таким тоннелям и было такое ощущение всеобщего счастья, потому что Олимпийская деревня была очень удачно расположена. Все ходили обнимались, говорили разные слова. И вдруг в какой то один момент я приехал в Олимпийскую деревню, а пропуска у меня на самом деле настоящего не было, мне дал свой бэджик — такой пропуск, знаменитый борец классического стиля, сейчас он называется греко-римская борьба. Борьба классическая. Александр Иваницкий в тяжелом весе, он потом был заведующий отделом спорта ЦК Комсомола и пригласил меня в качестве фотографа «Домашней газеты», чтобы выпускать. Я поехал на Олимпийские игры в автобусе, где были разные люди, которые должны были отвлекать и развлекать наших спортсменов, там была Пьеха и Броневицкий. Потом Миронов подъехал, не Женя Миронов, а Андрей Миронов, и в какой-то момент с этим пропуском никаких проблем не было: пришел и увидел вокруг Олимпийской деревни какую-то усиленную, охрану много броневиков было, я не понял в чем дело. Когда пропустили меня спокойно, несмотря на усиленный режим, я подошел к нашему дому — это был большой 12-этажный дом, где размещалась советская делегация. И комсомольский спортивный деятель, не буду его называть, сказал:

Я говорю, что так сейчас весь мир будет знать об этом. Главное, чтобы не узнали не от советского человека хотя бы. Я под землей, спустился под землю и под землей двинулся, просто так хорошо ориентировался по этим автомобильным путям, там не было ни тротуаров, ничего — это только для машин было. Я пошел к этому дому высчитал, и удачно вычитал, потому что я попал в нужное место. Если бы я перешел на другую сторону, я бы попал как раз к этим террористам, мог бы оказаться с аппаратом совсем, может быть съемки были бы хорошие. А так я оказался в доме, который занимала югославская делегация, поднялся на крышу и с крыши снимал все, что там происходило. Внешне там почти ничего не происходило. Время от времени они в этих, то что называют балаклавах, выходили на балкон с оружием. И когда видели меня, а я был на расстоянии приблизительно 25 метров от них, ну так чуть повыше, они так поднимали автоматы Калашникова, как бы пугали. Я понимал, что они во-первых стрелять не будут, потому что я лежал только кусок головы, и аппарат был виден. А во-вторых бессмысленная это была задача. Я был приблизительно в курсе того что делается, потому что ниже меня на балконе там плоская крыша. А ниже меня балкон был, и через какое-то время Си-Эн-Эн установила камеру без оператора, то есть оператора не было. То есть он настроил, чтобы он там не маячил, ему не угрожали. Просто камера в течение долгого времени снимала этот дом и то, что там происходило. Но комментатор комментировал. И поэтому я знал, что террористы объявили, что если не будут соблюдены их условия, то они каждый час будут расстреливать по человеку. Это было ужасно.

Олег Хлебников: И потом уже израильская делегация уехала с Олимпиады?

Юрий Рост: Там другая была история. Там сразу праздник превратился в напряженную обстановку. Спортсмены перестали выходить вечером на улицу. Ходить общаться. Почему-то пригасили огни в Олимпийской деревне. Я помню, когда я пошел с баскетболистами на награждение, их награждали не в тот вечер, когда они выиграли это олимпийское золото. Известная история с тремя секундами, даже в фильме по-моему когда-то делали, а их награждали спустя некоторое время после того, как был рассмотрен протест американской делегации и не принят как раз на финале ручного мяча. И мы, я вместе с ними, шли по этой Олимпийской деревне, неприятно было — темной Олимпийской деревне: эти мишени огромные, двухметровые ребята, но ничего уже не было дальше истории покушений не было, потому что основная трагедия произошла в тот же вечер. Террористы потребовали самолет, их вывезли на аэродром какой-то не гражданский, не основной мюнхенский, там были приготовлены (не очень умная была затея) стрелки эти — снайперы. Причем оказалось, что снайперов было меньше, чем террористов. То есть это была совершенно глупая затея. Я мог им сказать сколько террористов, потому что когда они выходили (по-моему сейчас восемь), когда выходили они сажали в автобус и там такие стеклянные бункеры, и свои двери из-за стекла мог их сосчитать. Они тогда посадили всех связанных заложников в автобус, выбили стекла в автобусе, видимо для того чтобы их не травили газом, и уехали. И в какой-то момент зажглась такая световая какая-то атака, то есть прожектора осветили этот вертолет, в котором они прилетели на аэродром, и снайперы, видимо, стали снимать меня там мне было. Что потом показывал телевизор, не знаю, может, кто-нибудь видел. И они выскочили. Сами все террористы выскочили оставив в вертолете заложников, а вертолет взорвали, таким образом они все погибли. На следующий день был митинг. Олимпийские игры прекратились и почти все делегации, включая советскую делегацию, потому что по каким-то непонятным идиотским причинам, мы в этом митинге не участвовали. Это было жуткое омрачение. С той поры я стал опасаться несколько Олимпийских игр, и они вправду всякий раз приносили какие-то, то игры в которых мы не участвовали.

Олег Хлебников: В Лос-Анджелесе. Это 84-й год. Это уже после того как американцы не участвовали.

Юрий Рост: К нам не приехали со стороны Африки, Азии, то после Олимпийских игр в Сочи — Крым. Сейчас — Олимпийские игры в Пекине и опасность войны с Украиной.

Олег Хлебников: Я хотел об этом поговорить, насколько ты видишь реальные возможности, вот эту страшную возможность войны?

Юрий Рост: А кто это может сказать, ты понимаешь если бы это можно было каким-то образом прогнозировать, но для этого должны быть мотивы, вменяемость какая-то, мы не знаем, что они задумали. Там есть совершенно очевидно руководство и партия войны, которая, по всей вероятности, настраивает президента, в том числе, может, и он разделяет, не знаю. Мы же не имеем информации, но совершенно очевидно, что какое-то определенное количество людей провоцирует эту историю. Это очень глупые люди, очень. Потому что эта война их сметет в первую очередь.

Олег Хлебников: Это еще Библию можно вспомнить — Бога Демагога.

Юрий Рост: Да, пожалуйста, можешь Библию вспомнить, можешь вспомнить любую войну. Это, знаешь, как альтернатива, Олег. Когда ты предлагаешь альтернативу, ты проигрываешь, потому что в любом выборе то, что ты предлагаешь, почти никогда не выигрывает. Так и здесь.

Олег Хлебников: Скажи, пожалуйста, ты родился в Киеве в 1939 году.

Юрий Рост: в 39-м, в Киеве я недолго прожил.

Олег Хлебников: То есть ты войны не видел?

Юрий Рост: Естественно. Как я мог видеть, если в 1939 году я родился, в 41-м отец ушел на фронт 27-го, а мы с мамой уехали в эвакуацию, сначала в Уфу, потом в Грозный. Вот так мы с театром там были, вернулись мы в Киев уже после того как отец был тяжело ранен и пролежал в госпитале в Уфе почти год, 10,5 месяца. И когда мы вернулись, он был на костылях. Я и мой двоюродный брат Миша, мама и сестра, мы вернулись в Киев — это был февраль 44-го, через три месяца после освобождения. Потому что 7 ноября освободили, 1943 года освободили Киев, а мы в 44-м в феврале приехали туда. Это были руины. Но даже я в то время прекрасно понимал последствия. Я видел огромное количество этих изувеченных людей. У нас во дворе и в школе было, наверное, но если не половина, то треть сирот. Самовары, конечно, на улицах не появлялись, но безногие на этих качалках. Но надо объяснить что самовары — это были раненые, которые потеряли руки и ноги, которые не могли сами передвигаться. Страна была жестока к ним. Это люди, которые отдали свою практически жизнь, здоровье за свободу Родины, а она их наградила тем, что она не дала возможность нормально жить. Они видите ли портили вид городов, поэтому их отправили на Валаам. Да это ужасно было, но мы еще застали те времена, когда они на этих подшипниках с такими утюгами, такие были толкачи у них, ездили. Много было очень нищих солдат бывших. Это было очень тяжело. А страна была в этот момент бедная. Конечно, подавали, но очень часто подавали, они далеко так от бессарабского рынка многие и продуктами поддерживали. Ужасно просто представить себе. Хуже войны только ожидание смерти. И война сама — это ожидание смерти конечно. Поэтому смерть лучше, чем ожидание смерти, потому что она лишает тебя вот этого ужаса. Ждать.

Олег Хлебников: Я подумал, во мне четверть украинской крови, в принципе она должна во мне бурлить.

Юрий Рост: Слушай Олег — это не имеет никакого значения. Дело в том, что это не просто родные народы, это из одного яйца вылупившиеся народы. Отличие языка не такое значительное. Что касается культуры, да, у них своя культура, у Украины — своя, свой язык, кстати, замечательный, у России своя культура, переплетены мать городов русских — это Киев и Киевская Русь и Чернигов. Это же все это. И вот эта Южная Русь вся она.

Олег Хлебников: Как Гоголя будем делить?)

Юрий Рост: А Гоголя? Ну уж если будем говорить о связи, то значительная часть южной литературы — это украинские выходцы из Украины.

Олег Хлебников: Но Одесса, например.

Юрий Рост: Киев. Ты посмотри Булгаков оттуда, Паустовский там был. Долгое время был Бунин в Одессе, Куприн был в Киеве.

Олег Хлебников: Ну а Ильф и Петров?

Юрий Рост: Петров или Алеша Катаев — это все русскоязычное, потому что не было такой проблемы вообще. Я жил в этом городе — не было проблемы, кто хотел, говорил по-украински, но в основном в Киеве, был Киев, был русскоязычный, ну говорили, учились все на двух языках, я украинский язык знаю очень хорошо и говорю на нем прекрасно. Отец у меня вел репортажи футбольные на украинском языке.

Олег Хлебников: А это требует очень хорошего знания языка.

Юрий Рост: Актер на костылях — он не годился, поэтому он вел репортажи, озвучивал фильмы на украинском языке. У нас в школе был украинский язык и украинская литература, мы нормальные были, предметы которые мы сдавали и говорили, со многими я продолжаю говорить по-украински. Мы иногда с Леной Камбуровой поем украинские песни на украинском языке прекрасно, и с Горбачевым мы пели на украинском языке тоже песни. Да нет, все замечательно, у меня там целая жизнь и прекрасно. А что касается самого города, вот когда я представляю, что они вот эти вот ракеты, вот эту колбасу какую-то, начиненную дрянью, могут сбросить на этот город, один из лучших городов мира, и, может быть, самый приспособленный для жизни человека город.

Олег Хлебников: Антропоморфный — скажу я умное слово.

Юрий Рост: Ну давай, говорю еще раз, скажи. Там идешь по Крещатику, спустился в метро и через две остановки ты уже на пляже в купальнике: ивы, кусты, запах этих бессмертников, кажется, каштаны — все есть. Вся жизнь, вот сейчас я смотрю летом Москва так тоже выползла, на улице — кафе всякие, столики, Киев давно, но там, правда, теплее немножко. Замечательная культурно-национальная у меня близкие друзья, любимая моя Мария Примаченко, гениальная наивная художница, я говорю — гениальная наивная художница, которая и мудрая старуха была. Старуха моего возраста. Да она сказала такую формулу, когда ей было 80 лет, я приехал, приехали украинские в шапках. Но они из России они будут в жупанах еще в чем-нибудь в каких-то, в Украине в шапках. Но национальные герои, которые самоутверждаются не путем возвышения собственной культуры, а попыткой унижения других культур вот это вот.

Олег Хлебников: Лишь оперные бродят мужики, писал Мандельштам.

Юрий Рост: Вот так вот они ей говорят, ой, Мария Арсентьевна выросшая на Украине могла народ такая чудо люди. Понятно, что я говорю. Да понятно. Я говорю в других странах, а она им жестко в таком платке была красивая, была красивая просто, но такая суровая, она им сказала «мы не бай даже и такой веры людина». То есть, что мне все равно, какой веры человек. Не каждый в доме то ни один человек так не скажет, потому что он не знает разницу между верой и национальностью. Да я говорю и повыше. А это она точно сказала и дальше стала перечислять всех своих друзей. Там оказались самые разные люди все равно. А следующую фразу она сказала, что я бы эти кордоны все разрушила, все бы развалила, чтобы люди могли ходить друг к другу. Чтобы мы могли видеть друг друга. Поэтому мы переживаем трагический период, трагический, самые близкие страны нам по культуре и духу, я имею в виду Грузию, которая ближе, которой вообще не было. Грузинская поэзия, кино, театр я уже не говорю, что у каждого почти, у каждого русского человека был грузин друг. Я говорю это — не важно, кто он был, таксист, милиционер или Роберт Стуруа — это не имеет значения, потому что был, и тот, кто бывал в Грузии, тот продолжал жить. Разделить нельзя — это не в силах никакому гиганту, а уж пигмеи тем более не могут разделить. И эту страну мы потеряли, или мы не потеряли народ, мы не потеряли наше общение, нашу любовь, они по-прежнему нас любят. И если люди туда приезжают, было полтора миллиона туристов, только радость и прекрасное отношение. Они, правда, стали хуже говорить все по-русски, потому что молодые почти не учат, но вот мой друг Гога Карабадзе обучил всех своих внуков русскому языку, они говорят по-русски, как по-грузински, потому что он говорил, ну что они говорят, не смогут Гоголя и Пушкина читать, что от этого Пушкину и Гоголю будет плохо, а мы с дедом мутко. То есть выругался. И они читают, и знают, и говорят, и звонят. И вообще Украина сейчас мы могли быть, но приласкай, поговори что-то как знаешь человек споткнулся, упал, а тут брат его идет, а он вместо того чтобы поднять, у него часы снял, так что, Олег дорогой, я думаю, что единственное, что может спасти следующее поколение, потому что сейчас мы уже поссорились. Это если немедленно. Вот сейчас бы обнулить эти отношения. Да. Отцепились бы от этих так называемых ублюдочных этих республик, которые часть областей занимают каких-то там. Успокоились бы. И жили бы, думали как детей, как говорят на Севере, «ростить» и как детей «уваживать». Чтобы они жили хорошо.

Олег Хлебников: Вспоминаю опять же поэтическую строчку Велимира Хлебникова «границы пахнут кровью».

Юрий Рост: Пахнут, пахнут конечно. Так что, знаешь, я сейчас опасаюсь Олимпийских игр.

Олег Хлебников: Но вот будет возможно опять продолжение перестрелки.

Юрий Рост: Не думаю, знаешь, как говорят картежники «второй замах хуже говна». То есть взялся за карту, потом положил, потом взялся обязательно не та карта выпадет. Если первый раз удалось так откусать. В общем ненужную вещь. Ну приятно, да. Но ненужную. Ну как сказать приятно, но, знаете, умные люди говорят, что надо уметь жить по потребности, а не по возможности, была возможность схватить этот кусок и схватили, а потребности в этом не было никакой. А если бы хотели купить, могли бы, скинулись бы олигархи вот эти, которые там при Кремле все яхты бы продавали, на котором все равно плавать нельзя, теперь их не пускают. Купили бы часть побережья и жили бы там.

Олег Хлебников: Кстати вот ты лично страдаешь от вот этих всех коренных ограничений, я понимаю, что ты же великий путешественник, а сейчас?

Юрий Рост: Но во-первых, Олег, я тебе скажу, что сейчас ехать-то куда-то, все сопряжено буквально с опасностью. Не знаю. Но вот мы сидим на расстоянии полтора метра, я смотрю в другую сторону, но и у меня, допустим, нет этой штуки. Но я пришел в самолет, я не знаю, кто там на вокзал не знаю, кто там высадился. Мы же ничего не знаем. Я никого не укоряю, потому что врачи не знают, не может за два года выработаться устойчивое отношение к болезни, которую надо изучать, ну наверное, десятки лет или десяток лет. Можно конечно обломиться. Так что она сама себя съест. Бывает, вот демократия она в нашей стране, она сама себя съела и все, и нормально, нет демократии хорошо. Демократия была так, люди никак не расчухали. Потому что все сидели в клетках и всем приносили питание. Хищникам мясо, там всяким коровам и козам траву листья. А потом взяли и открыли дверь, говорят только идите сами добывайте. А не привыкли они — давай-давай корми нас обратно. Лучше пусть хуже, но ничего не будем сами. И ответственность. И все ищут. Смотрят кому бы, кого бы полюбить. Вот так вот по-настоящему, по-человечески, навсегда. Кто такой жестокий, как Иосиф Виссарионович, которого вот вообще страна, я думаю как раз это один сифилитик, другой паранойик. Все это я имею ввиду организаторов страны.

Олег Хлебников: Причем Ленин-то еще, по-моему, он в этом смысле страшнее Сталина, потому что Сталин прямой ученик Ленина.

Юрий Рост: Ну плюс еще паранойя, Бехтерев точно знал об этом очень. Не надо давать точных диагнозов больным, они могут обидеться, особенно которые там наверху сидят. Но у всех, как говорил, был такой замечательный актер Галадзе, по-русски говорил тоже хорошо, вел репортажи, между прочим, но на грузинском языке — футбольная. Любил красивые выражения. Ну ты знаешь, как будет мания величия, а как будет по латыни. Манья грандиозно — это я подскажу. А он хотел как лучше, говорил грания мандиоза и тоже хорошо хоть у них все грания мандеоза. Там есть один персонаж такой. Как же он: Сечин. Миллиардер какой-то, он на государственной службе заработал миллиардные состояния — это как может быть, но только исключительно благодаря красоте.

Олег Хлебников: Да ты сейчас говоришь как обозреватель «Новой газеты», каковым и являешься, а я тебе хочу напомнить, что в этом году у тебя юбилей — 20 лет работы в газете «Новой».

Юрий Рост: Это не юбилей, это просто срок, а я хочу дожить максимально 25, а это я забыл. Это была любопытная история. Если это интересно конечно кому-то. Я когда работал у Егора Яковлева в «Общей газете», Муратов пришел ко мне и говорит, а «Новая газета» уже существовала, я так временами какие-то заметки давал. Он говорит: «Ты приходи к нам, переходи к нам». Я говорю, что не могу бросить Егора, но уже как-то уже нехорошо. Бросать надо на взлете, когда еще сам, а когда начинается спуск, такое ты бросаешь, ты вниз туда и катишься. Ну и нехорошо вообще бросать. Я говорю: «Ты знаешь, ведь я работаю в предпоследней газете имея ввиду, что та газета, в которую я приду, новая, будет последняя. Я не употребляю слово идиотское «крайнее», которое употребил, кстати, Лавров. Сказал, вместо «последнее», что это «крайнее», это предрассудок, ну скажем альпинистов там. Но я вспоминаю, что когда-то в очередях вот тут сидят молодые девушки-красавицы и стоят даже, и молодой человек тоже красавец Влад. Они не помнят того времени, когда поправляли в очереди кто последний? Не последний, а крайний. Это было смешно. Хотя вот в Библии и было охотно Ахмадулина спокойно говорила «будьте прежде меня». Прежде это все-таки наверное быть всех пропустить. Все-таки, значит, последнее не крайне, но крайние идиоты есть они не последние. Я, к сожалению, не последний. Потому что крайняя — это степень может быть, никто не подумал — да это же лингвистически — слово «крайний». Ну такое как бы народная. Но никто не даст по лицу, крайне хорошо выглядишь. Ну что тебе еще интересует, Олежик?

Олег Хлебников: Ну вот, собственно, меня интересуют…

Юрий Рост: Олимпийские игры — кто победит тебя интересует?

Олег Хлебников: Нет, нет, нет меня интересуют твои прогнозы не на Олимпийские игры, а на…

Юрий Рост: Я тебе сказал, не знаю, не могу сказать. Молюсь. Молюсь. Абсолютно точно. Вот-вот беру и молюсь, и прихожу, прихожу, у меня есть мой друг очень хороший знаток, и Библии, и вообще всех текстов, и сам пишущий эти тексты — это отец Алексей в Минске настоятель церкви Живоначальной Троицы в Хохлах. Вот прихожу к нему туда, в эту церковь маленькую. Маленькая очень, хорошая церковь. 

Был, я помню, какой-то капитан, которому по ошибке прошла команда пуска, а он не сделал это, совершил служебное преступление, но сохранил миллионы жизней. Вот я бы хотел, чтобы они не о миллионах думали, чтобы они о своей жизни подумали просто.

При участии Аиды Убиевой.