Комментарий · Культура

Родина-матрица

Новогодняя лекция Дмитрия Быкова

Дмитрий Быков , обозреватель
Иллюстрация: Лекторий «Прямая речь»

«Матрица» — предмет культа, и признаваться в том, что ты ее не любишь и никогда не любил, рискованно, но нам, грешным, не привыкать. Большинство культов в искусстве — кстати, не только современном — создаются людьми, чье самоуважение резко поднимается от знакомства с культовым продуктом. Ты как бы не просто смотришь боевик (читаешь оккультный роман или алкогольную байку), но приобщаешься к искусству, переходишь в разряд пользователей более престижного продукта. Рецепт «Матрицы» несложен: это игра на чувствах обывателя, вполне зрелищный и качественный боевик с вкраплениями намеков, цитат и ассоциаций, которые, впрочем, абсолютно произвольны.

  • Ниобея, как многими замечено, не имеет никакого отношения к мифологической Ниобе,
  • Троица (Тринити) ничуть не тройственна,
  • книга Бодрийяра «Симулякры и симуляция» в кадре только появляется, но даже не цитируется;
  • отсылки к буддизму, Шопенгауэру, Лакану являются чаще всего плодом воображения интерпретаторов —

и, если подходить с таким заданием к любому фильму или тексту, не составляет труда увидеть там хоть Маркса, хоть Фрейда, хоть Ницше (и, если честно, «Терминатор» для этого подходит даже больше).

Но «Матрица» затронула модную тему виртуальности всего и вся, и потому по первой картине стали проходить философские симпозиумы, Славой Жижек написал о ней несколько статей (для которых, впрочем, она была не более чем поводом — это уж как всегда у него), да вдобавок 

эта франшиза оказалась единственной, которую начали братья, а закончили сестры.

Все это создало соответствующий фон, о котором сегодня уже нельзя не знать: человек, начинающий смотреть «Матрицу» с нуля, без всего этого шлейфа, обнаружит не слишком оригинальную историю о порабощении человека машиной (начиная с «R.U.R» Чапека и «Бунта машин» Толстого). Люди вытеснены в пещеры — см. «Метрополис» Ланга, тоже культовый для исследователей постиндустриального общества. Иногда, для устойчивости этого общества, управляющие им программы запускают неожиданные процессы: начинают, например, поддерживать оппозицию, ибо без нее социум недостаточно стабилен. В результате раздувающегося конфликта система коллапсирует, рушится и возрождается — таков главный механизм его развития. Все это сопровождается большим количеством ложно-многозначительных диалогов, сводящихся к тому, что жизнь и смерть — одно и то же. Периодически возникают эффектные драки, иногда снятые рапидом, а иногда, наоборот, ускоренные; кунг-фу придает этим дракам особую зрелищность, но поскольку дерутся, разговаривают, а изредка спариваются главным образом компьютерные программы, — сопереживать некому, и зрительской души «Матрица» никак не задевает. Собственно, вся трилогия («Матрица», «Перезагрузка» и «Революция») к зрительской душе и не обращается: задача была — сыграть на нескольких модных темах, почесав зрительское самолюбие.

Этих модных тем три, они сошлись в одной точке, дав философам повод поговорить не столько о фильме (он по своей пафосной многозначительности недалеко ушел от «Туманности Андромеды» студии им. Довженко (1967), сколько о самой авторской разводке. «Матрица» задала по крайней мере три интеллектуальных моды.

Конспирология

Первая — весьма актуальная для конца девяностых конспирология, эта примитивная религия конца века, претендующая, однако, на звание третьего завета. Весь мир — заговор неких темных, таинственных, мифологизированных сущностей; этими сущностями побывали евреи, масоны, капиталисты, Бильдербергский клуб, врачи (в особенности диетологи), физики-атомщики и, наконец, программисты. Про евреев, физиков и программистов ничего толком не понятно, в том числе им самим, поэтому их деятельность особенно легко мифологизируется. В ближайшем будущем мир превратится в набор видимостей (особенно если учесть, что в конце века такие моды возникают всегда — вспомним «исчезновение материи» на рубеже прошлого и позапрошлого веков). 

Обыватели уже сейчас неспособны отделить свою жизнь от декораций, поскольку слепо верят пропаганде,

но есть способ пробудиться: можно выпить красную таблетку — и тебе откроется тщательно скрываемая истина. Нам все время врали; увы, наша хваленая перестройка была примерно таким же конспирологическим миражом (коммунисты нас обманывали, в действительности СССР был царством насилия, лжи и унижения). Историки тоже все врут: тут вам на помощь спешат Фоменко и Носовский, которым верили весьма серьезные люди — Лимонов, например (с его талантом могла сравниться только поистине феноменальная необразованность). «Все — пропаганда! Весь мир — пропаганда!» — сказал об этом мировоззрении Слуцкий. Оно, как и показано в цитируемом стихотворении, было ответом на кошмары ХХ века, обнажившие ложь всех учений, всех тотальных схем и даже мировых религий, которые никого ни от чего не спасли. «Матрица» с ее версией насчет виртуальности всего сущего ничуть не прогрессивнее масонского заговора или святой веры русских конспирологов в тотальную влиятельность англосаксов. Добавьте к этому, что в девяностые убежденность всего мира в скором торжестве виртуального над реальным была общим местом — почти таким же, как в начале шестидесятых уверенность, будто на Марсе будут яблони цвести. К счастью, все эти фантазии не сбылись даже наполовину, хотя жизнь без айфона уже не очень представима. «Матрица» сыграла на обывательской вере в то, что некие таинственные ученые, причастные к мировой эзотерике, незримо нами управляют; в принципе любителям теории заговора возражать крайне трудно, ибо их мировоззрение непротиворечиво, а 

непротиворечивость — всегда признак ложности, но понимают это далеко не все. Если б я был Сурков, сослался бы тут на теорему Геделя, но где уж нам уж.

Оппозиция — порождение Системы

Вторая — и тоже конспирологическая, и тоже глубоко обывательская — идея «Матрицы» состояла в том, что всякая оппозиция — сознательно или бессознательно — выращивается самой системой, обеспечивая ее устойчивость. Насчет этой мысли, кстати, я не так уж уверен, что она стопроцентно фальшива: во всем мире оппозиция укрепляет систему, и только в России она считается дестабилизирующим фактором. Но отсюда часто делается опасный вывод, что всякая оппозиция живет на подкормке у власти, а это прямая клевета; между тем именно фанаты «Матрицы», люди довольно высокомерные, полагают, что вся эта ваша политика — вообще договорная игра, честному профессионалу (в особенности технократу) там делать нечего, 

а Навальный, небось, жирует где-нибудь на курорте, пока хомяки доверчиво борются за его права.

Именно такую подспудную мыслишку внушает диалог Нео с Пифией, а уж Архитектор напрямую уверяет его в том, что роль разрушителя системы изначально заложена в системе. Больше того — отсюда прямо следует, что добро и зло мало отличаются друг от друга и что у них вообще партия в шахматы, которой белые маги и черные злодеи развлекаются в вечности от бесконечной скуки: «Ведь мы играем не из денег, а только б вечность проводить».

Любопытно, что эта идея была реализована в серии «Дозоров», где дневные с ночными тоже мало чем отличаются друг от друга, а их руководители — Завулон и Гесер — давно обо всем договорились. Правда, идея договорного матча вообще преобладала в фантастике и триллерах рубежа веков — постмодернистская идея снятия бинарных оппозиций; думаю, что в этой парадигме в конце концов было бы прямо заявлено, что красная и синяя таблетка ничем не различаются по составу.

Разумеется, как конспирология является выродившейся версией религии, так и мысль о неразличении добра и зла является симптомом усталости, деградации, «конца истории».

В «Матрице» постоянно высказываются противоположные тезисы, которые оказываются неразличимы; строго говоря, идейная составляющая там вообще не принципиальна, ибо каждая очередная перезагрузка приводит к переоценке ценностей и новым перестановкам знаков. Как сюжетный ход это приемлемо, как мировоззрение — растлительно. Впрочем, сама реальность XXI века показывает, что никакого сглаживания противоречий и снятия оппозиций в действительности не произошло: Трамп в Штатах, опасность европейской войны, зияние на месте российского будущего — все это не располагает к постмодернистской иронии.

Для перерождения нужен кризис

Третья идея, заложенная в самой композиции «Матрицы», — тоже весьма модная на рубеже веков гипотеза о регулярных кризисах и перезагрузках как главном двигателе истории. Она выражена и в «Армагед-доме» Марины и Сергея Дяченко — единственных современных фантастах, чья проза остается полигоном историософских концепций (остальные тоже стараются, но, боюсь, имеют дело не с реальностью, а с собственными умозрениями). Мир, периодически проходящий через освежающие кризисы, причем апокалиптические, — прямо-таки портрет России, которая именно по этой схеме и развивается: сначала система доходит до радикальной деградации и слома, потом обновляется («перезагружается») и заходит на новый круг, столь же самоубийственный. В самом деле, пинок, получаемый системой при перезагрузке, иногда позволяет ей улетать довольно далеко, вплоть до космоса, но тут есть свой риск — в каждой следующей инкарнации труба пониже, а дым пожиже. 

Схема «Матрицы», то есть циклического развития и циклического же самоуничтожения, была бы практически идеальной — если бы не приводила к неуклонной деградации, к тому нисходящему тренду, в котором Россия и живет последние триста лет, а то и более.

Казалось бы, чего лучше: система растит себе оппозицию, происходит взрыв, все освежается грозовым озоном и начинается с нуля; жертв, конечно, многовато, но во-первых, все и так умрут, а во-вторых, цикличность лежит в основе большинства природных процессов… Однако опыт показывает, что любое повторение — как раз признак ошибочности, коренной неправильности: как формулирует Радзинский, на второй год оставляют тех, кто не выучил уроков.

Любой, в чьей жизни стабильно повторяется та или иная ситуация, знает, что это ситуация порочная; неуклонные катастрофы российской политической системы, в которые она сама себя загоняет, — как раз признак ее порочности. Боюсь, что ситуация, в которой тоталитаризм сам озабочен вскармливанием своего могильщика, — приговор тоталитаризму, обреченному на вырождение; к тому же, что предсказали и Дяченко в «Армагед-доме», циклы сокращаются. Судите сами:

  • романовская империя простояла 300 лет,
  • советская — 70,
  • а путинская — уже после 20 демонстрирует полное истощение ресурса, что делает внешнюю войну практически неизбежной

(и, добавим, 1914 и 1980 годы в этом смысле не прибавили империям живучести).

Статья одного отставного идеолога о выносе кризиса вовне уже обосновывает войну как единственно возможную терапию — но факты свидетельствуют не в пользу такого лечения. Горький называл это «тушить огонь соломой».

Я не пытаюсь всерьез обсуждать концептуальную сторону «Матрицы» — как говорит Александр Сокуров по другому поводу, «кто он такой, чтобы я о нем говорил?». Я пытаюсь лишь разобраться в причинах успеха этой франшизы, в том, на какие болезненные темы высказались родственники Вачовски (ни братьями, ни сестрами их теперь называть некорректно). Им нельзя отказать в таланте и стилистической убедительности — достаточно вспомнить «Обитаемый остров» Бондарчука, на который «Матрица» повлияла очень сильно, да и вообще множество стилистических находок и приемов перекочевали оттуда в кино и литературу (а источником их, кстати, было в том числе и советское патетическое кино с его совершенно фэнтезийными допущениями и претензией на социальные обобщения). К счастью, сами авторы переросли свое творение — «Матрица» отчасти дезавуирована элегичной, бесконечно печальной четвертой серией, которую я посмотрел уже после лекции. Там наконец все расставлено по местам… или нет? Потому что 

эта перестановка акцентов тоже не окончательна, и длить игру смело можно до новой перезагрузки.

Жаль только, что во всякой франшизе срабатывает главный закон нисходящего тренда, а переломить его можно только там, где у тоталитаризма нет ни единого шанса. Осталось понять, есть ли на свете такая страна, или человеческая природа везде требует разделения на Матрицу и Зион.