Какой «Цемент» скрепляет театр

Фестиваль строится на идее преемственности поколений: в четные годы мэтры представляют на суд начинающих режиссеров свои постановки, в нечетные — наоборот. В этом году конкурс стал в некотором смысле прологом будущего: в спектаклях — зерна грядущего театра. И, судя по этим постановкам, определяющими в ней становятся не столько формальные эксперименты, сколько поиск способов, с одной стороны, разглядеть реальность, с другой — от нее спастись, уцелеть душой.

Двенадцать конкурсантов показали театр очень разный — фестиваль стремился представить как можно более разнообразную палитру театральных средств: комедии, трагедии, драмы, документальный театр, театр классического актерского ансамбля и театр, где актера нет вовсе, театр высоких технологий и «бедный театр», обращения к классике и к современным авторам, наконец, к вербатиму. Вместе с тем за два с половиной фестивальных месяца выкристаллизовалось ощущение единого смыслового поля, в котором идут поиски нового «Альмутасима для бумеров». И выясняется, что разница школ и дарований не отменяет внутреннего родства предельно несхожих постановок. Тематический и отчасти даже этический вектор объединил работы практически всех конкурсантов в своего рода мозаику, складывающуюся в портрет театра будущего.

Спектакль «#лечитьспасатьлюбить» Владимира Кузнецова (Владимирский академический театр драмы) — как вовремя поданная шлюпка пассажирам корабля, терпящего бедствие. В основе — реальные истории врачей, пациентов, учителей и школьников, собранные артистами и режиссером. Документальная постановка о жизни человека в эпоху пандемии не ограничивается фиксацией действительности: она утешает, становясь художественным актом сопротивления упадничеству, отчаянью и страху. За каждым минорным эпизодом следует жизнеутверждающий мажор, так что весь калейдоскоп сцен складывается в уверенное «Будем жить!». Действие в целом восклицательно, истории героев не безоценочно передаются, а именно разыгрываются на высоком градусе. Это и смягчает прямолинейность хроники, «отепляет» холод правды.

В спектакле Михаила Плутахина «Наблюдатели» (Театр Предмета, Москва) безраздельно царствует именно она — правда. Все, что рискует исказить ее, упразднено. Нет слов, нет актеров, нет игры. Сцена — длинный узкий стол, вместо героев — вещи: кружки, ведра, башмаки, ложки, мясорубки, найденные в бараках заброшенных лагерей Чукотки и Колымы, на рудниках и свалках. Иногда тишину прорезают звуки, темнота заполняется светом, а свет в свою очередь — тенями. Здесь гудит, стучит, воет и поет, шуршит и стонет прошлое. Дрожит в полумраке. Его тело — вот эти артефакты, свидетели времени, памятники памяти. Участники не «водят» их, как кукол, не присваивают, а сосредоточенно как бы предъявляют, да так, что сквозь старые ржавые предметы вдруг проступает человек.

Спектакль Андрея Калинина «Товарищ Кисляков» (Александринский театр, Санкт-Петербург) — о процессе обратном: о том, как легко расчеловечиться. Именно это, стремительно и необратимо, происходит с главным героем постановки (кстати, первой сценической версии произведения Пантелеймона Романова, изданного и сразу запрещенного в 30-е годы). Получилась лихорадочная, головокружительная в своей эксцентрике история превращения интеллигента Ипполита Григорьевича (Иван Трус) в приспособленца и подлеца Товарища Кислякова, который, мучительно обустраиваясь в новых обстоятельствах, платит своей совестью. Сам становится тем, что презирал и чего боялся. Режиссер стал лауреатом фестиваля с формулировкой «за создание уникального актерского ансамбля».

Тема сохранности человека в человеке звучит в спектакле Артема Устинова «Сказки черного леса» (Национальный театр Карелии). Это постановка-притча с элементами мюзикла подчеркнуто условная, где вместо сатирической едкости «Кислякова» — настойчивость проповеди о добре и зле. Бедный угольщик Петер Мунк желает успеха в любви, славы и богатства. И однажды все это получает — в обмен на собственное сердце. В вихре живой музыки, в калейдоскопе карамельно-ярких героев в диковинных нарядах, то летающих по воздуху на шаре, то ступающих на ходулях, переливается главная мысль (быть может, несколько дидактически высказанная) о том, что по-настоящему важно, а что, поманив наградой и обещая счастье, только вытравит душу, выбьет смысл и опору.

«Лирические истории из жизни Ежика и Медвежонка» Артема Галушина (Канский драматический театр) — трогательная философская сказка, которая тоже как бы сдувает пыль с повседневности и подводит к размышлению о подлинно бесценном. Тихий ласковый спектакль, он кажется мерцающей в лунном свете водой. Это выбравшееся на сцену детство в его бесхитростной радости. Но простодушие не отменяет мудрости. Герои удят рыбу, пьют чай и любуются звездами. Зачерпывают песок и пересыпают его зрителям в ладони. Кажется, ничего не происходит, кроме баюкающего течения обыкновенной жизни… Но, почти как в мультфильмах Норштейна, личное, крошечное вдруг разрастается, как тень на стене, — так, что начинает звучать вечностью.

Поток обаяния роднит этот спектакль с «Я не вернусь» Айдара Заббарова (Татарский театр им. Галиасгара Камала, Казань). Только это быль, сложенная из реальных рассказов жителей умирающих татарских деревень. Артисты вместе с режиссером сами проехали по пустеющим селам и сделали постановку-посвящение родной земле. Действие происходит в клубе, где то разыгрываются воспоминания о прошлом, то встает среди рядов актер и просто, глядя в зал, говорит. О чем? Например, о том, как продали из-за бедности любимого коня, а он все равно убежал и вернулся домой умирать. Играют на языке, поют народные песни под гармонь, танцуют «как тогда». Серо-коричневое припыленное пространство заполняется мерным ходом картин жизни, дух которой тает. И все многоцветье эпизодов выстраивается в историю о любви и памяти, о том, что гаснет чувство родины, забирая с собой что-то еще из человека, что-то ему необходимое. Режиссер удостоен звания лауреата фестиваля «за убедительное соединение документальной достоверности и острой театральной формы».

Если «Я не вернусь» словно качает на руках прошлое, то «Новаторы» Никиты Кобелева (Театр им. Маяковского, Москва) подвергают его рациональному познанию, исследуя процессы рождения будущего. Это документальный спектакль по оригинальным текстам, созданным творческим коллективом театра, о тех, чьими силами в мире появился компьютер. Среди героев — определившие во многом сегодняшнюю жизнь: Стив Джобс, Билл Гейтс, Стив Возняк, Пол Аллен и другие. Сдержанное, размеренное действие. Вместо задника — большая перфокарта, на которую проецируются крупные планы персонажей и фотографии вычислительных машин. Тон повествования кажется нейтральным, режиссер будто только предъявляет реальность, не предлагая выводов. Но все-таки, пусть и ненавязчиво, истории сплетаются в отдающий горечью узор: новое рождают сплошь одиночки, переселившиеся из реальности в мечту, чтобы сделать из нее реальность, не зная и не думая о том, будет ли в ней хорошо.

Постановка Никиты Бетехтина «Цемент» (Новосибирский театр «Старый дом») и вовсе ставит под сомнение возможность будущего, если в нем не будет героя и скрепляющей силы — общей созидательной идеи. Это первый и единственный в России спектакль по одноименной пьесе Хайнера Мюллера, написанной по мотивам романа Федора Гладкова. Гражданская война, домой — в темное черно-красное пространство на фоне стены, из которой выдвигаются ящички-кирпичи, — приходит Глеб Чумалов (Ян Латышев) и берется восстанавливать разрушенный завод, свою семью и быт. История столетней давности рифмуется с античным мифом (в советский мир вселяются Прометей, Медея, Ахилл, Сизиф…) и с современной жизнью, в которой, как и тогда, пульсирует вопрос «Что дальше?». Играют широко, будто во все стороны, но сосредоточенно. Внутри — твердо. Снаружи — жестко. Актеры то и дело застывают в торжественных позах, как на старых агитационных плакатах, а слова то грохочут, то стелются — речь выстроена музыкально и ритмически, кажется, до ноты. При этом экспрессивность и укрупненность формы не скрадывают содержания. Души тут нет, а дух — есть. И он мучительно исторгает громадные вопросы: кто такой сегодняшний герой, кому из пепла и руин строить жизнь и истребима ли в человеке жажда разрушать?

«Смерть Тарелкина» Хуго Эрикссена (Псковский академический театр драмы им. Пушкина) поставлена по одноименной комедии-шутке Сухово-Кобылина, но режиссер комедийность убавил, а ужас загустил. Спектакль, как и «Цемент», отличается мрачностью, но другого рода: на месте величественности — бесòвская возня. События, которые по пьесе происходят в царской России, перенесены в недавние 90-е. Действие разворачивается в товарном вагоне, внутри которого комнатка Тарелкина (Денис Кугай), а потом — тюрьма. Герои снимают себя на камеру, и трансляция крупных планов выводится на подвешенный над сценой экран. Такой репортаж из ада рассказывает о гниении личности, разъеденной средой, и о том, как сладострастно способны люди друг друга истреблять. Эта история даже не режет, а душит, вызывая то самое, задуманное автором, «содрогание о зле».

К нему же зовет спектакль «Махагония» Федора Малышева по пьесе Ильи Кормильцева (Мастерская Петра Фоменко, Москва). Это притча, с балаганной лихостью рассказывающая о том, как создается город наслаждений — та самая Махагония, что переводится как «паучья сеть». Здесь люди прячутся от страха смерти в безумстве развлечений, удовольствий, стремительно исполняющихся мечт. Возможно всё, только плати. Это разнузданный жестокий карнавал, где вместо улыбок — оскалы, а вместо смеха — хохот. С одной стороны — почти фантастика, с другой же — словно документальный слепок сегодняшнего дня. Пляска над пропастью с закрытыми глазами.

Постановка Павла Пархоменко «Игроки» по Гоголю (Театр им. Моссовета, Москва) жанрово не спорит с первоисточником — это действительно комедия, но с неожиданным для такого материала крадущимся темпоритмом. Герои словно «рассказывают себя», актеры внутренне развернуты на зрителя и почти не цепляются друг за друга. Поэтому при водевильности игры острота и резкость происходящего растворяется в равнинной повествовательности. Ружье сатиры не стреляет, но настойчиво приглашает поразмыслить, как это случилось, что действительность пропиталась многослойной ложью, а реплика Ихарева (Дмитрий Савкин) «Обмануть всех и не быть обманутым самому — вот настоящая задача и цель!» звучит эпиграфом к текущей повседневности.

Анатолий Шульев в спектакле «Дурочка» по пьесе Лопе де Веги (Театр им. Вахтангова, Москва) ничего не высмеивает, ни на что не ропщет, позволяя молодости, жизни и любви беззастенчиво праздновать себя. На сцене — что-то вроде ринга. Сражаются друг с другом отцы и дети, красота и ум, корысть и доброта, чувство долга — с чувством как таковым. Победителем выйдет каждый: все получат то, чего хотели, и будет счастье. Легкая комедия без басенной морали, сверхзадача которой — возделывать весну в душе, расшевеливать радость и упразднять серьезность. Режиссер получил специальный диплом фестиваля — «Приз зрительских симпатий».

Бусины-спектакли сложились в конкурсное ожерелье второго ковидного года и пятого юбилейного фестиваля «Уроки режиссуры». Похоже, что у молодых постановщиков все меньше остается иллюзий «прекрасного далеко», все сложнее справляться с подступающим отчаянием. Новое поколение режиссуры существует вопреки предложенным обстоятельствам и ищет способ укрепиться в настоящем и научиться быть в нем, не искривляясь духом. Пытается заглянуть в будущее и найти в нем поводы для бесстрашия жить.

Ксения Стольная — специально для «Новой»