«После разгрома банды Ягоды появилась другая банда предателей»

Вечером 15 ноября 1938-го Сталин разослал на места шифровку об окончании «массовых операций» НКВД. Строго предписывалось приостановить с 16 ноября рассмотрение всех дел на «тройках», а также дел, «направленных на рассмотрение в порядке особых приказов или в ином, упрощенном порядке» Военными трибуналами и Военной коллегией Верховного суда. Большой террор по команде Сталина был свернут точно в срок. Когда двумя месяцами раньше, 15 сентября, Политбюро принимало решение о передаче дел по «национальным контингентам» на рассмотрение «особых троек», эти меры действительно вводились сроком на два месяца.

Спустя два дня, 17 ноября, было принято совместное постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», подготовленное комиссией, в состав которой входили Ежов, Берия, Маленков, Вышинский и Рычков. И что интересно, в постановлении давалась в целом положительная оценка результатов массовых операций, проведенных НКВД в 1937–1938 годах. Однако отмечалось, что «упрощенное ведение следствия и суда» привело к «крупнейшим недостаткам и извращениям» в работе НКВД и прокуратуры.

«Враги народа» и «шпионы иностранных разведок», внедрившиеся в органы государственной безопасности и систему судопроизводства, «старались всячески запутать следственные и агентурные дела, сознательно извращали советские законы, производили массовые и необоснованные аресты, в то же время спасая от разгрома своих сообщников». Они «совершали подлоги, фальсифицировали следственные документы, привлекая к уголовной ответственности и подвергая аресту по пустяковым основаниям и даже вовсе без всяких оснований, создавали с провокационной целью дела против невинных людей».

Речь уже не шла о «приостановлении» террора. Постановление запрещало проведение «массовых операций» и устанавливало прокурорский надзор за арестами и следственными действиями НКВД.

Значение и необходимость массовых репрессий даже не ставились под сомнение ни в этом постановлении, ни в каком-либо из последующих решений Сталина. Помимо констатации ошибок НКВД Сталин считал, что не была достигнута основная цель, поскольку не удалось «полностью разоблачить арестованных шпионов и диверсантов иностранных разведок и полностью вскрыть все их преступные связи». Ему было мало! И в постановлении особо отмечалось, что «дело очистки» СССР от «шпионов, террористов и диверсантов» не окончено. То есть, по мнению Сталина, работники НКВД проводили массовые репрессии нерадиво.

Было очевидно — Берия займет место Ежова. Как только он появился на должности первого заместителя наркома внутренних дел и воцарился на Лубянке, тут же пошли аресты людей из окружения Ежова. 

Прибывшие в сентябре 1938-го вместе с Берией в Москву Богдан Кобулов и Всеволод Меркулов заняли ключевые посты в НКВД. А получить нужные показания от людей из ежовского окружения они-то умели — дело техники!

К началу ноября 1938-го показаний о «вражеской работе» ежовских выдвиженцев уже было предостаточно. Переход количества в качество состоялся. Не хватало лишь конкретного повода. И он нашелся.

На имя Сталина 13 ноября было подано заявление начальника УНКВД по Ивановской области Виктора Журавлева. Он критиковал Ежова за покровительство подозрительным работникам в аппарате НКВД и назвал имя Михаила Литвина — начальника Ленинградского УНКВД и ближайшего сподвижника Ежова. Журавлев жаловался Сталину, что он ранее писал об этом самому Ежову, но тот проигнорировал сигнал.

Берия, как оказалось, рассчитал все правильно. За два дня до подачи заявления Журавлев встречался с ним и изложил ему свои подозрения. Берия подсказал верный путь — написать все прямо Сталину. Надо было ковать железо, пока горячо. Но вот незадача, вызванный утром 12 ноября в Москву Литвин в тот же вечер застрелился.

Сталин 13 ноября передал заявление Журавлева членам Политбюро, среди которых был и Ежов, рекомендуя вынести его на обсуждение. Заседание в кремлевском кабинете Сталина началось в 11 часов вечера 19 ноября и продолжалось до четырех утра. Оно превратилось в проработку Ежова.

Вечером 23 ноября Ежова вновь вызвали к Сталину, присутствовали Молотов и Ворошилов. Заседание началось в 21 час 25 минут и продолжилось до часа ночи. Это был последний разговор Ежова со Сталиным. Обсуждалось заявление Ежова об отставке с поста наркома внутренних дел. Ежов был раздавлен, все рухнуло! Он отчетливо осознал, что низвергнут и его ждут позор и бесчестие. Ежов рассказал своему охраннику, что «после решения ЦК он насилу дошел домой и плакал как ребенок». Сталин добивал Ежова методично и со всей жестокостью.

Позднее в личном письме Сталину Ежов писал, что после встречи 23 ноября он ушел еще более расстроенным: «Мне не удалось в сколь-нибудь связной форме изложить и мои настроения, и мои грехи перед ЦК, перед Вами. Получилось нескладно. Вместо облегчения еще более тяжелый осадок недосказанного, недоговоренного. Чувство, что недоверие, которое совершенно законно возникло у Вас против меня, не рассеялось, а может быть, стало даже большим».

Политбюро 24 ноября 1938-го удовлетворило просьбу Ежова об отставке, принимая во внимание его «болезненное состояние», «не дающее ему возможности руководить одновременно двумя большими наркоматами». За ним сохранялись должности секретаря ЦК, председателя КПК и наркома водного транспорта, но положение одного из пяти ведущих партийных лидеров Ежов утратил.

Указом Президиума Верховного Совета СССР 25 ноября 1938 года Берия был назначен наркомом внутренних дел СССР. Но сообщать об этом стране Сталин не торопился. Он решил сначала проинформировать партийную верхушку. Но что сказать, как объяснить и в каком объеме — вот вопрос.

Выход нашелся: по традиции, объявить, что вместо вычищенных из НКВД врагов туда, при попустительстве Ежова, пробрались новые враги. Такая схема была вполне привычной для партактива. Тем более указывалось — Ежов признал свои ошибки.

Лишь через две недели — 8 декабря 1938-го в газетах в рубрике «Хроника» появилось короткое сообщение о назначении Берии наркомом.

Несмотря на информированность региональных партийных руководителей о мотивах снятия Ежова, кое-где местная партийная печать по инерции продолжала его славить. Газета «Советская Сибирь» к 21-й годовщине образования органов ВЧК–НКВД разразилась парадной статьей, где наряду с прославлением нового наркома Берии были похвалы и в адрес Ежова.

Инерция славословия в адрес «сталинского питомца, железного наркома» Ежова была столь велика, что скупыми строчками шифровки ее было трудно переломить. Партийный актив додумывал и сочинял возможную траекторию судьбы снятого наркома. Еще до официального объявления в газетах о смещении Ежова с поста наркома внутренних дел поползли слухи о том, что он получит новое назначение «на ответственную работу на Украине». Но все было гораздо прозаичней и проще.

После оглушительной всесоюзной славы имя Ежова за пару месяцев совершенно исчезло из печати, и его ждали тюрьма и расстрел.