«Говорить о сотрудниках НКВД как о преступниках опасно для здоровья»

«Зал полон, всё», — секретарь суда закрывает двери. Внутрь попали далеко не все пришедшие поддержать Сергея Прудовского — историка, сотрудника правозащитного центра «Мемориал» (мы вынуждены указать, что Минюст считает организацию иностранным агентом). Он надеется, что сегодняшнее заседание поможет ему придать огласке имена сотен палачей, причастных к фабрикации дел и истязанию людей. 

В Верховный суд Прудовский обратился с иском с целью добиться признания незаконными ряда положений указа президента «Об утверждении перечня сведений, отнесенных к государственной тайне» и ведомственного приказа «Об утверждении перечня сведений, подлежащих засекречиванию в органах ФСБ». На оба документа ссылаются, отказываясь рассекретить имена причастных к репрессиям. 

«Новая» уже рассказывала, как в рассекреченных, казалось бы, делах реабилитированных появляются вымаранные строки, где названы или собственноручно расписались сотрудники НКВД. Имена палачей (и душевный покой их потомков) надежно охраняет гриф «гостайна». А также Федеральная служба безопасности, которая и ведает секретными архивами. 

Таковыми, кстати, их считаю не только я, а все российское государство, в преамбуле закона «О реабилитации жертв политических репрессий» осудившее «многолетний террор и массовые преследования своего народа как несовместимые с идеей права и справедливости». 

…В зале собирается пресса. Прокурор Власова шушукается с человеком в штатском. Таковых тут двое, оба представляют интересы президента. Оба — из ФСБ, как сообщает председательствующий. 

«Они нас уже снимают! — возмущается Власова, заметив камеры. — Вот если где-то появятся кадры…» 

«Представители президента» Чарыев и Кононенко ходатайствуют о рассмотрении дела в закрытом режиме. Генпрокуратура поддерживает. Основание — оспариваемый приказ ФСБ секретный, а его нужно огласить. Представитель Прудовского адвокат Марина Агальцова говорит: о секретности этого приказа у них данных не было, он нигде не опубликован и не зарегистрирован. Чтобы заседание оставили открытым, Сергей Прудовский отказывается от иска в части ведомственного приказа, теперь он оспаривает только президентский указ. Суд оставляет заседание открытым. 

Марина Агальцова представляет доводы истца. Повод для иска — дело Татьяны Кулик, «японской шпионки», расстрелянной в 1937 году (реабилитирована). В 2019-м по запросу Сергея Прудовского ее дело рассекретили, однако должности, фамилии и подписи сфабриковавших его остались скрыты. Прудовский обжаловал это четырежды, и четырежды суды разных инстанций вплоть до Верховного отказывали ему, ссылаясь на упомянутые указ и приказ. 

«История не будет мифом, только если повествование основано на фактах», — говорит Марина Агальцова и требует отменить препятствующий установлению истины акт. В указе президента, кстати, впрямую об НКВД не сказано. Как он может покрывать их преступления? В нем сказано, что засекречиванию подлежит принадлежность лиц к кадровому составу контрразведки. Именно на этом основании Прудовскому отказывают раз за разом, относя этот документ к контрразведке сталинских времен. 

Агальцова настаивает: указом нарушается закон «О государственной тайне», каковой не могут быть признаны сведения о незаконности действий госорганов или их сотрудников, и закон о реабилитации жертв репрессий, по которому осуждение террора государством означает предоставление обществу полной достоверной информации о виновных. Говорит о том, что нарушено конституционное право истца на поиск информации. И что если указ так плохо сформулирован, что позволяет скрывать имена преступников (ведь именно на него ссылаются суды, делая это), его положения подлежат отмене. 

Адвокат перечисляет задокументированные методы ведения следствия «контрразведчиками»: пытка электротоком, избиение пряжкой ремня, удары в позвоночник, замораживание в рубашке, облитой водой, «умерщвление и воскресение» — когда подследственного избивали до полусмерти, приводили в чувство и снова избивали. 

«Право на допуск к информации не является абсолютным и может быть ограничено в целях защиты безопасности государства, — невозмутимо возражает представитель ответчика Мурад Чарыев. — Засекречивание информации по конкретным делам истец может оспорить в частном порядке».

Его коллега Алексей Кононенко заявляет: 

— Защита прав лица не должна ущемлять права и свободы третьих лиц. Административного истца не интересуют вопросы безопасности РФ, он ставит государственные интересы в ущерб личным. 

— Как распространение информации о преступлениях НКВД повредит безопасности РФ? — спрашивает адвокат. 

— Я ответил на ваш вопрос, — садится на место Кононенко.

— Пленум Верховного суда требует при рассмотрении нормативных актов учитывать условия их принятия. Вам известно, что на момент подписания указа происходило массовое рассекречивание дел о репрессиях? — интересуется Агальцова. 

— Откуда у вас данная информация? Из СМИ, что ли? Нам такое неизвестно, — насмешливо реагирует Чарыев. 

Процитирую для общего развития «представителей» указ от 23.06.1992 г. № 658 «О снятии ограничительных грифов с законодательных и иных актов, служивших основанием для массовых репрессий и посягательств на права человека»: 

Марина Агальцова снова задает ответчикам вопрос о правомерности отнесения имен преступников к категории охраняемой законом тайны, и Кононенко срывается: «Девушка, мы вам пояснили!» 

— Вы сказали, что мы можем оспорить засекречивание фамилий. Но где?! — спрашивает адвокат. 

— Мы не уполномочены вам давать консультации по данному вопросу, — холодно замечает Кононенко.

В прениях Генпрокуратура поддерживает позицию ответчика. Суд уходит совещаться. 

— В ситуации, в которой находится страна, говорить о сотрудниках НКВД как о преступниках, опасно для здоровья, — говорит Сергей Прудовский. — Но я буду продолжать это делать. 

Книга Прудовского «Спасская красавица» названа по имени сорта помидоров, выведенных в ГУЛАГе его дедом-узником. Степан Кузнецов пострадал по харбинскому делу. Дали 15 лет, отсидел 14, вышел в 1955 году. Реабилитирован при жизни. От него остались воспоминания, из которых и выросло многолетнее исследование трагедии «харбинцев» — репрессированных служащих Китайско-Восточной железной дороги (КВЖД). 

В рукописи Степана Кузнецова документировано все: лагпункты, подробности истязаний, 5123 дня в лагере. С удивительными подробностями. Например, как после смерти Сталина из барака вынесли парашу и по ночам разрешили ходить в туалет. 

И список известных деду пострадавших «харбинцев». Он короткий — всего несколько имен, но с него все и началось. Сейчас известно: в ходе харбинской операции были расстреляны более 21 тысячи человек. Арестовано почти 50 000. Она стала третьей по численности жертв после «польской» и «немецкой». 

…Из совещательной комнаты выходит коллегия судей. Прудовскому в удовлетворении иска отказано. Он будет обжаловать вердикт.