«Покойся с миром, Александр Борисович!»

— Скончавшийся сегодня Александр Градский занимает особое место в истории русско-советской популярной музыки, русского рока. Подлинный пионер, он со своими «Скоморохами» был одним из зачинщиков, основателей русского рок-движения в далекие 60-е, самим названием группы подчеркивая ее русскую самобытность, связь не только (не столько) с англо-американским роком сколько с русской культурной традицией.

Получив полноценное классическое вокальное образование (насколько я могу вспомнить, случай уникальный не только для русского, но и мирового рока), он как-то довольно легко и беспроблемно вписался в официальную советскую популярную музыку. Но даже и там — в фильме «Романс о влюбленных» и даже в песне самых что ни на есть одиозных советских официозных авторов Пахмутовой-Добронрава «Как молоды мы были» — он сохранял какую-то свою «инаковость» сильно выделявшую его из серой массы застойной эстрадной толпы.

Исторический статус пионера и классическое образование позволяли ему в его собственных глазах свысока, пренебрежительно относиться к появившейся в 80-е новой волне русского рока. Рок-сообщество по большей части отвечало ему тем же, считая его частью соглашательской, конформистской советской культуры. Эта взаимное неприятия не позволило, увы, в полной мере осознать преемственность между Градским и развившимся в последующие десятилетия русским роком. Для меня лично его самой мощной работой и одним из самых высоких достижений русского рока остается вышедший в 1980 году на фирме «Мелодия» альбом «Русские песни», задолго до появления world music осуществивший органичный синтез русского фольклора и рок-музыки.

— Александр Борисович был человеком непростого характера, но я никогда не забуду, как он своим громогласным драматическим голосом кричал кагэбэшникам, пасшим заседание рок-клуба в кафе в Олимпийской деревне в 87 году: «Вы три миллиона человек убили!»

А это были ещё советские, подлые времена.

И как-то потерялся за мощным голосом Градский-композитор, а он был потрясающим композитором. Такого невероятного музыкального полотна, как его «Мастер и Маргарита», не было никогда, и дико жаль, что оно в 2009-м прошло практически незамеченным. 

Конечно, любой взгляд на великого человека сегодня искажен стенками мыльного информационного пузыря. Но я всё же думаю, что тех, кто понимал и знал Градского во всех гранях его таланта, неизмеримо меньше, чем телезрителей, для которых он просто самый возрастной наставник «Голоса» на Первом. 

Покойся с миром, Александр Борисович. Спасибо судьбе, что свела однажды.

— В семидесятые он, конечно, за версту отличался от прочих московских рок-музыкантов, прежде всего, своим мощным академическим тенором. Ну и общей музыкальной грамотностью, поскольку основная масса рок-групп вышла из самодеятельности. 

Кроме того, он написал несколько ставших очень популярными (благодаря кино, например) песен, а в силу принадлежности к академической тусовке вход в радио и звукозапись для него был гораздо проще, чем для других.

Сонграйтером он был тогда очень производительным, и это позволяло ему давать сольные концерты без всякого сопровождения, только под одну немного расстроенную двенадцатиструнную гитару.

В 1980-м я с ним впервые соприкоснулся именно в качестве соорганизатора левого концерта. Подобную деятельность я вскоре прекратил, так что происходившее (виде вызовов в ОБХСС и пр.) с подобными импресарио в начале 80-х меня не коснулось. А на том концерте Градский заработал за вечер 400 рублей, что это такое было в 1980-м, кто знает, тот понимает. За этот концерт директор заводского клуба получил выговор.

В начале восьмидесятых Градский писал очень странные сложные песни, например, на стихи Саши Чёрного, такая скорее камерная музыка. Популярными они не могли стать ни в каком случае, но благодаря связям эти песни иногда удавалось протащить на передачи типа «Утренняя почта». Тогда же он записал «фольк-арт» альбом «Русские песни», такой «наш ответ Песнярам», работа интересная и продуманная, но продолжения в виде направления она не получила и известна лишь знатокам. 

 а в девяностые закрепил свое положение и материально. Театр свой он на месте старого кинозала строил очень долго, так долго, что казалось, что это никогда не кончится, но тем не менее уже несколько лет «Градский-холл» функционирует. 

Хорошее и полезное сделал он вместе с Аллой Пугачевой в 2015-м году, забраковав проект чрезвычайно опасного закона об СРО в сфере шоу-бизнеса. Уже за это ему спасибо.

В памяти останутся, конечно, песни Градского начала-середины 70-х. А в СМИ сегодня начнут крутить «Как молоды мы были», хотя это не его песня. А я, пожалуй, послушаю «В полях под снегом и дождем»…

— Зимой 1971 года мой однокурсник по биофаку Боря Баркас позвал меня на сейшн «Скоморохов». Я до этого слушал Лед Зеппелин, Хендрикса, Роллингов, Криденс, это была важная часть жизни, но на живом рок-концерте никогда не был. Сейшн проходил в Патентной библиотеке на Бережковской набережной, это был какой-то частный вечер (сейчас бы сказали: корпоратив). Позже я узнал, что музыканты делят сейшена на две категории, «скачки» (танцы) и «концерты». Мы шли на скачки. Чтобы пройти мимо дружинников, мы с Борей таскали колонки и усилки группы в зал. И вот мы внутри. И тут меня пробило. Музыканты и их друзья были полубоги, длинноволосые и клёвые. Их сопровождали Офелии в мини-юбках. Они разговаривали на особом языке, в котором слова «психоделик», «клозы» (от cloths), «флавовый», «кочумай», «лажа», «чувиха», искусно пересыпались крепкими терминами. Баркас себя чувствовал среди них как рыба в воде. Я стоял, разинув рот.

Когда группа заиграла,  и Градский запел «Царь и бог, скоморох», я улетел туда, откуда до сих пор не могу и желаю вернуться. Градский играл на белой электрогитаре «Орфей» болгарского производства и потрясающе пел. Звучали не только песни Градского и Лермана, но и Get Out Of My Life Woman, Georgia, Ruby Tuesday… Он держался дерзко, остроумно вел вечер, объявлял номера. Это была фантастика, не передаваемая словами. Вот именно такой Градский, с рок-танцев в студенческих кафе, столовых и ДК, мне бесконечно дорог. Ценю его дальнейшее творчество, но близко только то звучание и тот облик, что были в 70-х.

Не могу претендовать на то, что был его приятелем. Хотя мы несколько раз разговаривали, и его слова и манеры запомнились накрепко. Как-то раз мы пришли к Градскому в гости. Он жил в хрущевке на Мосфильмовской улице. На вертушке стоял Electric Ladyland. Баркас спросил: «Как думаешь, Хендрикс клево поет?» «Да какое там,» — ответил Градский. 

Потом мы уселись играть в преферанс. Вдруг зазвонил телефон. Какая-то девушка ошиблась номером, но разговор не вышел коротким, хозяин дома совершенно обаял случайную собеседницу и в конце спел ей в трубку ариозо «И будешь ты моей женой». Кажется, записал номер её телефона. Раздали карты. Градский заказывал нереальные мизеры, делал сносы настолько нахальные, что мы с Борей не могли себе их представить и в итоге проиграли. Хорошо хоть играли на интерес. В этом тоже был Градский, который, кажется, ничего не боялся. Он был крепкий и взрывной. Рассказывали о его драках с хулиганами на скачках, о том, как он залез на собственный концерт в ДК МАИ по водосточной трубе, потому что перед дверями стоял биток. 

Всё это буду помнить, пока я здесь. 

Покойся с миром, Александр Борисович.