Под черной плитой

Отношение общества к мертвым показывает его цивилизованность. Но людей, для которых пушкинская цитата о любви к отеческим гробам не пустой звук, единицы. Маргарита Николаева собирает бесхозные надгробия, которые обнаруживаются в Петербурге в самых неожиданных местах, читает лекции о том, как найти сведения о человеке, от которого осталось только имя, выбитое на камне, помогает Смоленскому лютеранскому кладбищу делать для сайта фотофиксации и описания могил.

Согласитесь, для молодой девушки это довольно необычный вид волонтерства. Да и разговор с ней получается странный: коротко рассказав о себе — приехала из Самары, училась в университете, работает экскурсоводом на Пискаревском мемориале, — она переводит беседу на своих героев, на тех, кто создавал Петербург, чьи жизни сплетены с историей города и России, а могилы заброшены.

— Рита, почему вдруг кладбища?

— Еще до университета я хотела изучать свободные искусства, но не знала, во что это выльется. Да, мне всегда нравилось ходить по старым кладбищам, и однажды, уже на третьем курсе, я привела на Смоленское лютеранское друга и рассказывала ему все, что знаю, а он подначивал: «А ты пиши, пиши об этом». Вот и пишу теперь.

Рита знает все о петербургских кладбищах, кроме самых новых, но больше всего занимается Смоленским лютеранским и Выборгским.

— Ты представляешь, мы нашли там, на Выборгском, надгробие Иосифа Дациаро — основателя первого петербургского магазина литографий, — рассказывает девушка. — «Дациаровский Петербург» — есть такой термин, потому что через его литографии мы воспринимаем город середины XIX века. А здесь, на Смоленском, мы нашли могилу художника Яна Ционглинского, одного из первых импрессионистов России, учителя Ивана Билибина и Евгения Лансере. Выложили информацию на наш сайт: номер участка, могилу, которая сохранилась.

Музейщики передали эту информацию в Польский институт, и теперь его сотрудники приходят на кладбище.

Рита показывает папку с файлами — карту с участками, фотографии могил до разорения с краткими справками о похороненных. Она говорит об этих людях из разных веков так, будто они для нее не чужие: ей не надо вспоминать факты биографий, детали жизни, они для нее часть ее собственной памяти.

Вот Рита показывает колонну с карнизом — это деталь памятника герою Крымской войны генерал-лейтенанту инженерных войск Александру Бухмейеру, в дни обороны Севастополя построившему через бухту бревенчатый понтонный мост, который спас русскую армию.

— Могила генерала не охраняется, — поясняет она. — Вся территория кладбища находится под охраной и есть список, в нем примерно сорок могил, которые являются самостоятельными памятниками и должны охраняться. А сколько остальных, которые находятся в ужасном состоянии!

Недавно у некоторых могил появились таблички от комитета по охране памятников (КГИОП) с просьбой отозваться «ответственных за захоронение». Но кто отзовется, когда прошли века и те, кто хоронил, умерли, и потомки разъехались по миру? 

— Это для того, чтобы официально признать могилы бесхозными, а не чтобы их восстанавливать. Но признать бесхозными может только суд.

Мы идем дальше по аллее.

— Посмотри, они рядом — Антонио Адамини, который строил фундамент для Исаакиевского собора, и Чарльз Берд, изготовивший металлические конструкции для купола Исаакия и Николаевского моста.

Я едва не спотыкаюсь об обломок колонны, лежащей на земле. Она с надгробия каменных дел мастера швейцарца Луиджи Борсари. В архиве удалось найти сведения, что этот брюнет с карими глазами был помощником архитектора А. Кавоса и принимал участие в постройке театрацирка (нынешняя Мариинка). А на камне на итальянском написано, чтобы молились за его душу.

Рита всегда огорчается, когда речь идет о детских могилах. Минувшим летом ей написали, что на Лиговке недалеко от сада Сан-Галли валяется надгробие — возможно, его привезли со строительным мусором. Рита звонила в КГИОП, в Музей городской скульптуры, но никому оказался не нужен надгробный камень с могилы младенца Лизы Рыдзевской, родившейся у Ольги Стахович (дочери Александра Стаховича — многолетнего корреспондента Льва Толстого) и Константина Рыдзевского — товарища министра внутренних дел Российской империи. Единственная организация, которая согласилась принять надгробие, — Митрофаниевский союз, Рита отвезла младенческое надгробие на их площадку для бесхозных надгробий на одноименном кладбище. А надгробный камень младенца Порфирия Кельнера, датированный 1869 годом, нашли в подвале дома постройки 1960-х годов на Кузнецовской улице. На этот раз помогли подписчики Ритиного инстаграма, которые собрали деньги и перевезли находку на Митрофаниевское.

Мы проходим мимо усыпальницы семейства Гримм — того самого, к которому принадлежит академик Давид Гримм, создатель русского стиля в архитектуре, автор великокняжеской усыпальницы Петропавловского собора, архитектурной части памятника Екатерине II, колонны Славы на Троицкой площади, учитель Альфреда Парланда, архитектора Спаса на Крови. Парланд тоже был похоронен рядом, но его могила — это кенотаф (надгробие, под которым нет останков, символическая могила. — Ред.), установленный сотрудниками ГМП «Исаакиевский собор», сама могила была разорена в советское время.

— Что ты отвечаешь тем, кто считает, что запустение на кладбище — покосившиеся кресты, полуразрушенные склепы — это прекрасно и живописно?

— Люди просто не тем восхищаются. Это огромная трагедия, когда так много могил никому не нужны, когда участки кладбищ отдают под стройки, валяются кресты и кругом запустение. Этим нельзя восхищаться. Видишь ступеньки и провал? Это склеп Бориса Якоби, изобретателя гальванопластики, — ушел в землю. Вот могила художника Вольдемара Гау, автора знаменитого портрета Наталии Николаевны Пушкиной, на надгробии уже нет бюста, его давно украли.

К кладбищенскому забору подступают новостройки. Почти у забора, под большой черной плитой лежит друг Гёте Фридрих Клингер, чья драма «Буря и натиск» дала название литературному движению. Еще до своего великого друга он написал роман «Фауст, его жизнь, деяния и низвержение в ад» о продаже души дьяволу. Раньше здесь был обелиск, но он исчез бесследно, и туда положили черную плиту.

У памятника Теодору Брюллову и его жене мы встречаемся с Татьяной Жильцовой, создательницей неофициального, но очень посещаемого сайта о Смоленском лютеранском кладбище.

Профессор Брюллов — родной брат художников Карла и Александра, выполнявший живописные работы в Исаакиевском соборе. Колонна над могилой Брюллова покосилась, стоит на фундаменте из битого кирпича и может рухнуть в любой момент.

По словам Татьяны, историческому некрополю грозит участь стать банальным кладбищем: половина его фактически не защищена, а дальше 50-го участка можно хоронить. Хотя на архивных фотографиях видно, что пустых мест на кладбище не было. Здесь нужна серьезная работа по изучению исторического некрополя, а не новые захоронениях поверх старых.

Еще в 1980-е годы прямо на кладбище была построена пожарная часть, а во дворе академии им. Штиглица до сих пор лежит мраморное надгробие изобретателя подводного фонаря генерал-лейтенанта Михаила Яковлевича фон дер Вейде. Его могила была как раз на том месте, где разместились пожарные.

Татьяна с Ритой ведут меня дальше, показывают находящееся в ужасном состоянии надгробие Карла Винклера — поставщика Двора Его Императорского Величества, основателя и владельца Художественно-строительно-слесарного завода К. И. Винклера». Заводу Винклера и таланту его владельца мы обязаны красотой кованых решеток — украшениям Дома Зингера, ограды Михайловского сада, декором Елисеевского магазина.

Мы подходим к фамильному склепу Бекманов, вокруг которого земля абсолютно вытоптана: ныне это культовое место «Беседка «Брата» — в 1997 году здесь снимали сцену, когда Данила Багров ест пирог с Немцем. Сейчас это место паломничества фанатов.

— Это не беседка, сооружение над могилой называется «сень», — говорит Рита. — Невозможно смотреть, что происходит с могилой Александра фон Бекмана — правнука математика Леонарда Эйлера, как могила разрушается, как здесь распивают спиртное, пишут цитаты из фильма, доламывают железные стены склепа.

Вот памятник Вальтеру Веннингу, английскому филантропу, реформатору устройства российских тюрем при Александре I, умершему от тифа, которым он заразился при посещении заключенных. Барельеф с памятника работы Трискорни, изображающий Веннинга среди узников, давно пропал. Вот практически разрушенный памятник Роберту Симпсону — кронштадтскому врачу, памятник был сооружен на средства 25 благодарных семейств. Вот почти ушедшая в землю плита графа де Бальмена, охранявшего Наполеона на острове святой Елены.

— Это не просто кладбище, а портал в прошлое нашего города, один из лучших способов узнать его историю, — говорит Татьяна. — Чаще всего нам пишут про поиски надгробия родных или с какими-то справочными вопросами. Рита была первым человеком, кто ни о чем не просил, а, наоборот, предложил свою помощь. Для начала она сделала несколько фотографий и описаний надгробий — абсолютно профессионально! Но такие, как Рита, — большая редкость. Очень обидно, что нам в наследство достался лучший город на земле, а готовых содержать в порядке могилы тех, кто его создал, — единицы. Так не должно быть.