Интервью · Общество

Мы еще наследим!

Представитель Гринписа — о заявленном президентом Путиным особом пути России в борьбе с глобальным потеплением

Иван Жилин , спецкор

Фото: РИА Новости

На проходящем в эти дни саммите G20 президент России Владимир Путин выступил с большой речью, посвященной изменению климата. Глава государства заявил, что РФ ощущает на себе последствия глобального потепления сильнее многих других стран: «Среднегодовая температура в России растет быстрее общемировой более чем в два с половиной раза. За десять лет она увеличилась более чем на полградуса. А в Арктике скорость потепления еще выше», — сказал Путин.

Для сокращения углеродного следа, основной движущей силы глобального потепления, российский президент предложил не только уменьшать объемы выбросов парниковых газов, но и наращивать их поглощение. «А здесь у России, как и у ряда других стран, колоссальные возможности. Это поглощающий потенциал наших лесов, тундры, сельхозземель, морей, болот».

Слова Владимира Путина выглядят рациональными, однако есть загвоздка: на деле Россия в ближайшее время не только не планирует снижать, но, напротив, планирует увеличивать выбросы парниковых газов. А российские леса могут оказаться не очищающими, а загрязняющими атмосферу. Об этом говорим с руководителем климатического проекта российского Гринписа Василием Яблоковым.

— На саммите G20 президент Владимир Путин заявил, что уже сегодня в России доля энергии «от практически безуглеродных источников» превышает 40%. Среди таких источников он назвал ветряные, солнечные, атомные электростанции и гидроэлектростанции. Насколько они в действительности безвредны?

— Во-первых, нужно понимать, что безуглеродных источников энергии не существует. Они все имеют жизненный цикл, связанный с производством, транспортировкой и последующей утилизацией. Все эти процессы оставляют углеродный след. Вопрос в том, как подходить к измерениям.

В мире считается, что возобновляемая энергия от солнца и ветра является самой чистой и наименее углеродоемкой. 

Но Владимир Путин приводил в пример атомную энергетику, которая действительно при эксплуатации практически не выбрасывает парниковых газов. Зато ее жизненный цикл весьма углеродоемкий:

он связан и с добычей урана, и с его транспортировкой, переработкой, обогащением, строительством атомных электростанций, использованием бетона в огромных количествах. Весь жизненный цикл атомных электростанций довольно большой и требует много энергии и материалов, цемент тоже оказывает влияние на климат. Считается, что в среднем выброс парниковых газов при работе атомных электростанций составляет порядка 80 грамм на кВт⋅ч. Понятно, что если сравнивать с ископаемым топливом (угольные электростанции могут выбрасывать до килограмма парниковых газов на кВтч, газовые — от 200 до 600 грамм. — И. Ж.), то это показатель хороший. Но у атомной энергетики есть три главных проблемы. Во-первых, это отходы: сейчас в Россию ввозят так называемые урановые хвосты с французских электростанций. И это яркий пример того, насколько неэкологична атомная энергетика: потом она оборачивается проблемами утилизации, в том числе в других странах. Вторая проблема — это инциденты. Они, по статистике, происходят редко, но если уж происходят — и в истории все-таки было немало случаев, — то последствия оказываются крайне негативными. Последствия и Чернобыля, и Фукусимы до сих пор видны. Ну и третья проблема: строительство АЭС — очень долгий процесс. Ветропарки схожей мощности можно возводить за год-два. При этом они значительно дешевле и даже устойчивее. Сейчас Великобритания и Индия объявили о запуске трансконтинентального проекта по солнечной энергетике, который направлен на устойчивое получение энергии от солнца. Поскольку у солнечных и ветряных электростанций есть проблема с непостоянством — солнце и ветер на конкретном участке есть не всегда, — то ее решают с помощью распределенной сети, большого количества источников в разных регионах: если в одном регионе нет солнца и ветра, то они точно есть на других участках сети, и напряжение в розетке есть всегда.

Можно сказать, что у возобновляемых энергоресурсов куда больше перспектив, чем у атома.

Василий Яблоков. Фото: Дмитрий Шаромов / Greenpeace

Что касается гидроэлектростанций, то крупные ГЭС несут серьезную угрозу биоразнообразию, потому что затапливают огромные территории, уничтожая экосистемы и сильно меняя саму водную экосистему: нарушается среда обитания ихтиофауны, а органика, которая оказывается на дне, начинает гнить и выделять метан — сильный парниковый газ. И поэтому парниковый след у плотинных ГЭС достаточно большой.

Альтернативой могут быть малые ГЭС, на которых не строится плотина. Такие ГЭС, как правило, возводятся на горных реках. Часть воды забирается, падает на турбину, производя энергию, а потом возвращается, не меняя ландшафт.

На самом деле, в России есть проекты «зеленой» энергетики. Есть 100-мегаваттная солнечная электростанция под Ставрополем. В том же Ставропольском крае есть огромный ветропарк, мощные ветропарки есть в Ростовской области, в Ульяновской области. У нас полным ходом идет развитие «зеленых» источников энергии, но именно цели по декарбонизации не стоит.

— Почему? И в чем тогда наша стратегия?

Стратегия России по декарбонизации — это в первую очередь увеличение объема поглощения парниковых газов. Природоориентированные решения, на самом деле, действительно нужны, в том числе и для адаптации к изменению климата, и для препятствования волнам жары и наводнениям. Но поглощение эмиссии у источника все равно остается куда более важной задачей. Основным источником парниковых газов являются предприятия энергетической сферы. И именно поэтому нужны меры по «озеленению» энергетики.

Ряд стран ставит своей задачей стопроцентное «озеленение» энергетики. Россия — нет. Россия собирается дальше использовать ископаемое топливо,

незначительно снизив его долю и попытавшись увеличить поглощающую способность. Но как это будет сделано, не совсем понятно. Государство планирует пересчитать поглощающую способность лесов. То есть просто пересмотреть методологию. Сейчас по международной методологии, по которой отчитываются все страны, российские леса поглощают около 500 миллионов тонн CO₂. Россия считает, что нужно изменить методику подсчета, и тогда получится, что наши леса будут поглощать в два раза больше. Но это ложное решение.

Никаких предпосылок к увеличению поглощающей мощности российских лесов нет. В стране продолжаются катастрофические лесные пожары. По некоторым оценкам, они являются источниками выбросов от 600 миллионов до миллиарда тонн CO₂. Это и оценки Российской академии наук, и расчеты по выгоревшим территориям. И есть риск, что наши леса сейчас скорее являются источником выбросов, чем их поглотителями.

Сейчас очень важно предотвратить эти лесные пожары. И тут возникает проблема: наши леса горят настолько масштабно в том числе по причине изменения климата. И, собственно, Владимир Путин тоже об этом говорил, что в России теплеет быстрее, чем во многих других странах мира. И природных катастроф в России гораздо больше наблюдается.

Если раньше у нас была возможность на ранних стадиях усилить профилактику лесных пожаров, то теперь изменение климата настолько значительно, что осложняет любую профилактику.

Еще одна проблема изменения методики: в России всё очень плохо с пониманием, какие у нас в принципе есть леса. Государство планировало создать единую информационную систему о российских лесах, но так и не сделало ее. И сейчас мы зачастую оперируем данными лесоустройства советских времен. 

Лесные пожары в Карелии. Фото: Анастасия Цицинова / специально для «Новой»

Методология — это широкое поле для манипуляций. Некоторые чиновники заявляют, что наши леса поглощают 2,5 миллиарда тонн СО₂, то есть в пять раз больше, чем при расчетах по международным стандартам. В таком случае получается, что наши леса поглощают все российские выбросы и даже часть иностранных. И тут начинаются разговоры о том, что другие страны могли бы нам заплатить за поглощение их углеродного следа нашими лесами.

Притом что Россия занимает четвертое место по выбросам CO₂, нам все-таки нужно сконцентрироваться на достижении собственной углеродной нейтральности, а не на извлечении прибыли из новой методологии.

— Пока идет такая игра в методику, Россия ведь и сама страдает от изменения климата?

— Россия терпит значительный ущерб. Засуха стала длительной и начала приводить к катастрофичным пожарам. Если раньше осадки были распределены равномерно, то теперь появились периоды сильных дождей, которые приводят к наводнениям. В этом году был яркий пример: горела Якутия, а в других частях России были очень сильные паводки. Все эти бедствия разрушают инфраструктуру, разрушают дома, уничтожают леса, на которые у нас такая большая надежда.

В России теплеет в два с половиной раза быстрее [чем в остальном мире]. Сильнее всего этот процесс выражен в Арктике, где происходит таяние вечной мерзлоты. Из-за этого также разрушается инфраструктура, в первую очередь трубопроводы. Кроме того, 

при таянии мерзлоты высвобождаются довольно большие объемы метана — сильного парникового газа.

Россия тянется к «зеленой» энергетике, но пока лишь на региональном уровне: в южных регионах возобновляемые источники дают десятки процентов необходимых мощностей. Сахалинская область планирует достичь углеродной нейтральности в ближайшее десятилетие.

Но сама стратегия России до 2050 года требует серьезной корректировки: снижения энергоемкости, снижения углеродоемкости экономики. И снижения выбросов к 2030 году. Потому что на ближайшее десятилетие Россия предполагает рост своих выбросов (согласно базовому сценарию, с 50% до 67% — И. Ж.), то есть мы хотим вести business as usual. Но на деле десятилетнего временного лага у нас нет: мир уже стоит перед лицом климатической катастрофы.