Поэт — сейсмограф

Евгений Евтушенко — поэт из яркой плеяды шестидесятников, чей талант был отмечен исключительными продуктивностью, разнообразием и эгоцентризмом: никогда у него не было иного заказчика, кроме себя самого. Он оставил свой след и в любовной лирике, и в патриотике, но прежде всего — в поэтической публицистике («Бабий Яр», «Наследники Сталина», «Танки идут по Праге…»).

Считая себя выразителем прежде всего собственного эго, миссию свою он исполнял в диалоге не только с читателем, но и с начальством. В этом смысле он более всего напоминал сейсмограф, посылающий в режиме SOS сигналы всем и вся.

Судьба сводила меня с Евгением Александровичем несколько раз. В начале славных 1990-х я приходил к нему в Переделкино записывать его стихи о Мандельштаме в авторском исполнении на диктофон.

Другой перекресток — Александр Цыбулевский, поэт и литературовед из Тбилиси. Евтушенко хорошо его знал и любил, был редактором первой поэтической книги Цыбулевского «Что сторожат ночные сторожа» (1967). Замыслу издания записных книжек Цыбулевского он очень сочувствовал, мы переписывались, а в один из его приездов еще и встретились в Москве.

Третья встреча произошла этим летом, когда, увы, ни повидаться, ни списаться было уже нельзя. Я взялся за составление антологии стихов о Бабьем Яре: она выходит в Киеве в конце сентября, как и сборник моих очерков, связанных с Бабьим Яром. Центральное произведение всей антологии — поэма Евтушенко «Бабий яр».

Эти стихи вышли в «Литературной газете» 60 лет тому назад — 19 сентября 1961 года, на последней странице, в подборке с двумя другими стихотворениями (о Кубе). Евтушенко тогда, возможно, и не догадывался, что это в некотором смысле его главное, осевое произведение, которое будут еще долго читать и цитировать самые разные читатели, включая советских генсеков и американских президентов.

Принято различать публицистическую и эстетическую стороны поэмы Евтушенко «Бабий Яр», причем большинство замечает только первый аспект стихотворения как politicum, как мужественный поступок. Как, например, Василий Гроссман: «Наконец–то русский человек написал, что у нас в стране есть антисемитизм. Стих сильно так себе, но тут дело в ином, дело в поступке — прекрасном, даже смелом» [1].

Так себе или не так себе, но это типичный евтушенковский стих, опирающийся на свободный ритм и ассонансность рифм. Поэтической, а не только политической удачей Евтушенко

Надо сказать, что Евтушенко был неплохо подготовлен к этой поэме. И не только благодаря знакомству с трагедией Бабьего Яра — по одноименным стихам Льва Озерова и Ильи Эренбурга, по рассказам Анатолия Кузнецова. Тут и полиэтничность семьи — как родительской, так и своей. Тут же и раннее знакомство с живыми антисемитами. Их было вдосталь в 50-е годы в Москве — и в Литинституте, где он учился, и в молодежной тусовке. Одному из них — «поэту К.» — Евтушенко даже посвятил страничку в воспоминаниях. Праздником сердца для К. стало разоблачение врачей-убийц, после чего глаза его засветились по-новому — «гитлерюгендовским блеском», и этот блеск ужаснул Евтушенко, ибо означал страшное: внутреннюю неисповедимую готовность (чтобы не сказать стремление) к погрому.

Стихотворение Евтушенко «Бабий Яр» — одно из ярчайших в истории русской литературы произведений против антисемитизма. Они вызвали не столько дискуссию, сколько яростный аппаратный отпор. В бой с поэтом и напечатавшей его «Литературной газетой» ввязался другой печатный орган — газета «Литература и жизнь».

Ввязался горячо, с огоньком. 24 сентября 1961 г. «Литература и жизнь» выступила со стихотворной отповедью Евгению Евтушенко. Автор — Алексей Марков.

Полторацкий, главред «Литературы и жизни», быстро понял, что этот первый выстрел — выстрел Марковым — холостой, что он лишь демаскирует антисемитизм стрелка, но бьет мимо цели.

Поэтому от второго заряда — от Дмитрия Старикова — ждали, помимо атакующего задора, основательности, солидности, выверенности и убийственности аргументов. У Маркова претензия к Евтушенко всего одна: та, что он, упрекающий русских в антисемитизме, сам — безродный космополит. У Старикова — уже целый каталог претензий: и разжигание угасающих национальных предрассудков, и отступление от коммунистической идеологии на буржуазные позиции, и неуместный акцент на еврейской и только на еврейской трагедии, что умаляет роль жертвенного русского народа в борьбе с фашизмом и оскорбляет память всех погибших советских людей.

В результате номер «Литературки» с «Бабьим Яром» Евтушенко 19 сентября 1961 года был раскуплен вмиг, стихи эти прочла вся читающая страна.

В интеллигентных семьях, не избалованных советской властью ни смелостью, ни правдой, «Бабий Яр» нередко оставляли и сохраняли: или весь номер газеты, или страничку с публикацией, или вырезку с подборкой Евтушенко. Те, у кого не было номера, переписывали или перепечатывали текст на машинке — и, кинув листок в домашний архив, хранили.

Евтушенко писал, что телеграммы от незнакомых людей стали приходить уже в день публикации: «Они поздравляли меня от всего сердца» [2]. После телеграмм повалили письма — около десяти тысяч: несколько сотен писем пришло в «Литературку» [3], часть из них была адресована Евтушенко.

Вот типичный образчик такого письма:

Три сотни с лишним пришло и в редакцию «Литературы и жизни» — ни одна предыдущая публикация в этой газете не собирала столько читательских откликов [4].

Подавляющее их большинство было едино в своем отрицательном отношении к опусам Маркова и Старикова.

Стихотворность выпада Маркова порождала у некоторых желание ответить ему стихами же. В этом жанре попробовали себя, наверное, полтора десятка человек, и одним из первых, если не первым, сделал это сам Евтушенко.

Стихи хлесткие, достойно подхватывающие традиции русской эпиграммы. Они обращены к тому самому «лабазнику» — погромщику и насильнику, — которого поэт когда-то увидел в зрачках одного русопята и вот теперь в строчках другого.

Были и другие стихотворные отповеди Маркову.

Из лучших эта.

Долгое время эту эпиграмму приписывали Самуилу Маршаку, но истинным ее автором оказался Даниил Натанович Альшиц (1919–2012). Фигура удивительная! Специалист по истории России XI–XVII веков, археограф и источниковед, докторскую защищал об опричнине и самодержавии, а еще — прозаик и драматург, сатирик. Жизнь его прошла как бы под знаком мистификации, не исключая ареста (6 декабря 1949 года) и обвинения в антисоветской агитации, но в какой — с Иваном Грозным в сообщниках! А именно: работая над диссертацией о редактировании Грозным летописи, посвященной началу его царствования, Альшиц якобы писал пасквиль на редактирование И.В. Сталиным «Краткого курса истории ВКП(б)»!  Сам Альшиц считал, что получил десятку не за Грозного, а за Пушкина. Свою главную — и реальную — мистификацию старший библиограф Отдела рукописей Публички Альшиц обнародовал — устно — всего за 10 дней до ареста. В архиве Павла Вяземского, сына пушкинского друга, он якобы «нашел» пять пушкинских листочков и «реконструировал» по ним 10-ю главу «Евгения Онегина», считавшуюся уничтоженной самим Пушкиным в 1830 году («Сожжена X песнь»).

Сидел он в Каргопольлаге, а свои тюремные воспоминания Альшиц потом назовет… «Хорошо посидели»! На свободе Альшиц, взявший себе — в честь Владимира Даля — литературный псевдоним Д. Аль, стал драматургом, но не прекращал и исторических штудий; был профессором истории ленинградских вузов.

Так что не стоит удивляться литературному качеству антимарковского памфлета Д. Альшица (он подписался фамилией, а не псевдонимом). Легко оседлав размер пушкинской «Песни о вещем Олеге», автор явил читателям свой поэтический талант, а Маркову («Маркову третьему») — указал на корни его антисемитизма.

Стихи, собственно, были приложением к письму, в котором Альшиц, в частности, писал:

Евгению Евтушенко, по большому счету, плевать было на эту возню. Поэма «Бабий Яр» принесла ему всемирную известность и славу. В его неоднократных, начиная с 1963 года, номинациях на Нобелевскую премию «Бабий Яр» и ее резонанс — неизменно основной аргумент. Ее перевели на 72 языка. Среди переводчиков — великий Пауль Целан.  Свой переводчик нашелся для поэмы даже у чекистов из ФБР, тупо «пасших» поэта во время его триумфальных туров по США, так что Евтушенко почитывал не только Андропов, но и Гувер, директор ФБР.

Автограф своего стихотворения Евтушенко еще в 1969 году продал на аукционе в Лондоне за 320 фунтов стерлингов: анонимный покупатель передал его в библиотеку Иерусалимского университета, она же Национальная библиотека Израиля [5]. Этот автограф впервые воспроизводится в первой книге нашей антологии.

А венцом судьбы самого стихотворения стало 15 ноября 2007 года: в этот день Евтушенко читал свой «Бабий Яр» в Яд ва-Шем.