*ИГ («Исламское государство») — террористическая организация, запрещенная на территории РФ.
Вооруженный конфликт в Сирии и Ираке затронул не только соседние с ними страны, но и весь мир, включая народы Северного Кавказа. Тысячи молодых людей, обработанные вербовщиками, уезжали на территории, подконтрольные ИГ*, в Мосул и Эр-Ракку, увозив с собой жен и детей.
По данным МВД Дагестана, вплоть до 2017–2018 годов количество уехавших составляло от 300 до 500 человек ежегодно, но по неофициальным источникам — намного больше. Молодые семьи оставляли в Дагестане своих родителей. Конфликт разрушал семьи и связи между целыми поколениями.
Большинство мужчин, уехавших воевать, погибли. В то время как молодые девушки с детьми на руках остались без средств к существованию и крыши над головой. Часть из них пропали без вести, часть оказались в плену, тюрьмах или в невыносимых условиях лагерей для беженцев.
Их родители, матери, бабушки готовы на все, чтобы вернуть своих детей назад в Дагестан. Они спят в обнимку с телефонами — там вся их жизнь: надежда на телефонную связь с родными, группы взаимопомощи матерей, где женщины обмениваются информацией, цепляясь за любые ее крохи в попытках помочь своим детям и внукам.
Я рассказываю краткие истории девушек, находящихся в Сирии и Ираке, устами их матерей. Проецирую фотографии девушек и внуков на фигуры матерей и бабушек. Пытаюсь показать неразрывную, родственную связь между ними.
*ИГ («Исламское государство») — террористическая организация, запрещенная на территории РФ.
Героини, о которых пойдет речь ниже, сделали свой выбор сами или под влиянием близких, и многие из них, будем честны, понимали, на что идут, отправляясь в логово террористов. Однако это по-прежнему российские граждане, и, как бы там ни было, обязанность России — способствовать их возвращению на родину.
— Ашура умничка была, окончила школу с золотой медалью. В 1997 году замуж вышла, стала жить у Мохаммада. Они уехали в 2014 году, нам сказали, что в Египет учиться исламу. Там, мол, намного легче и доступнее, чем в Дагестане. Мы поверили. Двух детей они забрали с собой — Абдулу и Абдурахмана. Я переживала, привязалась к внукам. С 2015 года общение стало редким, удавалось связываться раз в несколько месяцев.
Только в 2018-м мы узнали, что Ашура с детьми находится в лагере Аль-Холь в Сирии, а муж ее погиб. Я была не в себе в тот момент. Целый день сидела плакала, места себе не находила. Я не знала, что это за место, меня шокировала Сирия.
Потом по фотографиям из группы взаимопомощи матерей в ватсапе мы узнали, что это целый город, там живет порядка 70 тысяч человек, как в нашем Кизилюрте. Сейчас мы уже эту Сирию по картам знаем вдоль и поперек, жизнь заставила.
Дочь рассказывает абсолютно дикие вещи про лагерь. Питание дают, но только сухие пайки, а иногда и вообще его не имеется, в этом случае приходится кушать сырую муку, а если и ее нет, то берут корм у скота, принадлежащего курдам. Еда — это гуманитарка, пока ее не привезут, они голодают там. В армейскую палатку, в которой она живет с четырьмя детьми (еще двое родились уже там), попадает дождь осенью, снег — зимой, приходится спать в куртках. Внутрь могут зайти в любой момент и кто угодно, что найдут, все забирают, включая личные вещи. Чуть что «не так», охрана лагеря может ударить прикладом. Обращаются как со скотом.
Я будто с ними там живу, в этой ситуации, каждый день, каждую минуту. Сутками сижу в группах матерей и ночью тоже. Муж мне говорит, что я скоро дурной стану от этого телефона.
— Моя девочка Зиярат училась в гуманитарной академии в Хасавюрте на факультете лингвистики, изучала английский и арабский языки. Я была против ее свадьбы, хотела, чтобы доучилась. Но они с женихом встречались тайком. В один день дочку мою выкрали. По нашему обычаю, если так происходит, то девушку возвращать домой не принято. Жили они вроде хорошо, построили дом, родились дети.
Помню, перед Уразой в 2015 году муж Зиярат поехал в Москву покупать машину. С машиной в итоге не сложилось, он позвонил и сказал, что едет в Турцию и хочет забрать дочку с детьми, мол, будут отдыхать до 1 сентября, ну и работа может ему какая-то подвернется. Я эту идею поддержала: дочка болела последнее время.
Из самолета дочь присылала фото, потом с парома — мол, плывут до места, где будут жить. А потом все. Связь пропала. Я чего только не думала: что паром затонул… Мы все тут убивались, вся семья с двумя детьми пропала. Начала бить во все колокола.
Потом она позвонила сама. Плакала и просила прощения. Сказала, что находится в «Исламском государстве» (запрещено на территории РФ. — «Новая»). Мы до сих пор не понимаем, что могло заставить их уехать.
Через три месяца ее муж пропал без вести, а дочку определили во вдовий дом. В 2017-м их видели в Талль-Афаре, куда их, видимо, вывезли из Мосула — я с ней не разговаривала с 2016 года. Была информация, что она опять вышла замуж второй женой, чтобы не оставаться на улице. Потом город штурмовали. До нас долетали разные слухи, в том числе и что дом, где была Зиярат с детьми, взорвали, но якобы был список с именами выживших и вроде бы в нем были имена Зиярат с детьми. Я поверила. Просто не хочу думать о худшем, иначе невыносимо.
Мне очень странно наблюдать за тем, что многие соседние с Россией страны вывозили своих граждан на родину. И Дания вывезла, и Норвегия тоже. Да, у нас в России тоже проделана большая работа, но ведь столько еще там девочек, с детками на руках. Их надо возвращать, пытаться делать все для этого.
Я стала часто ходить на берег реки недалеко от дома: сижу, смотрю, как вода течет, передаю все мысли туда и получаю позитивный ресурс. У моря мне беспокойно. Море меня не приняло, я все время видела дочь, которая по ту сторону звала о помощи, а речка лечит. А еще наш фруктовый сад, в котором играли мои внуки, цветы. Я прихожу туда с мыслью о том, что когда-нибудь они вновь пробегут через листву.
Я даже пошучивала над Наидой, ведь она хотела поступить на программиста в университет, — говорила, что не попадет она туда. А потом смотрю — извещение пришло, что поступила. Я поразилась.
Универ располагался в Махачкале, ну и мы думали, что она на учебу ездила. Потом позвонили нам оттуда и сказали, что дочка на занятия не ходит. Оказывается, вместо уроков она ходила в мечеть. Там, видимо, ее хорошенько обработали. Стала одеваться в черное, хотя до этого была модницей, носила все яркое, воздушное, обожала петь и танцевать национальные танцы. Я сколько этих вещей порвала черных, очень не хотела, чтобы она пошла по этой линии.
Однажды дочь просто не пришла домой. Пропала на месяц. Потом присылает SMS: «Мама, уговаривай наших дядей, чтобы не злились на меня, я выхожу замуж, пожалуйста, не мешай мне, я счастлива». После долгих ссор мы решили все-таки оставить ее с новоиспеченным мужем в покое.
Ну он и увез ее в Москву, а в потом в ИГ. В 2016 году — не знаю, какой месяц, —
звонит и говорит, что дали им дом в Мосуле. Но ведь кого-то выселили, чтобы их туда заселить. Ведь так там все работало. Какой же это ислам? Хозяева, наверное, проклинали их за это.
Я плакала, конечно. Она говорила еще, что у них какой-то халиф (покровитель, самый высокий титул у мусульман. — «Новая»), который дарует им все удобства. Ой как я их ругала тогда. Дочь сильно обиделась, но все-таки созналась, что беременная и ждет появления ребенка в феврале. Это был последний наш разговор. Через слухи и крохи информации удалось выяснить, что она родила мальчика, которого назвали Мухаммедом, мы никогда его не видели. Ему сейчас должно быть пять лет, разговаривает, наверное, уже.
Эльдар жил далеко — в Нижневартовске — около 10 лет. Там же и женился на девушке Альбине, тоже дагестанке. Усердно работал там. Однажды в 2015 году приехали в отпуск, пробыли у меня 45 дней. Это был последний раз, когда я видела их своими глазами. Слишком поздно я узнала об их отъезде, когда уже они были в Турции. Он говорил, что занимается там бизнесом вместе с другом. В какой-то момент он исчез вместе с женой и двумя детьми — Самирой и Абдулмином. А потом узнала, что они в Сирии. Если честно, я сперва не верила, ведь он мне говорил: «Мам, я что, дурак, что ли, чтобы ехать?» И такая злоба была во мне, на которую он отвечал: «Мам, прости, так вышло». Пожалел, раз просил прощения, а пути-то назад и нет, ведь паспорта всех, кто туда приезжает жить, сжигаются. Считай, дорога в один конец.
Потом, в 2017-м, Альбина сообщила моей дочери, что сын погиб. Я тогда на рынке работала, прихожу домой, как раз была Ураза. Я оцепенела от ужаса. Потом у меня появилась надежда, что, может быть, есть какая-то маленькая вероятность, что он жив, ведь находят людей в тюрьмах, раненых. В группе материнской в ватсапе одна женщина написала, что нашли ее сына спустя три года. Может, мой тоже где-то там, в темноте.
Для меня это был сон, я не понимала, что реальность может быть такой жестокой. Ведь моя дочка тоже погибла в Сирии: в Эль-Кишме при бомбежке взорвали дом ее семьи вместе с еще двумя детьми, которых она пыталась закрыть своим телом. Так вот, история дочери повторилась по кругу и с моим сыном. Получается, что эта война вошла в дверь моего дома и тут и осталась. Я всегда думала, что родители уходят раньше детей, но судьба перевернула все.
С 2015 года зять начал ходить в мечеть, читать намазы активно. Год спустя дочь и внучка старшая тоже стали ходить с ним, учили арабский. Мартин, муж моей дочери, строго следил за тем, чтобы старшие дети четко произносили все звуки в намазах. Ну, у нас в исламе принято, чтобы ребенок с семи лет начинал молиться независимо от каких-то внешних факторов. Позже мне дочка Мадина сказала усердно читать Коран, ну я купила с переводом на русский, обещала, что буду читать.
В это же время дочка стала одеваться в черное. В итоге пошли вокруг Мартина какие-то слухи, что, мол, не по тому пути он пошел. Стал слишком религиозен. Со своими родителями Мартин общаться перестал.
Однажды они решили поехать ко мне в гости, в Нефтеюганск, на работу я не пошла в предполагаемый день их приезда, решила ждать. Сижу день, два — нету. Только спустя две недели позвонили из селения и сказали мне, что молодые вместе с пятью детьми находятся в Турции. Потом они написали и мне, чтобы я не переживала, сказали, что будут там жить, купят дом или квартиру.
Там они прожили года два, насколько я знаю.
Я не проследила тот момент, когда они переехали из Турции в «Исламское государство». Связь была очень редкой, а потом пропала вовсе. В начале 2019-го дочь позвонила, сказала, что они в Сирии. Начались такие бомбежки, что даже детей было на улицу не вывести. Однажды пуля задела ей ухо, еще бы чуть в сторону — и не было бы ее в живых, чудом спаслась.
Судя по обрывкам информации и словам дочки,
я примерно понимала картинку: они, как кочевники, перебирались из поселка в поселок, чтобы не погибнуть. В итоге Мартин пропал без вести, а дочь попала во вдовий дом.
Позже, спасаясь от очередной бомбежки, женщины бежали в безопасное место. Во время этого перехода снайпер застрелил мою внучку Жасмину. Была она как мальчишка, помню ее шестилетней, ящериц ловила, непослушная была. Из-за этого я не могла простить Мартина. И из-за всего, что произошло с дочерью в целом.
После зачисток она попала в плен к курдам и очутилась в лагере Аль-Холь. Люди вокруг были очень жестоки, унижали, били. Детей отправлять ко мне дочь не соглашается, говорит, что где мать, там и дети должны быть. А старшая внучка Мадина, ей 15 лет уже, сама не желает ехать без матери. Говорит, что больше никого терять в своей жизни не хочет.
Ахмедхан был спортсменом, получал высшее образование в Питере, в Лесгафта (Национальный государственный университет физической культуры, спорта и здоровья имени П. Ф. Лесгафта, Санкт-Петербург. — «Новая»). Общались мы часто. И в одном из разговоров он сказал мне: «Мама, я хочу изучать ислам». После первого курса поехал в Египет — посмотреть, как там живется. Оттуда пишет мне, что решил поступать в Аль-Азхар (один из самых престижных мусульманских духовных университетов в Каире. — «Новая»). Я начала причитать: «Сынок, мы же тебя женить мечтаем, чтобы у тебя семья была». Он успокаивал меня, говорил, что ничего плохого делать не намерен, а потом связь прервалась месяцев на шесть, наверное.
Я начала копаться в социальных сетях, нашла его страницу. Нашла девушку Гульнару у него в друзьях, я изучила ее страницу и начала ей писать. Она оказалась его женой. Поженились они в Сирии, а до этого не были знакомы. Рыдая, девушка сообщила мне, что сына взорвали, а сама она на третьем месяце, ждет ребенка в доме у своей сестры.
Гульнара рассказывала мне, что оказались они там с желанием соблюдать чистый ислам, а получилась в итоге каша и полное разочарование. Я так подозреваю, им все это преподнесли в красивом виде, мол, там страдают наши братья, сестры, нужно помочь. А мой сын такой человек, первым пойдет на помощь. Да и молоденький он был совсем, доверчивый. Ему и 20 не было, когда его не стало.
Начали с ней переписку, искали различные пути. Как ее вытащить из лагеря Аль-Холь, где она оказалась после боевых действий вместе с шестилетним мальчиком. Мальчишка Усама, внук мой, отца своего ни разу не видел, это же трагедия. Да и жизни он другой не видел — родился под бомбами, а растет в лагере.
Мадина замуж вышла в 15 лет за сына моей сестры, племянника моего. Он ее похитил, такие у нас традиции имеются. Жили в квартире, далеко от нас, поэтому мы особо не вникали в их быт, но вроде нормально все было. Брак как брак. Зять вырос в детдоме. От него и его двоих братьев отказались живые родители, которые предпочли строить свои новые жизни. Он был счастлив, что у него появилась своя семья. Относился хорошо, был скромен и отказывался от какой-либо помощи.
В последнее время он сильно изменился, стал агрессивный, злой. Не хотел работать в пекарне, куда устроился незадолго до этого. Одел Мадину в хиджаб, хотя она и краситься любила, и мини-юбки носила до замужества.
Парень метался, сначала хотел поехать в Питер на заработки, потом решил ехать в Египет учиться. Мадина сделала загранник и уехала с годовалой дочкой Хадижей вслед за ним. Она хотела этого сама и считала своим долгом уехать вслед за мужем, любила его.
Поначалу красивые картинки отправляли — как будто из сказки, но они становились все мрачнее и мрачнее. Длинные бороды, черные одежды.
Сказали, что перешли сирийско-турецкую границу, рискуя жизнью.
Мне было тяжко с ней держать контакт, слишком больно, поэтому общение происходило с моей младшей дочкой. Да и делилась она с ней охотнее событиями из жизни, может быть, потому, что она ее не ругала во время отъезда.
Время шло, ситуация ухудшалась. Они начали осознавать, куда попали. Зять несколько раз озвучивал идею отправить Мадину с детьми, которых уже было на тот момент трое, обратно в Россию, но узнал, что он тут объявлен в розыск, в итоге передумал. Он был убит. Мадина вышла замуж второй раз, чтобы получать хотя бы какую-то помощь, это был шаг безысходности. Этот ингуш тоже погиб, но от него у нее тоже появился мальчик Абдула. А дальше — бомбежки, бомбежки. Однажды она позвонила мне, чтобы попрощаться, мол, мы в окопе сидим с детьми, возможно, не выйдем живыми. Хотела получить моего благословения. Внучка Хадижа согласна без матери вернуться, хотя сначала не решалась на этот шаг. Если вернется, будет у нас с ней первая встреча. Если до этого доживу. Иншалла.
{{subtitle}}
{{/subtitle}}