Скверна

— Я не знаю, как у них строится иерархия, — Виктория залезает в бардачок машины. — У них даже дороги в разном подчинении. В деревнях — в ведении поселковой администрации, а вот мост наш и дороги до Кесовой Горы — в ведении района.

Виктория — коренная москвичка, домик в Подъелках они с мужем приобрели 11 лет назад.

На улице — 35°С. Солнцепек.

На повороте перед Кошелево в нос бьет запах жженой пластмассы. На съезде — пыль вперемешку с мусором. Он сбивается в хаотичные скопища. Вдоль дороги — борщевик. Ржавый шлагбаум: когда-то свалка была официальной.

Расстояние между кучами — невысокими, обгоревшими — редеет, а ширина увеличивается. Округлая территория. Хлопки лопающегося стекла. Местами земля ворсится от ваты, вбитой в нее осадками: кеды топают мягко, будто ступаешь по замшевой шкуре. Противно.

Мужчина лет шестидесяти в кепке и с голым торсом ищет металлолом. Про сброс отходов объясняет: 

Окаймляют территорию зеленые поля. Природа, в попытке спасти землю, засеивает скверну саженцами. Они колеблются, окуриваемые ядовитым дымом. Горят вместе с мусором. Но не уходят, пытаясь совершить наскок, зарасти, скрыть уродство.

На краю свалки камыши, они зеленые. Значит, вода. Хочу отследить — текут ли отходы в водоем. Обходная тропа идет через кусты. На ней следы колес. Упираюсь в яму. Сверху — кости, скот. Едва сладковатый запах. Мухи.

Раньше здесь работал дежурный, запрещавший сбрасывать трупы животных. Следил за порядком. Правда, местные говорят, дымило и тогда.

Виктория слышала, что жители Кошелево добивались закрытия свалки. И вот — «закрыли». Многие дома здесь производят впечатление оставленных. Местные на вопросы о свалке отводят глаза. Говорят, она здесь с 70–80-х годов.

Мост

Едем тихо, местами переваливаясь или слегка подпрыгивая. Не зная дорогу, до Подъелок и Григорово не доберешься: никаких указателей.

Местная активистка Ксения поднимала этот вопрос, но у администрации ответ один: «Нет средств».

Слова «асфальт» даже не произносят. Объясняют только, что глинистая почва размывается дождями, а лесовозы разбивают ее на гигантские рытвины. Тракторист Дима Агафонов взялся по весне выравнивать, укатывать дорогу. В Подъелках жители скинулись на стройматериалы. Это — временная мера, до сезона дождей.

Подъелки и Григорово отсечены от «большой земли» обмелевшей рекой Кашинкой. Берега — примерно 5 метров в высоту. Связь с внешним миром — через мост. Перед спуском навалены остатки спиленных деревьев. Под мостом, прямо в воде, — тоже. Их не убрали рабочие.

Недавно на мосту образовалась дыра: пока не залатали, местные не могли по нему проехать. Оставляли авто на берегу, до деревни шли пешком.

По мосту ходят груженые лесовозы, разбивая его. Ксения пыталась возмущаться, но администрация Кесовогорского района сказала, что мост выдержит 30 тонн. Хотя при одном взгляде на него становится понятно — едва ли.

Только узнав, что по деревням ходит журналист, районная администрация распорядилась засыпать асфальтовой крошкой дырку на стыке моста с землей и установить перила с правой, оголенной до того стороны: к торчащей с краев арматуре приварили железную трубу.

Еда

Подъелки — одна улица. Маленькие домики, забор-штакетник.

Люди говорят, что хлеб в соседнюю деревню Никольское привозят из расчета на местных. Если его мало, «чужим» могут и не продать. 

На краю деревни фонарный столб. Осевшая избушка. Старушка в ситцевом сарафане читает книгу.

— Нет даже автолавки! — жалуется она.

Автолавка прекратила ездить в деревню из-за горки, на которой после дождя легко потерять управление: почва скользкая. В администрации, правда, заверяют, что всегда готовы выделить трактор для доставки продуктов. Трактор! Но местные кривятся: пробовали, приезжала одна просрочка, только хлеб брать и можно. Закупаться ездят за 10 километров в райцентр — Кесову Гору. Пенсионерам еду могут привезти соцработники, но только тем, кто в деревне прописан. Старушка меж тем чуть не плачет. Зое Николаевне восемьдесят лет. Она приезжает сюда на лето из Петербурга. Говорит, что приехала под Тверь в последний раз: очень плохие условия жизни. У нее нет воды.

Есть общественный колодец, но местный житель, Иван Иванович, вложив в его ремонт деньги, закрыл на ключ, «чтобы кошки не падали». Зоя Николаевна не согласна «кланяться» каждый раз, когда ей понадобится вода. На две недели у нее — четыре баклажки по пять литров, которые «привозит добрый человек от чистого сердца». Это для питья. А для бытовых нужд старушка носит по полведра из пруда.

Будучи ребенком, Зоя Николаевна пережила блокаду. Ее отец прошел концлагерь. Всю жизнь работала инженером, но под пенсию довелось побыть и уборщицей. «Когда сюда приехала — все бегала, смотрела, как что растет. Я ведь городская, никогда не видела».

В разговоре со мной рассказывает, что недавно у нее умер сын. Он был пекарем. Работодатели постоянно обманывали его, ставя условием приема на работу бесплатную стажировку. Потом увольняли. Матери приходилось помогать ему со своей пенсии. Сын переживал. Ушел рано.

Свет

В деревне нет уличного освещения. В Григорово тоже. В Никольском — только зимой. Зато в деревнях стоят телефоны-автоматы. Красные, под синими козырьками, поросли травой. Местные смеются: автоматы установили, да где купить карточки для оплаты связи?

Галина Алексеевна здесь родилась, но, будучи еще девочкой, уехала за лучшей долей. Вернулась, выйдя на пенсию:

— Плохо нам живется здесь, плохо. Домов-то вроде бы много, да молодые не едут. Школьнички закончили десять классов и уехали. Пункт фельдшерский в Никольском (в трех километрах. — К. К.). Ходили, пока могли ходить.

Начальная школа находится в трех километрах от Подъелок — в Никольском. Средняя — в десяти, в Кесовой Горе.

В областную больницу Галина Алексеевна ездила всего несколько раз: «Туда — деньги. До Кесовой Горы доехать — 1000 рублей, до Твери — 5000 тысяч я платила. Это туда и обратно». Пенсия 23 000 с ноября, а была 16 000. Такси в деревню не ездят, до автобусной остановки нужно выходить на межпоселковую дорогу. Летом автобусы ходят три раза в неделю, зимой — в соответствии со школьным расписанием. Рейсов между деревнями нет.

Лес

Вывоз леса, по словам жителей, происходил круглогодично и почему-то ночью. Да, рубка согласована. Но проверяющих, где и сколько срубили, засадили ли саженцы, — никто не видел. На вырубку жалуются практически все, из разных населенных пунктов.

До места вырубки на машине не проехать. Дорога из бревен, перерытая земля, обрубленные ветки свалены в кучи. Люди возмущаются: на таблички с обозначением населенного пункта «денег нет», за одно вывезенное и пересаженное на участок деревце грозит наказание, а вот лысины в лесу с остатками веток, разворошенной землей, не интересуют местную власть от слова «совсем».

Иду по выбоинам на дороге: сейчас жара, земля сухая. Значит, лесовоз побывал здесь много ранее. Просадка от колес местами больше 30 см. В одной из них — следы парнокопытного, на возвышенности, между следами от колес — такие же, но маленькие. Наверное, лосенок с мамой. Саженцев не видно.

В министерстве лесного хозяйства Тверской области говорят: «деятельность по заготовке древесины» по договорам аренды производят ООО «Семигор» и «Кашинская лесохозяйственная компания» («КЛК»). Последняя, по данным минлесхоза, в 2021 году «в районе указанных деревень» выполнила работы по «созданию лесных культур на площади 7,5 га» и провела минерализацию на 4,1 гектара почвы. «Заготовка древесины осуществляется согласно правилам», контроль ведут инспекторы ГКУ «Кашинское лесничество». Местным жителям, заметившим нарушения ведения лесного хозяйства, в министерстве предложили слать письменные обращения «тому должностному лицу, в компетенцию которых входит решение поставленных в обращении вопросов», ответ на которые может идти 30 дней.

Обе компании, согласно бухгалтерским отчетам, низкоприбыльные. «КЛК» в 2020 году заработала 94 000 рублей, «Семигор» — и вовсе убыточен: минус 2 миллиона 132 тысячи.

Вода

В Григорово посреди улицы стоят две женщины. В цветастых х/б халатах без рукавов. Татьяна и Марина.

— Приезжали лесовозы, мост разбили. В той стороне, в которой разбили, настроили, а в другой — все сломалось. Мы делали сами. Они не один год ездят.

— Сделали бы дорогу — пустили бы автобус, старикам хоть в поликлинику съездить.

Громкий голос. Из дома выходит высокая шатенка лет тридцати с маленьким ребенком на руках. Ксения с мужем переехали в Григорово из Москвы. Подальше от суеты.

Напротив дома, окруженный липами, стоит батут, меж деревьев — висячая скамейка. Женщина рассказывает: кроме скотоводства (свинарник, корова) и ведения домашнего хозяйства, успевает «находить отдающиеся даром вещи», забрать, привезти — найти вторые руки. Безвозмездно. В сортировке помогают местные девушки: оплаты нет, но можно выбрать что-нибудь для себя и детей.

Жители и дачники жалуются, что в деревне не хватает питьевой воды.

— Люди приезжают на лето — всё вычерпываем, пить приходится глину. Один колодец на 18 домов. Не ремонтируют, — говорит дачница Наталья. — Здесь раньше был еще колодец. Его никогда не ремонтировали, вот сколько мне — 50 лет. Естественно, он сгнил. Глава поселения сначала обещала решить проблему, а потом сказала: «Смотрите, нам невыгодно вам колодцы копать. Потому что у нас есть места, где постоянно живут, но мы даже там не успеваем, денег не выделяется».

Еще в деревне есть два противопожарных пруда, за которыми нет ухода. Местные сами поддерживают их: запускают рыбу, чтоб не затягивались тиной. Просили главу обратиться к лесозаготовителям, чтобы те «копнули» им колодец. Глава ответила: «Отказались».

«Кормилец»

Выяснилось, что кроме скотомогильника на свалке есть еще один — за агрокомплексом. Сказали просто: найдете по запаху.

Жара. Огражденный загон с проемом вместо ворот с одной стороны и закрытыми воротами с другой. Беседка с люком в полу и выходящей из него трубой. 

Не от брезгливости, физически невозможно. Запах. И мухи тоже.

Что-то заставило заглянуть на горящую сильней вчерашнего мусорку: так и есть. Яма с костями засыпана мусором и выровнена бульдозером.

Директор агрокомплекса, депутат-единоросс Александр Климов, высокий моложавый мужчина с седыми волосами, с ходу начинает спрашивать про издателей газеты. От скотомогильника не отрекается. Сообщает, что ни разу там не был. И что там «нет сегодня ничего». Показываю видео.

— А вы говорите — работать. Вот ездите такие и мешаете. Компроматы собираете. Ну и что? Вот завтра я уйду — вы приедете к рабочим, вы дадите им на кусок хлеба?

Звонит по телефону:

— Вика, тут приехали СМИ с Москвы, проверяют наши скотомогильники. На нашу территорию приходят, фотографируют. Ментов? Милицию вызывать? Хорошо.

— Это ваша юрист? — прошу трубку. Трубка комментарий Климову дать разрешает.

— Все скотомогильники должны быть устроены так же, он у нас принятый. Правда, новшество сейчас пошло, что их больше не будет. Сейчас будут или печи, или сжигание трупов в яме какой — я не знаю. Это уже ветслужба приедет, покажет.

— А сейчас по правилам как утилизируется?

— В бочку.

— А в бочку что-либо заливается?

— Известь.

Туши в бочку, по словам Климова, не поместили потому, что не было техники: она вся на полях. Климов говорит, что он оштрафует рабочего-зоотехника. Мое мнение другое: зоотехник, так же как и я, не смог собраться с силами, чтобы к бочке подойти. Потому что известью там и не пахнет.

— У меня трактора 15 штук по 40 лет. Нет, их не хватает. Механизаторов нет — на такую технику никто не сядет. Доярок не будет здесь: молоком я больше не занимаюсь. Этот скот стоит здесь последний год, сейчас осенью все пойдут на мясокомбинат. Не прибыльное это дело. Молоко никому не нужно. Выливаем. Телята стоят на подсосе. Когда занимались — выливали 3–5 тонн в день. Не покупали, — говорит Климов. — Вы можете только позавидовать нам, как хорошо мы живем. СПК мы выкупили у конкурсного управляющего — то, что здесь оставалось. 

Глава

Администрация Никольского поселения, в ведении которой три десятка деревень, располагается в деревянном одноэтажном доме выцветшего зеленого цвета. Покосившийся забор палисадника, справное крыльцо с козырьком. У входа — котенок, нет и двух месяцев. Кристина Васильевна, глава администрации, поясняет: «На днях подкинули».

С ходу она говорит о годовом бюджете: 2 572 000 рублей. Эти деньги — на 30 поселений, 10 из которых глава «отбрасывает» — дачные или нежилые. По ее подсчетам, на деревню приходится 30 тысяч рублей в месяц. В приоритете пункты, где больше жителей.

— Проблема: водопровод бесхозный, — рассказывает она. — 90% износа, трубы рвет у каждого дома практически. Климов его обслуживает.

Местные говорят: за воду приходят квитанции.

В кабинете — стол, заваленный папками и бумагами. Еще шкаф с витриной, с него струится зеленое растение. Две карты местности — старая и новая. Календари: икона Спаса и квартальный, с розами. Список председателей сельсовета с 1922 года.

Раньше в деревнях было освещение — ртутные лампы. Сняли — «неэкономично». Теперь, чтобы провести свет, «нужно подготовить много бумаг».

— Решение принимают электросети, — Кристина Васильевна обещает собрать документы для Подъелок и Григорово. — Порядка двухсот тысяч уходит на уличное освещение по деревням. Ну там, где оно установлено.

Летом фонари отключают «В связи с увеличением светового дня».

Земли с несанкционированной свалкой, по словам главы поселения, муниципалитету достались от частника — ООО «Усадьба Никольское».

Глава не понимает, почему она должна следить за этой землей, ведь в штате у нее два человека. Опять же — нехватка финансирования. Уже написала «на район» просьбу забрать обузу.

В 2019 году администрация Кесовогорского района инициировала прокурорскую проверку, выявившую свалку, а в 2020-м жаловалась на «Усадьбу» по поводу другого участка: из-за «невыполнения установленных требований и обязательных мероприятий по улучшению, защите земель и охране почв от ветровой, водной эрозии». Позже «Усадьба» передала администрации Никольского участок, кадастровой стоимостью 3 543 269 руб. В ООО «Усадьба Никольское» корреспонденту «Новой» ответили, что вопросы о передаче земли может прокомментировать лишь генеральный директор. Его телефона не дали. Пообещали «передать желание пообщаться».

Кристина Васильевна заговаривает, что крупногабаритный мусор людям девать некуда, что есть опасность захламления окрестных лесов и канав. Она видела дым со свалки. Из разговора понятно, что неоднократно.

— Не наши жители туда возят — там вся Кесова Гора. Она районная, получается. Скотомогильник — там его никогда не было. Подбросили ночью. Сторожа-то нет. Пожары потушить можно, но я не думаю, что там какая-то пожароопасная ситуация.

Мусорные контейнеры есть в пяти деревнях. Сообщает: буквально два дня назад было принято решение: в Григорово и Подъелках соорудят площадки под пакетированный мусор. Его будет забирать машина.

(продолжает) Тверь запрашивает численность населения, на душу идет финансирование. Больше никто не даст. Меня тут учили: пиши письма президенту. Президент пишет на область, область на район, а район — на поселение.

Кристина Васильевна писала от администрации, но о чем просила — рассказывать не хочет.

— Здесь такие были населенные пункты — по 300–400 человек. Сейчас молодежь отсюда уезжает — нет жилья, нет работы. Ничего не строится. У нас все в основном — вахта. Месяц — вахта, месяц — дома. Более-менее приемлемая зарплата. Так опять же: не только у нас — так по всей России.