1.

Самый красивый отрезок Гудзона — тот, за который его назвали американским Рейном, — расположен чуть выше Нью-Йорка. Вырвавшаяся из гористых берегов река тут разливается так широко, что голландцы, первые белые поселенцы здешних мест, назвали эти водные просторы морем — Таппан-зее. Описанный в романтических рассказах Вашингтона Ирвинга и воспетый не менее романтическими художниками «Гудзоновой школы»,  этот пейзаж вошел в американскую историю, включая новейшую, когда переброшенный через широкое русло мост назвали именем Марио Куомо. Вспомнить о нем необходимо, потому что знаменитый губернатор штата Нью-Йорк (1983–1994) был основателем политической династии, с которой сейчас прощается Америка. 

Марио Куомо пришел к власти на моей памяти и очень мне нравился, как, впрочем, и всем остальным. Уроженец Куинса, выходец из небогатой итальянской семьи, владевшей бакалейной лавкой, он начинал юристом, вел дела отца Трампа и, несмотря на это, защищал бедных. Среди демократов его считали лучшим претендентом на пост президента. Дважды он приближался к вступлению в гонку и дважды в последнюю минуту отказывался от нее, за что и был прозван Гамлетом на Гудзоне. Ему мешали принципы. Куомо, убежденный католик, всегда был против смертной казни и отказывался согласиться с ней ради Белого дома. Он знал, что избиратели ему этого не простят, и остался на своем месте в невзрачной штатной столице Олбани, где ему помогал другой Куомо — Эндрю, который с 24 лет участвовал в избирательных кампаниях и провел всю свою политическую жизнь в тени отца, вошедшего в историю и ставшего вышеупомянутым мостом. 

Один — город Нью-Йорк, великий и либеральный, к которому неохотно, ерепенясь, примыкает Америка, второй — необъятные малонаселенные леса и горы, простирающиеся до канадской границы, где до сих пор встречаются индейцы, бизоны и республиканцы. 

Управлять столь разделенной землей проще королю, чем губернатору. Впрочем, они похожи: у власти их удерживает не только политика, но и личная харизма. 

Ее влияние я ощутил на себе, когда оказался в силу странных обстоятельств на одной сцене роскошного зрительного зала Линкольн-центра (что уже удивительно) с Джорджем Патаки, губернатором-республиканцем (что уже граничит с чудом в демократическом штате). Мы стояли рядом, возле суфлерской будки, и мне хотелось в нее спрятаться. Огромный губернатор нависал надо мной и всем залом. Из него сочилась власть, как аромат от полыни и аура от йогов. 

Демократия, решил я, выращивает себе особую породу людей, к которым опасно приближаться, как к оголенной электрической проводке. 

В Афинах, где ее (демократию, а не проводку) изобрели, это отчетливо понимали и, чтобы не засиживались, наделяли властью всех всего на год. Даже гордый Перикл должен был уговаривать народ предоставить ему полномочия в очередной раз. 

Разразившийся в Олбани кризис убеждает в необходимости этой процедуры — проветривания коридоров власти. 

2.

Эндрю Куомо был губернатором 10 лет и успел сделать много хорошего для штата и раздражающего для своих противников: узаконил гомосексуальные браки, ввел ограничение на оружие, минимальную зарплату в 15 долларов в час. Но все это меркнет по сравнению с пандемией, которая стала сперва его звездным часом, а потом — голгофой, хотя и промежуточной. 

29 февраля, в лишний день високосного года, тогдашний президент Трамп, с которым Куомо теперь часто и несправедливо сравнивают, публично объявил о конце «китайской» заразы. Меньше чем через неделю, 4 марта, Куомо понял, что пандемия неизбежна, что хуже всех придется Нью-Йорку, что необходима мобилизация всех средств защиты, готовность к долгой осаде и моральная выносливость. Как Лондон в блиц, город проявил выдержку и волю к выживанию и тогда, когда стал эпицентром такого мора, что морги не справлялись и трупы держали в запаркованных на улицах грузовиках— рефрижераторах. 

В эти безумные дни Куомо оказался на месте. Повторяя опыт Франклина Рузвельта, который утешал страну в Великую депрессию еженедельными «радиобеседами у камина», губернатор каждый день выходил в эфир. Он докладывал обстановку, делился впечатлениями и уговаривал, нет — умолял нас носить маски и не толпиться. Ничего не приукрашивая, Куомо звучал искренне, даже интимно, ссылался на семью, немножко шутил, иногда ругался и казался тем, кем хотел — любящим отцом нашего города, хотя сам он и не жил в нем. Как и все в большом Нью-Йорке, я слушал его передачи не пропуская, уже потому что голос Куомо разительно отличался от того, что раздавался из Белого дома и уговаривал лечиться хлоркой. 

Именно в эти опасные дни зародилась идея выдвинуть Эндрю Куомо в президенты. Но ее еще не успели принять всерьез, когда случилась катастрофа. 

И все же Куомо назначил себя героем пандемии, о победе над которой он несколько поспешно рапортовал и которую описал в преждевременных мемуарах, получив аванс за книгу в пять миллионов. 

3.

Тут-то и разразился скандал, который в конце концов привел к падению династии. В жизнь Куомо и в политику штата вмешался женский вопрос. Целая группа сотрудниц губернатора (пока их одиннадцать) обвинила Куомо в сексуальных домогательствах, и специальное расследование сочло обоснованными эти обвинения. В раскаленной атмосфере эпохи metoo нет ничего страшнее, чем оказаться под таким прицелом. Это приговор для любой звезды, но пуще всего — для политика, тем более важного и именитого. 

Пресса разобрала каждое обвинение отдельно и по косточкам, сделав обсуждение деталей объектом споров, если не ссор в каждом семейном доме, не исключая, разумеется, и моего. 

— Перечисляя преступления губернатора, — осторожно говорю я жене, — пострадавшие обвиняют его в разных проявлениях внимания, которые многие сочли бы сдержанными, умеренными и не слишком рискованными. Одна рассказывает, что Куомо коснулся ее плеча, другая — что шеи, третья вспоминает, как он поцеловал ее в щеку, четвертая — руку, пятая — как приобнял на праздничной вечеринке, шестую возмутил пристальный взгляд, седьмую — совет носить вместо брюк платье, восьмая заявила, что губернатор дотронулся до ее груди, и предъявила ему уголовные обвинения. Не кажется ли тебе, что казус Куомо чересчур расширяет каталог эрогенных зон? 

— Не кажется, — отрезала жена. — Сексуальное домогательство становится преступлением, когда домогаются облеченные властью — причем над тобой. Гнусность такого поведения в том, что начальник пользуется своим господствующим положением. 

— Так что, — робко спрашиваю я, — на работе мы бесполы? 

— Возможно, но в любом случае флирт подразумевает равенство партнеров. Все остальное — эксплуатация служебного преимущества, и это оборачивается насилием над женщиной и хамством для мужчины. 

Пожалуй, вместе со мной этот диспут проиграли сотрудники, соратники, союзники и прочие демократы. Все они, решив, что десять лет у власти — слишком большой срок, с облегчением вздохнули, услышав, что Куомо подал в отставку. Тем более что на его место впервые в истории штата пришла губернатор-женщина.