Суббота, 7 августа, утро, дача.
Вот так просыпаешься однажды внутри финальной сцены «Соляриса» Тарковского: дом остался один, без планеты под ним и вокруг, теперь он (лишь с ближними пихтами и кедрами) окружен ватным мглистым океаном. Горы вокруг исчезли. Ни звука: ни стрекота, ни жужжания, ни писка. Ни пчел, ни бабочек, ни мух, ни кузнечиков. Все замерло, лишь невидимая ворона раз каркнула. И потом долгие крики издалека — хотя сейчас не разберешь откуда. Да и чьи.
Кастрюлю с чем-то подгоревшим накрыло крышкой, и ты — не снаружи. Захлопнулся гараж с работающим двигателем внутреннего сгорания.
Но нет, смог городской сюда обычно не добирается, и сомнения насчет сумрака и дымки отсутствуют — красноярцы повседневностью научены разбираться в сортах дерьма: когда газует КрАЗ (крупнейший в мире алюминиевый завод), когда смердят угольные ТЭЦ, а когда туман и безветрие не дают уйти их совместному коктейлю; на сей раз КрАЗ и ТЭЦ в кои-то веки ни при чем, в воздухе — резкий и кислый запах гари. Это действительно от лесных пожаров с севера. И это тоже регулярно случается, почти каждое лето: сезонная дымка. Лето — это маленькая жесть. Жуть.
Что и этим летом ее не избежать, выяснилось накануне: интернет-сервисы позволяли в режиме реального времени видеть, как мгла подходит к Красноярску. Знаете, полно таких ресурсов, визуализирующих вражеские нашествия на Россию: черным или серым постепенно заполняется ее территория. Потом — обратно. Однако до «потом» надо дожить.
Спустя пару часов проясняется абрис ближних гор, но на месте солнца — по-прежнему лишь заметное покраснение: нарывает. И некому вскрыть. Обычная летняя жизнь все не возобновляется. А накануне была движуха: в три часа дня все муравейники начали роиться, разом пошел разлет муравьев — тут тебе и свадьбы, и оргии, и прощания, и устроение новых муравейников; весь воздух кишел этими внезапно залетавшими тварями (хоть и случается ежегодно, к такому не привыкнуть), и бешеная концентрированная суета происходила на земле. Поздним вечером как никогда засновали летучие мыши. И вдруг — кладбище.
И к этому сезонному теперь явлению не привыкнуть. Лезет в голову всякая дурь. В № 2 от 1940 года журнала «Природа», издававшегося АН СССР, рассказано о тьме, накрывшей территорию между Обью и Енисеем 18 сентября 1938 года (Москва в этот день окончательно улаживала вопрос об учреждении «особых троек» — для рассмотрения в двухмесячный срок дел на представителей «контрреволюционных национальных контингентов»). Подробные записи, сделанные на метеостанции в поселке Хальмер-Седэ (позже Тазовский) на Ямале, читаются как ветхозаветная книга «Исход», глава 10 (21–22): «И сказал Господь Моисею: простри руку твою к небу, и будет тьма на земле Египетской, осязаемая тьма. Моисей простер руку свою к небу, и была густая тьма по всей земле Египетской три дня».
Что в Сибири в 1938-м произошло, неясно до сих пор. «Затмение» прошло полосой шириной от 200 до 250 км с запада на восток 500–600 км. Продолжалось около шести часов.
Никаких политических аналогий. Разве что тогда решался вопрос с шаманами, одурманивающими народ, а сейчас в соцсетях гудят об одном шамане, которого принудительно лечат: мол, Якутия, выпускай из психушки Габышева, иначе сгоришь дотла.
Еду в город (где вывески «Египет круглый год»). От местной жути в другую — Сайлент-Хилл. Работать биофильтром: у красноярцев поголовно высокая миссия, которую они исполняют даже лежа на диване — на выдохе у них воздух чище. Тем самым город укрепляет состояния бенефициаров алюминиевого и угольно-энергетического бизнесов. Включаю приемник в машине. Луи Армстронг с хором «Let my people go!». Вечное.
Отпусти мой народ. Вопль к фараону стал песней. Да, мы споем и спляшем. И соло на трубе.
Переключаю: тут обсуждают прилет Шойгу в Красноярск накануне — успел, 7-го уже самолеты заворачивали (аэропорт тут недалеко, но самолеты над дачей не гудят: говорю же — кладбище). Шойгу с Рогозиным проверяли, как Красноярск кует оружие Судного дня — новые ракеты «Сармат».
А я вспоминаю про его высказывание перед этим — о необходимости построить три, а лучше пять городов в Сибири с населением 300–500 тыс., а лучше — до миллиона человек. Угу. А на те, что уже построены, плюнули?
Проще новые завести? Омск-2, Омск-3, Омск-4? Откуда не уехать? И как вы объясните новым горожанам необходимость терпеть ежегодно по полгода смог?
У меня (как, вероятно, и у всех, живущих в компактном историческом центре Красноярска) свой индикатор силы смога: если из окна не видно Караульной горы с часовней Параскевы Пятницы — задраивай люки. Она рядом, только повыше. Сегодня — не видно. Бывает. Это как на Новый год последние несколько лет. Народ салют запускает, а самой радости, расцветающих цветов почти не разглядеть, лишь звук и лишь самые яркие выстрелы-огни. Примерно как бомбардировка деревни Большое Говнищево, только наоборот. Вот такое у нас небо.
Открываю главное для красноярцев приложение (где мы часто обгоняем всю планету — хоть в чем-то): мировой рейтинг IQAir в реальном времени. Индекс качества воздуха (AQI) в Красноярске днем в субботу составил 1041 единицу. Далее идут Солт-Лейк-Сити с 164 и Лима (153). Уже 50 — это лишь удовлетворительно, но влияние на здоровье потенциально небольшое, выше 300 — безусловно опасный уровень загрязненности воздуха. Индекс считают по наиболее опасным мелкодисперсным частицам РМ 2.5. Судя по этому мониторингу, превышение их в Красноярске — в сотню и более раз.
Вот, кстати, второе место у американского города — неужели повторяется лето 2012-го? Тогда дымка от горящего Приангарья и Эвенкии огибала всю планету, а эмигрировавшие земляки благодарили: привет с родины позволил Америке любоваться мандариновыми и морковными закатами. Но нет, это у них местные пожары (позже, 9 августа пожар в Дикси станет крупнейшим в истории Калифорнии, дымка расползается по хребту Сьерра-Невада). Так что это не мы. И если что, нас там нет.
Снова заглядываю в соцсети. Если резюмировать споры тамошнего народа, они о том, от чего и когда ждать облегчения: достаточно смены ветра или надо ждать смены власти. Предлагают друг другу звонить Ди Каприо. Недоумевают, неужели и на Красноярск государству так же плевать, как на Якутию. Ну и все эти привычные шутки — об этом Бунин еще писал: «умиление над собственной погибелью».
В городе дышать нечем, забираю всех, до кого дотягиваюсь, везу на дачу. Здесь мало что поменялось — уходим в вату. Очевидно, окружающая нас среда дезориентирована, хоть это теперь и происходит почти каждое лето. Орлу из его высей ничего не видно, он спустился и нарезает круги почти над крышей дома. Машет нам крыльями, мы — ему. Знакомые ящерицы греться на камни не вылезают, огурцы в теплице не подрастают, вода в бане — другая. Ну, может, это я такой впечатлительный.