Горит не только Якутия. В этом году продолжительная жара высушила землю и растительность — огонь прилипает к ней мгновенно от любого источника. В начале июля тревогу забили и по поводу Ладожских шхер — нацпарка из 650 островов на Ладожском озере (шхеры — архипелаг, состоящий из мелких скалистых островов). Чтобы добраться до пожарного лагеря на острове, нужно доехать сначала до Приозерска (Ленобласть), а оттуда около часа пройти на моторной лодке. Нас встречают два суровых пожарных, упаковывают вещи в гермомешки, советуют одеться потеплее. На улице жара, но Ладога не улица, на открытой воде холодно и ветрено.

На выходе из створа видим дым, это так называемые «торфилки» — огромная гора опилок на материке, спресованная годами и давно начавшая гнить. Торфилки не горят, они тлеют. Дым видно уже и на одном из островов, он белый и похож на огромный гриб. Водитель лодки сообщает об этом по рации на базу, ориентирует по азимуту.

Мы идем дальше, а к горящему острову направляются две лодки с добровольными лесными пожарными. Они на островах дежурят уже 13 лет.

Весь пожароопасный сезон на острове Пиени-Хепосаари (говорят, в переводе означает «маленькая лошадь») стоит лагерь добровольцев. Когда-то это была просто компания друзей, которые любили ходить на лодках по озеру, — каждый год они видели большие пожары на островах, которые выжигали их дотла. 

Исключение составляет Валаам: там РПЦ, патриарх и огромные возможности (о чем писало издание 7х7 еще в 2017 году). В этом сезоне на островах Ладожских шхер произошло уже больше 30 пожаров, это рекордная цифра за последние 13 лет. Особенность таких пожаров в том, что, если выгорает каменистый остров, лес там восстановится очень медленно, а может не восстановиться вообще. Соседний с лагерем добровольцев остров как раз такой — сгоревший, с тонкими редкими деревцами и рыжими с серым кустами. За 13 лет добровольцы научились не только профессионально тушить пожары — ведь огню все равно, ты на службе или по велению души, — но и выстроили целую систему оповещения при пожарах. Во-первых, дежурный телефон, который написан на всех информационных щитах чуть ли не на каждом острове. Во-вторых, наблюдатели из числа добровольцев, которые живут не в лагере, а на других островах с хорошим обзором. Каждый день они мониторят дымы на горизонте.

Все пожары на островах Ладожских шхер — дело рук человека. Ведь природных причин, напоминают добровольные пожарные, всего три: сухая гроза, падение метеорита и извержение вулкана. Ничего этого на Ладоге нет. Значит, костры и окурки (пожарные шутливо называют это сочетание «кострокурки»). А в этом году настолько сухо, что остров загорается буквально от искры, попавшей из костра в мох между камнями. Дым, который мы видели с воды, — это большой пожар, его тушат и добровольцы, и лесники, и Авиалесоохрана. Остров удается отстоять, но на следующий день мы приезжаем туда посмотреть на «дотушивание» (проливка всех дымов и контуров, чтобы пожар не смог перекинуться на несгоревшее и не начаться заново).

Вывернутые корни деревьев, обугленные камни, пыль вперемешку с пеплом. 

В случае с этим островом жизнь со временем победит. Переползет на сгоревшее, заполнит собой черные пустоты.

В лагере вечером и ночью встречают лодки. Это вернувшиеся с тушения экипажи. Люди валятся с ног, но собираются у большой доски и обсуждают планы на следующий день. «Вы — завтра отдыхаете, спите, дежурите в лагере, вы — идете на дотушивание сегодняшнего пожара, вы — группа быстрого реагирования, ждете в лагере на случай новых пожаров» — распоряжается старший. Это происходит каждый день последние две недели.

В лагере порядка 30 человек. Они разного возраста, опытные и новички, водители лодок и повара, приехавшие отовсюду — Воронеж, Екатеринбург, Москва, Питер и т.д. Ладожские шхеры большинство воспринимает как живой организм, как свой дом. Берут отпуска, приезжают сюда каждый год и знают — если бы не они, сгоревших дотла островов было бы в разы больше.

Эти острова уникальны. Каменистые, с тонким слоем почвы, тонкими из-за этого деревьями, с россыпью черники и десятками видами мха. Именно там, в островной части Ладоги, водится редчайшая нерпа, внесенная в Красную книгу. Защищать национальный парк от пожаров — миссия. Не слишком заметная для ежегодных туристов, но значимая для тех, кто хочет сохранить планету для будущего.

У нас остается один день командировки. Я стою на острове и понимаю, что по одну сторону озера — Карелия, где полыхают пожары, а по другую — Ленобласть, где разгорается чудовищных размеров торфяник в Назии. Но про Карелию расскажут все, а про торфяник, скорее всего, нет — пока отравляет дымом всего несколько маленьких населенных пунктов. Утром следующего дня мы уезжаем в Назию.

Дорога жизни

Назия — поселок городского типа в Кировском районе Ленобласти. У этого места богатая история, но сейчас об этом мало что напоминает. Огромное болото рядом с поселком начали разрабатывать еще в начале прошлого века — его осушали, чтобы добывать торф, который раньше использовали как топливо. Одни говорят, что технологиями осушения нам помогали американцы, другие — что канадцы. Отсюда, к примеру, названия каналов на торфянике — мэрионы. Не картовые, не валовые каналы, а мэрионы. Это название техники Merion, которая здесь работала когда-то. В декабре 1941-го в Назии размещалась партизанская база, а затем здесь и в соседнем Жихарево (ж/д станция) образовались перевалочные пункты Дороги Жизни, превратив это место в эвакуационный центр. Многие из тех, кто погиб во время и после эвакуации из блокадного Ленинграда, лежат на кладбище в Назии.

Мы оставляем машину напротив местной пожарной части и пересаживаемся в фургон «Соболь». За рулем Наталья Максимова — руководитель направления в Обществе добровольных лесных пожарных. Огромный торфяник в Назии она знает давно.

Сотовая связь заканчивается минут через 20, по условной дороге нам ползти еще около часа. В самом начале пути появляются вросшие в землю дома рабочих поселков. Когда-то здесь было крупное торфодобывающее предприятие, но после его закрытия все вокруг начало разваливаться. Узкоколейку разворовали на металл, а люди разъехались, бросив свои дома. Огромный, на сотни миллионов тонн торфяник остался белым пятном на карте. Это не земли лесного фонда, не сельхозземли. Просто никому ненужная гигантская территория, которая регулярно горит и заполняет едким дымом населенные пункты. 

Мы доезжаем до лагеря — несколько автомобилей с техникой и оборудованием, — а дальше идем пешком. 

Бесконечно уставшие, с прозрачными уже лицами добровольцы раскидывают упавшие деревья, прокладывают линии пожарных рукавов, тушат дорогу и все, что рядом с ней. На территории этого торфяника одновременно действуют четыре очага. Самый крупный — около 100 гектаров. По сравнению с масштабами пожаров в Якутии это кажется совсем пустяком. Но чтобы по-настоящему оценить катастрофу, нужно понимать, что такое горящий торфяник. В 2010 году, когда Москва и множество других городов Центральной России задыхались в дыму, нам рассказывали по телевизору, что с торфяниками ничего нельзя сделать: их нельзя потушить.

Это неправда. Торфяник тушить сложно, но это не магия и не rocket science. На один квадратный метр горящего торфа нужно одну тонну воды под давлением. А всю образовавшуюся массу необходимо перемешивать, чтобы не оставалось комков. Немного похоже на приготовления теста для блинчиков. А теперь представим, что все это нужно провернуть с сотней гектаров, которые расползаются в разные стороны. 

Работать на пожаре можно только в каске — деревья трещат и падают. И в респираторе. А если резко заболела или закружилась голова, надо тут же выходить и дышать воздухом.

Вся команда добровольцев, которая сейчас работает в Назии (в день, когда мы приезжаем, здесь всего пять человек), только что вернулась с тушения нацпарка Ленские столбы в Якутии.

— Знаешь, меня больше всего пугало там, в Якутии, отсутствие возможности подышать, — говорит доброволец Олеся Волкова. — На пожаре дым, в лагере дым, в городе дым. Он везде. Я смогла продышаться нормально, только когда в Москву вернулась. А пожар, который мы там тушили, был на тысячу гектаров, просто огромный. Но по сравнению с общей картиной — всего лишь точечка на карте.

Официальные пожарные из Назии тоже здесь. Их мало, и у них сложная ситуация, они должны защищать населенный пункт, от которого им ехать до пожара два часа на внедорожнике. Оставить пожарную часть и поселок без защиты нельзя, оставить тлеющий торфяник таких размеров — тоже.

— Но ведь это все можно потушить? — спрашиваю у Григория Куксина, руководителя противопожарного отдела российского «Гринписа». Куксин смотрит на меня сложным взглядом.

— Этот торфяник, скорее всего, будет тлеть до зимы, сейчас важно спасти дороги, чтобы техника могла проходить, и постараться сдержать распространение очага дальше. В идеале здесь нужно все обводнить и превратить обратно в болото. Рай для зверей и птиц.

И людей, думаю я, провожая взглядом дым, который уносит ветер.

2021-й — плохой для пожаров год. Такой же плохой, как и несколько предыдущих. «Гринпис» подсчитал, что площадь ландшафтных пожаров в России в 2020 году составила 25,84 млн га, то есть 

А в этом году сильнейшая жара так сильно высушила землю, что все загорается от любого окурка или костра, разгорается с немыслимой силой от удара молнии в сухую грозу. Но как бы нам ни хотелось все спихнуть на погоду, она остается лишь фактором распространения. От самого солнца ничего загореться не может, напоминают пожарные, ни трава, ни деревья, ни торф. Потери 2021 года нам еще предстоит посчитать.

Карелия, Ленинградская область