Росстат наконец-то посчитал долю нефтегазового сектора (НГС) в российском ВВП. Странно, конечно, что ведомство этого не делало раньше — и рассуждения о глубине проникновения «нефтяной иглы» в российскую экономику строились на разных косвенных показателях. А там, где нет официальной оценки, там «возможны варианты» — одни аналитики говорили, что Россия, по большому счету, просто нефтегазовая компания, другие утверждали, что мы — энергетическая сверхдержава. Начальство же, с одной стороны, не сомневалось в том, что РФ сверхдержава в смысле нефти, а с другой стороны — постоянно напоминало, что «с нефтяной иглы необходимо слезть», и ставило задачи по развитию несырьевого экспорта и диверсификации экономики. 

Но теперь все в порядке. Есть методология подсчета, изложенная в докладе заместителя начальника отдела статистики произведенного ВВП Управления национальных счетов Федеральной службы государственной статистики Павла Максимова. И, самое главное, есть итоговая цифра — доля нефтегазового сектора (НГС) в ВВП РФ по итогам 2020 года составила 15,2%. 

Это минимум за последние четыре года — в 2019 году доля НГС в ВВП составляла 19,2%, в 2018-м — 21,1%, в 2017м — 16,9%, утверждает Росстат. Считая «в живых деньгах», в прошлом году углеводороды принесли российской экономике 16,3 трлн рублей (в текущих ценах ВВП за 2020 год составил без малого 107 трлн руб.). Кстати, любопытно, что Бюллетень о текущих тенденциях российской экономики за июнь 2020-го (выпуск 62) «Динамика и структура ВВП России», выпущенный Аналитическим центром при правительстве РФ, не выделял «нефть и газ» в отдельный сектор, а просто указывал, что «по счету производства» в 2019 году «добыча полезных ископаемых» составляла 11,3% ВВП.

Как мы на самом деле зависим от нефти

Надо сказать, на фоне остальных мировых производителей углеводородов Россия, если считать по методике Росстата, вовсе не выглядит «страной-бензоколонкой». Да, по объему добычи нефти в мире РФ делит первое-второе место с Саудовской Аравией, но в королевстве доля нефтегазового сектора составляет 50% ВВП. Для ОАЭ аналогичный показатель составит 30% ВВП, для Норвегии — 14% ВВП, для Казахстана — чуть больше 13% ВВП. В Канаде нефтегаз обеспечивает менее 10% ВВП, в США — около 8% ВВП. Даже не очень понятно — зачем был весь этот шум по поводу «необходимости отказа от «нефтяной зависимости»? 

И тем более не могу разделить восторгов по поводу снижения доли НГС в ВВП России.

На самом деле, по самым критическим оценкам экспертов (Росстат, как мы помним, официальную цифру выдал только сейчас), 

И никакого особенного достижения в сокращении доли НГС в ВВП РФ 2020 года нет — в прошлом году цены на нефть снизились (средняя цена барреля Urals упала с $63,9 до $41,4) плюс решение картеля ОПЕК+ привело к сокращению добычи нефти и газа на 10%. Не забудем и про спад спроса на нефть во время мировых карантинов — и продавали мало, и стоила нефть недорого — вот вам и сокращение вклада углеводородов в ВВП.

Если же вы хотите не просто рассчитать долю стоимости продукции нефтегазового комплекса и полученных с него налогов по отношению к валовому внутреннему продукту страны, как это делает Росстат, а попытаться оценить степень влияния нефтяной отрасли на экономику, то вам понадобятся немного другие расчеты и оценки.

Для начала надо вспомнить, что главная отрасль в России — это торговля, «по доле в ВВП» она, во всяком случае, не уступает углеводородам. А более половины товаров — это импорт. А импорт, понятное дело, финансируется за счет экспортной выручки. А вот 44,6% этой самой экспортной выручки в 2020 году обеспечили нефть и газ, с этим и Росстат не поспорит. И налогообложение импорта — формально это как бы «не нефть», но все понимают: не было бы нефтяного экспорта — не было бы потребительского и промышленного импорта, не было бы импортных таможенных пошлин и НДС.

И еще не надо забывать прямые инвестиции за счет нефтедолларов. И можно добавить сюда всю «гламурную люкс-экономику», построенную вокруг суперпотребления всех, кто имеет отношение к распределению экспортных доходов. А это тоже проценты ВВП, и не один и не два.

Так что «зависимость от нефти» — штука более сложная, чем арифметическая операция деления углеводородов на сумму ВВП. И для оценки этой нефтезависмости те 15% ВВП, вычисленные Росстатом, можно спокойно умножать на два, а то и на два с половиной — и не ошибиться.

После сырьевой зависимости — нищета?

Но есть и еще один важный вопрос — а чем вам так уж не нравится сырьевая зависимость? И почему от нее надо «избавляться»? Живут же «сырьевые» Канада, Австралия и Норвегия — и ничего страшного. 

А вот Мексика уперлась и избавилась от нефтезависмости, в прямом смысле слова — была «сырьевым придатком», а стала «индустриальной экономикой» — 80% мексиканского экспорта обеспечивают промышленные товары, причем как высокотехнологичные (автомобили, компьютеры, медицинское оборудование), так и массовые — одежда, продукты питания. Причем это товары достаточно высокого качества, находящие сбыт на рынке США. Тут вам и «диверсификация», и «индустриализация», и «слезание с нефтяной иглы». Есть только одна проблема — все эти замечательные вещи не сделали Мексику процветающей и развитой страной. Такая же коррумпированная, некомфортная для жизни, небогатая страна (беднее «нефтяного» Казахстана по подушевому ВВП). 

Да и если уж на то пошло, 

Официальная статистика признает снижение доходов, а оптимистичный обновленный прогноз Министерства экономического развития предусматривает, что рост ВВП РФ не будет сопровождаться таким же ростом реальных зарплат (т.е. скорректированных с учетом инфляции). По расчетам МЭР, в текущем году реальные, зарплаты увеличатся на 3,2% — это ниже, чем в кризисном 2020 году (+3,8%), и этот показатель продолжит снижаться впоследствии, полагают в министерстве. Так, в 2022-м реальные зарплаты прибавят 2,4%, а в 2023–2024 гг. — по 2,5%. Вы уверены, что это и есть те самые «диверсификация» с «индустриализацией, которых вы хотели вместо «нефтяной иглы»?