Памяти Наташи

Когда в 2006 году убили журналистку Анну Политковскую, в редакции «Новой газеты», где я тогда работала, между журналистами распределили темы, которыми она занималась. Чтобы ни одно ее расследование не прекратилось, не остановилось. Я взяла на себя расследование случаев массового отравления детей неизвестным веществом, происходившее с осени 2005 года в Шелковском районе Чечни.

Чтобы продолжить расследование Политковской, я сразу поехала в Чечню — поговорить с пострадавшими, свидетелями, найти документы. Тем более что осенью 2006-го произошли новые случаи отравления уже в других селах этого района Чечни.

Моим проводником в Чечне стала Наташа Эстемирова — подруга и коллега Анны Политковской, работавшая в офисе правозащитного центра «Мемориал»* в Грозном и сотрудничавшая с «Новой газетой». В начале 2000-х именно квартира Наташи в Грозном стала основной базой для всех правозащитников и журналистов, приезжавших в республику. В то время Грозный еще стоял в развалинах. Мы ходили с Наташей по городу, и она показывала нам разрушенные войной дома, зияющие пустыми окнами и с обвалившимися этажами. И улицы — разбитые, заваленные мусором и брошенной техникой, по которым бродили отощавшие коровы.

Мы жили в Наташиной квартире в чудом уцелевшей панельной многоэтажке. В Грозном тогда вообще не было гостиниц, да и жить где-то еще было небезопасно. Наташа очень беспокоилась за нас и, казалось, совсем не беспокоилась за себя. Мы поднимались на ее высокий этаж пешком, потому что не работал лифт, да и вода была с перебоями, и свет тоже иногда отключали, и тогда в квартире зажигали свечи. Из-за этого у Наташи даже произошел пожар, с последствиями которого она справлялась собственными силами — белила потолок и клеила обои.

Наташа жила со своей дочкой Ланой, которой тогда было 12 лет. Мужа ее убили в чеченскую войну. Наташе были нипочем бытовые трудности. Во время войны она не покидала Грозный и жила с крошечной Ланой в подвале, прячась от бомбежек. Наших бомбежек.

Вторым местом, где мы бывали в Грозном, был офис «Мемориала». В то время Эстемирова занималась расследованием случаев «зачисток» чеченских сел. Сейчас уже многие не помнят этого слова и что оно означает, но тогда зачистки происходили почти каждую неделю: в какое-нибудь чеченское село входила бригада военных, они хватали мужчин, увозили их в РОВД, а на самом деле — в пыточные тюрьмы.

Некоторые чудом выживали и сами приходили со своими свидетельствами в «Мемориал», к Наташе.

Мобильных телефонов тогда в Чечне не было и сельские женщины, у которых исчезли сыновья и мужья, сами приезжали в Грозный, потому что знали, что в Грозном есть люди, которые могут помочь. Это делала именно Наташа — находила пыточные тюрьмы, успевала вытаскивать оттуда людей. Поэтому слава о ней шла впереди нее по всем чеченским селам. Мы проводили много времени в офисе «Мемориала» недалеко от небезызвестной площади Минутка, и я хорошо помню этих женщин в черных платках, вереницей приходивших к Наташе в поисках своих мужей и сыновей.

Наташа возила нас по Чечне, мы заезжали в разные селения и заходили в семьи. Она хорошо знала живущих там людей, и они хорошо знали ее. Гостеприимные чеченцы тогда ставили на стол для нас все самое лучшее, что было в доме: только что испеченный хлеб, варенье из айвы, огурцы, сметану. А больше ничего и не было. Разгромлен был не только Грозный, но и вся республика тонула в бедности и горе.

Поскольку случаи отравления детей происходили в основном в Шелковском районе, мы ездили именно там. Странное отравление поражало одно селение за другим. Все начиналось в чеченских школах. Внезапно, без каких-либо видимых причин дети и взрослые чувствовали боли в животе, слабость, озноб, сильное удушье, учащенное сердцебиение. Затем дети сразу падали в обморок или впадали в истерику, начинали плакать, кричать, затем случались острые судороги, конвульсии с западением языка, дети выгибались дугой. После первого случая приступы повторялись почти каждый день.

Эта странная болезнь поражала в основном девочек и женщин. Все они без исключения в тот или иной момент находились в зданиях школ. Практически не было иных признаков, связывающих всех заболевших. Мы изучали питание людей в этих селах, проверяли муку, из которой печется хлеб, воду, расспрашивали об образе жизни — и не нашли ничего, что бы их объединяло. Только факт посещения школы. Болезнь не передавалась другим людям, например, внутри семей, которые в чеченских селах большие и многодетные.

Вместе с Наташей Эстемировой мы объездили все пострадавшие чеченские села. С помощью списков, взятых в администрации, в районной больнице, и объезда дворов мы составили список всех пострадавших, в который вошло 107 заболевших. Из них: станица Шелкозаводская — 27 человек, Коби — 5, Гребенская — 2, Старогладовская — 27, Шелковская — 26, Старощедринская — 20 человек. Список был не полным, поскольку многие семьи скрывали факты отравления.

Больных доставляли в районную больницу. Сначала ставили различные диагнозы: отравление угарным газом, пищевое отравление, но потом их быстро снимали, поскольку анализы их не подтверждали. В итоге врачи поставили диагноз: отравление неясной этиологии. Некоторые медики говорили нам, что необходимо провести токсикологический анализ, но в Чечне такой лаборатории тогда не было. Когда детей вывезли в санаторий в Нальчик, я приехала к ним, мы взяли анализы у 30 человек и отвезли в Москву. Однако ничего кроме серьезного превышения содержания цинка в волосах и ногтях детей обнаружить не удалось.

Московские врачи настаивали, что чеченских девочек и женщин поразил массовый психоз и что это никакое не отравление. То, что психоз и мог стать следствием отравления неизвестным веществом, — даже не рассматривалось.

В начале 2007 года абсолютно идентичные ситуации произошли уже в Ингушетии: в ПТУ № 1 в Назрани и в школе «Марьям» в Магасе. Все симптомы были идентичны.

Один из врачей-токсикологов, с которым я консультировалась, сказал мне, что на детях могли испытывать какое-то новое отравляющее вещество.

Тогда мне было трудно и страшно поверить в такую версию. Мое расследование зашло в тупик. Анализы детей, какие я могла сделать, не показали ничего, кроме превышения уровня цинка. Я сосредоточилась на оказании медицинской помощи пострадавшим. Некоторых, особо «тяжелых», детей нам удалось вывезти на лечение в московскую больницу.

Теперь, в 2021 году, когда мы знаем об отравляющем веществе «Новичок», отравлении Анны Политковской по пути в Беслан в самолете, отравлении Алексея Навального, Владимира Кара-Мурзы-младшего** и других людей, — эта история отравления чеченских и ингушских детей неизвестным веществом начинает вызывать у меня новые вопросы.

Но тогда, десять с лишним лет назад, с правозащитниками в Чечне расправлялись по-другому.

Я до сих пор думаю про последние минуты Наташиной жизни. Она получила смертельные пули прямо в лицо, она видела направленное на нее оружие, она понимала все, что происходит, потому что сама много раз рассказывала нам, как людей вывозят в поля, расстреливают и бросают.

Ее убийство до сих пор не раскрыто, найден только «стрелочник», но не заказчик. Эстемирова неоднократно получала угрозы от Рамзана Кадырова, и вся ситуация вроде бы лежит на поверхности, но вот Наташи нет уже 12 лет, а Кадыров все еще управляет Чечней и неясно, сколько жертв еще будет принесено.

* Внесен властями РФ в список иноагентов, а затем ликвидирован по решению Верховного суда РФ.

* Внесен властями РФ в список иноагентов.