— Приезжали медики, осматривали, говорили: «пейте то-то и то-то, коронавируса у вас нет, симптоматики нет». Тест никто не предлагал. Нам даже рецептов никто не выписал, — рассказывает муж Елизаветы Дмитрий Бугай. — С 9 по 15 июня мы каждый день, а иногда и несколько раз в день вызывали скорую, она у нас практически жила, но нам говорили: «хрипов нет» и отказывали в госпитализации. «Зачем вы нас вызываете? У вас все нормально, терпите все пройдет».
Видимо, никто не хотел брать на себя ответственность, потому что Лиза была беременная. А ей с каждым днем становилось все хуже и хуже.
Под конец появилась сильная одышка, а нам все говорили: «хрипов нет».
Дмитрий вслед за женой тоже слег с температурой. Через несколько дней заразилась и теща — Надежда Чухина, которая первое время за ними ухаживала. Кроме сотрудников скорой, «на удаленке» Елизавету лечила, а точнее — консультировала, заведующая Красногвардейским роддомом Яковлева. Она тоже не посоветовала сделать тест на коронавирус. Завроддомом советовала «подождать еще день и все пройдет». Также она, по словам родственников Елизаветы, отговаривала беременную женщину обращаться в перинатальный центр Симферополя, так как там «всем будет все равно», что с ней происходит.
15 июня стало понятно, это коронавирус: Дмитрий и Елизавета обнаружили, что перестали чувствовать запахи и вкусы.
«Я подошел к жене, она уже с трудом говорила, сказала что тоже не чувствует запахов», — вспоминает Дмитрий Бугай. Мать Елизаветы Надежда Чухина позвонила в Центральную районную Красногвардейскую больницу и настояла на тестировании. Беременную женщину осмотрела завотделением терапии Ольга Павловская, и поставила диагноз «ларинготрахеит», а сильную одышку объяснила «бронхоспазмом».
«В больнице ковид, на порог терапии вас никто не пустит, купите аппарат для ингаляций, спрей для лечения горла и отправляйтесь лечиться домой», — объясняла заведующая Надежде Чухиной и Елизавете Бугай. «Елизавету, несмотря на беременность, кололи антибиотиками, но врач не дала направление на рентген, чтобы посмотреть состояние легких. Отказ объяснила тем, что в положении это вредно», — рассказывает Дмитрий.
«У меня где-то 10–11 июня поднялась температура ночью до 39 °С, но мы ее быстро сбили, и потом она сильно не поднималась. Сильно болела голова, горло. Все это время приходилось работать, потому что нужно было за что-то лечиться и кормить семью. Вот и не поднял панику, не заставил сделать снимок, хотя должен был».
16 июня Елизавете стало совсем плохо, и ее на скорой привезли в отделение реанимации Восходненской больницы, подведомственной Красногвардейской ЦРБ. На рентгене выяснилось, что у нее поражение 80% легких, и в них уже сформировалось «матовое стекло». Но и тут шло торможение в оказании медпомощи. Из-за того, что результат теста на ковид еще не пришел, замглаврача по лечебной части Умрилов не хотел давать разрешения переводить ее для лечения в Симферополь, где есть современное оборудование, и где уровень лечения был бы на порядок лучше, чем в сельской больнице. Через шесть-семь часов прибыла бригада санавиации, которые вместе с матерью Елизаветы настояли на переводе. Беременную женщину положили сначала в симферопольскую горбольницу № 7, но потом перевели в коронавирусную больницу им. Семашко. Ситуация усугублялась, аппарат ИВЛ не помогал, уровень кислорода в крови падал, под конец Елизавете сделали интубацию трахеи. То есть хирургическим путем сделали отверстие и вставили пластиковую трубку в трахею, чтобы кислород мог попадать в легкие. На фоне коронавируса у нее начались проблемы с сердцем. Тогда врачи провели кесарево сечение, чтобы спасти ребенка.
26 июня, через десять дней после госпитализации в больницу им. Семашко, Елизавета умерла. Ее дочь, которая весила всего около 500 граммов, прожила в инкубаторе на день дольше матери.
— Самое страшное во всей этой истории, это то, что ее вовремя не направили на рентген, хотя Лиза еле ходила, она просто еле двигалась, и очень тяжело дышала, — рассказывает Дмитрий. — Лиза не настояла на том, что надо сделать рентген. Видите ли, везде надо настаивать… Надо было ехать с Лизой и проходить платно тест, надо было самим проходить рентген, потому что кроме нас самих никто больше не поможет. Это наша огромная вина, я себя виню за то, что мы этого не сделали. Мы все время советовались с врачами, и они говорили, что все будет хорошо. Мы сами не додумались, теща не додумалась, нам не подсказали… А я с этим не сталкивался, я не знал, что такое ковидная пневмония, как она развивается. И мы ждали до последнего, в последние сутки, когда она просто дома могла умереть…
Дмитрий говорит, что у него нет особых претензий к людям, которые ее лечили в Симферополе, единственное — никто не объяснил, насколько необходимо была интубация трахеи. Есть уверенность, что Елизавету и ребенка симферопольские врачи пытались спасти. «Вся претензия в том, что вовремя не провели диагностику, а 15 июня ее в тяжелом состоянии просто отправили домой, когда реально был важен каждый час, который мог бы ее спасти», — говорит Дмитрий.
На девять дней, со дня смерти Елизаветы, 4 июля в крымском издании «Примечания», где работает Дмитрий, появилась публикация об этой трагической ситуации, вызвавшая в регионе резонанс. На следующий день, 5 июля, Дмитрию Бугаю написал глава минздрава Крыма Александр Остапенко. Чиновник заверил его, что в момент лечения в симферопольской больнице ситуация с Елизаветой якобы была на его личном контроле. И назначил Дмитрию личную встречу.
Глава минздрава Крыма Александр Остапенко отказался уточнить «Новой газете», будет ли проведена проверка по факту неоказания своевременной медпомощи и пояснить, как в принципе могло получиться, что в одном из медучреждений республики врачи отказывают в госпитализации беременной женщине с явными признаками «новой коронавирусной инфекции».
«Я не могу комментировать смерть по телефону», — отметил чиновник и положил трубку. В пресс-службе минздрава Крыма «Новой» пояснили, что учитывая врачебную тайну, всё, что ведомство может сообщить — это то, что назначена проверка.
Дмитрий собирается направить обращения в прокуратуру Республики Крым, Генпрокуратуру, Следственный комитет, Минздрав России с просьбой провести проверку, затем — подать иск в суд о возмещении понесенных финансовых затрат при организации похорон, а также «невосполнимого морального ущерба».
— Сейчас ищем юриста, будем пытаться добиваться справедливости. Готовим заявления. Я не хочу кому-то мстить, но хочется, чтобы все было по закону. Мне, честно говоря, все равно, кто, что, чья ответственность, честно говоря, мне сейчас просто не до этого. Ни жену, ни ребенка не вернешь…