— Вообще, я громко смеюсь, если что. Да-да, аккуратнее с этим, потому что я часто видела глаза звукорежиссеров, я предупреждаю теперь.
— Расскажи про последний день «Евровидения».
— Я очень много плакала, прямо очень много плакала, потому что это как в детстве — ты едешь в какой-то классный лагерь, и так не хочешь уезжать, так не хочешь уезжать… И конечно, то колоссальное напряжение, которое было со мной рука об руку на протяжении нескольких месяцев, — я не верила, что это закончилось.
Самая яркая картина была… У нас были помощники, которые жили в Голландии, они знали русский язык. И там был такой замечательный человек, Роман его зовут. И у него две дочери, которые следили за «Евровидением». И его старшая доченька, а ей там пять или шесть лет, она совсем юная, — она пришла утром нас провожать в кокошнике. (Смеется.) В кокошнике! Она наполовину, получается, русская. Русский язык она не знает. И ее так вдохновила «Русская женщина», что она захотела ходить в кокошнике. И мы сидим уже в автобусе, она вышла нас провожать. Шел дождь. Мне было очень на душе плохо. И я смотрю: льет дождь, и стоит вот эта девочка, и смотрит на меня в этом кокошнике, и вот так вот машет. И я подумала: «Блин, наверное, это самое главное, что должно было случиться за эти дни».