Бессоновка — село в 20 минутах езды от Пензы. В сентябре прошлого года здесь, как и во всей области, выбирали губернатора — победил единоросс Иван Белозерцев. В апреле 2021 года Белозерцева арестовали за получение взятки — по версии следствия, он получал от главы группы фармацевтических компаний «Биотэк» Бориса Шпигеля деньги, автомобиль Mercedes Benz и часы Breguet. После этих событий в Бессоновке было заведено сразу три уголовных дела по итогам выборов — замешаны оказались сотрудники детского садика, школы и центра детского творчества. Некие люди, предположительно учителя, вешали на камеры пиджак, заслоняли их стендом, просили «выходной за такое». Хотя подобные фальсификации на выборах фиксируются независимыми наблюдателями регулярно, такие уголовные дела открываются в России крайне редко.

Глава детского центра Светлана Сверчкова (член «Единой России») оказалась на скамье подсудимых первой — во время прений она признала вину, расплакалась и попросила суд ее простить. 

На заседании по делу Сверчковой не было никого, кроме непосредственных участников процесса. Дело рассмотрели в особом порядке: за полчаса, без исследования доказательств. Сверчкова была признана виновной и получила полтора года лишения свободы условно. Корреспондент «Новой» съездила в Бессоновку, чтобы узнать, что односельчане Сверчковой думают о «Единой России» и выборах.

«Черную икру ел, а теперь пусть посидит»

На улице пекло. Пахнет навозом, воздух кишит стаями мелких мошек. Крепкий мужчина с двумя ведрами желтой и красной вишни в руках бредет от огорода к открытому багажнику «девятки». Слушает внимательно наш рассказ про Сверчкову, про выборы, про суд. К мокрым от пота рукам пристают слепни.

— Директрису судили… Сверчкову, что ли? — поднимает глаза. — Нет, я про это ничего не знаю. Ну, вот сами видите, а в чем смысл тогда выбирать? Сфальсифицировали, его выбрали, а потом посадили. Один человек в России ничего не решает!

С соседнего участка разговор слышит пожилая женщина в синем сарафане с подсолнухами, Татьяна Ивановна. Ей 68 лет. Она улыбается, облокотившись о забор. Из-под косынки вылезают вьющиеся седые волосы. На выборы в сентябре она так не дошла.

— Да вот слышали звон, да и все на этом… Не знаем, где он, — улыбается.

— Вас не возмущает, что ваш голос могли украсть?

— Как же не возмущает? Конечно! Это же значит, им денежки кто-то за это дал. Наживаются за счет нас. А мы, пенсионеры, этот налог, понимаешь, платим. До пенсии доживете — знаете как обидно будет! Выступаешь, не выступаешь — нас никто не слушает. Только в Думе слушают, а там все сидят спят.

Татьяна Ивановна всю жизнь проработала в колхозе. Сейчас с мужем работают операторами на производстве — выкачивают отходы.

— Мы раньше в поле ходили работать — всё знали, что происходит, а сейчас нет. С дедом вдвоем тут в домике живем. Знаете, какая у нас зарплата? Семь с половиной тысяч. Сейчас уже зарплаты такой даже нет.

Татьяна Ивановна задумывается, что попросить у правительства в преддверии выборов, — в этом сентябре в области новые губернаторские выборы и выборы депутатов Госдумы, как и по всей стране.

На этот вопрос, переходя на крик, отвечает проходящая мимо женщина с пакетами продуктов: «Девушки, чего у него просить, скажите, пожалуйста? Когда для нас что-то делали? Когда?»

— Вот у меня сын умер, он у меня один был, — продолжает Татьяна Ивановна. — Сноха одна, бедненькая, осталась, зарабатывает. Один сынок в четвертый класс пойдет, другой на третий курс института переходит — их тоже одной тянуть надо… А чего с пособиями сделаешь — их дадут на девять тысяч. Начальники-то получают охрененную зарплату, а нам что?

Уже прощаясь, Татьяна Ивановна добавляет, вспоминая арестованного губернатора: «Вот он черную икру ел, а теперь пусть посидит! Ничего плохого вроде не делал, а вон какой тихий ужас, сколько денег нашли… Мы же этого не знали. Но кто что скажет? Мы кто? Мы же никто, мы быдло. Нас прямо будут слышать, дочь? Как же, будут они…»

«Против них всех галочки поставлю»

Жители Бессоновки, которые живут недалеко от центра детского творчества, еще что-то слышали о суде. Но через две-три улицы тут вообще не знают, кто такая Сверчкова и что там на выборах происходило.

Рыжеволосая яркая пенсионерка в топе и шортах — представляется тетей Любой — щурится от солнца. Из окошка выглядывает старенькая седая бабушка, осторожно улыбается.

— У нас соседка рядом, Оля, она учитель, была на этих выборах, их нанимали, — рассказывает Люба. — Конечно, заставляли. Говорят, что заставлял директор. Переживала, неужели их тоже «того» после ареста…

Из калитки выходит муж Любы — Алексей Евгеньевич. Худой подтянутый пенсионер в очках. Скрещивает руки на груди, внимательно слушая жену. Фотографироваться отказывается — «дом деревянный у нас все же», с домом может что-то случиться. Потом зачем-то быстро уходит и возвращается с грамотой в рамочке.

На ней сказано: «Почетная грамота. За добросовестный труд, профессиональное мастерство, образцовое исполнение должностных обязанностей».

— Вы тут про выборы… Последний раз я на них ходил, больше не пойду никогда. Я вот 30 лет железной дороге отдал. Представляете, сколько я машинистом недоел, недопил, недоспал? Вся жизнь на колесах прошла. Мне Белозерцев эту грамоту вручал, обычно с ней еще премию 15 тысяч дают, но нет. Он мне вручил, а потом с ним все это произошло, арест — и я, извините, стал как обосранный. Хотел вообще ее выкинуть, жена сказала, не надо.

«А я 30 лет на почте проработала, у меня чуть меньше, чем у него, пенсия — 12 тысяч», — говорит Люба.

— За кого пойдете на выборах голосовать? — спрашиваю.

— Ну, за «Единую Россию», да. Пойдем, а чего ж не пойти-то?

— Нужно простых людей выбирать, простых, — отвечает Любе муж, — чтобы потом такой катавасии не было, Люба.

— Так и он был простой, руководил нормально, потом на второй срок остался. 

Алексей Евгеньевич заметно нервничает и наворачивает круги рядом с женой, смотря вниз, под ноги. Люба одновременно тихо и торопливо продолжает:

— Я никуда не хожу, ничего ни у кого не прошу. Молодая была — бегала в сельсовет с обращениями. А сейчас никуда не хожу, мне некогда ходить. У меня внучок ребенок-инвалид, вот сижу с ним. С ДЦП родился. Вот это мое горе.

Она продолжает: «Нам уже шесть лет. Мы не ходим, не говорим. Сидим просто. И никто не помогает, никому ничего не надо. Сноха моя пошла к Белозерцеву на личный прием попросить сколько-нибудь денежку нам в помощь, он сказал: «У меня все деньги в бюджете, ничего не могу выдать». А как в армию — так с плоскостопием, хоть с чем, забрали младшего в Чечню».

Мы еще долго говорим про выборы и про то, что просят жители Бессоновки у власти.

— Вы говорите, что не пойдете в этот раз выбирать, но вам не страшно, что ваш голос украдут? — спрашиваю у Алексея Евгеньевича.

— Нет, я все же пойду, — решает пенсионер. Люба хохочет.

— Но против них всех галочки поставлю, — заключает пенсионер.

Центр фальсификаций

Бессоновский районный суд — на отшибе села. Вокруг здания пусто, фактически оно стоит в поле. Но со стоянкой для машин. У лестницы — красный таксофон.

На заседании по делу Сверчковой не было никого, кроме участников процесса. Группы поддержки — соседей, родственников — тоже нет. Вовремя приехал лишь заявитель — Антон Струнин, бывший координатор штаба Навального* в Пензе.

— Я зашел в суд, это тот еще антураж, — рассказывает Струнин. — Там один пристав сидит. Куча мух, мелкие мошки какие-то полевые, ими все просто кишит. И пристав такой: «А вы кто?» Я говорю: «Заявитель». Председателя суда нет, поэтому не начинаем. И вот нет его уже час, я спрашиваю: «Так заседание, наверное, уже идет». «Да нет, — говорит, — она не приехала. Председатель суда и есть судья».

И на самом заседании все выглядело так, что… Надо собраться. Все знают, что произойдет. Чисто договорной матч. Для вида что-то сказали, прокурор прочитал по бумажке, в которой уже было напечатано, что потерпевшая в ходе судебного заседания признала свою вину. Может, и вообще ничего не должно было состояться, но я все же приехал.

Сверчкова с адвокатом где-то час сидели обсуждали детей, общих знакомых, кто-то там купил себе машину…

***

Центр детского творчества, блекло-розовое здание напротив редакции сельской газеты, на первый взгляд, пустует. Каникулы.

— Так Светлана Сергеевна на месте! На работе. Где же ей еще быть? — вскидывает руки сторож на посту. Ведет нас в самый конец второго этажа к актовому залу. Там из-за приоткрытых дверей видно женщину в бордовом платье и с лентой в волосах — она раскладывает на столах нарисованные детьми плакаты.

— Светлана Сергеевна, вас тут хотят!

Сверчкова заранее начинает улыбаться и спешно бежит к дверям. Узнав, что мы журналисты, моментально меняется в лице. «Нет, девочки, никаких интервью. Нет и еще раз нет», — и так же, как бежала до этого к нам, убегает в противоположную сторону. А потом посылает школьницу проследить, чтобы мы ушли из здания. Девочка молча бредет за нами до самого выхода.

«Адекватный человек, который оказался крайним в схеме»

Мы идем в крохотную редакцию «Бессоновских известий». Здесь прохладно, за пустым столом одиноко сидит единственная журналистка. Черные волосы затянуты в тугой хвост. Не называет свое имя: «Не буду все же. Тут у нас такой менталитет: люди отказываются говорить анонимно, не анонимно. Стараются никому не доверять».

— Мы это дело не освещали. До всех все доходило слухами, — качает головой девушка. — Здесь все друг друга знают. Доказательств, что ее подставили, у нас нет. И обвинить мы ее не можем. Но заводила в этом деле точно не она. А кто — она никому не скажет.

Газета не писала ничего про уголовные дела по итогам выборов в селе. А про суд — тем более. Над головой на стене тихо постукивают часы с логотипом «Единой России».

Мы освещаем не только деятельность «Единой России», стараемся и КПРФ, и ЛДПР. Пишем про кандидатов, чтобы люди их знали. Но на самих выборах мы аполитичны.

Сверчкова, по словам девушки, одна из старожилов села. И произошедшее она сильно переживала, была в депрессии и даже внешне и в поведении изменилась:

— Я часто с ней встречаюсь, мы общаемся вообще не на эти темы. Мне кажется, не очень красиво вспоминать, выспрашивать у нее. Она бы, может, рассказала о своих переживаниях, но для нее и так позор, что все это вылилось, что мы узнали. У нее была тысяча возможностей нам рассказать — она этого не сделала. Нормальный, адекватный она человек, который оказался крайним в этой всей схеме. Я ведь не могу сказать, что она выделяется, что богатая, разъезжает на чем-то или какая-то злая.

По словам журналистки, суды по делу о фальсификациях продолжаются — и проходит по ним не одна Сверчкова, а и другие члены комиссии. Их не афишируют. Якобы все эти люди — школьные учителя и руководство. Просто лишь Сверчкова оказалась в новостях.

Владимира Демина, директора средней школы Бессоновки, где тоже были нарушения, в новостях нет. Хотя он публично заявлял, что камеры закрывали не из-за вброса бюллетеней, а потому, что «стены готовили к ремонту». Мы пытаемся попасть в школу, но женщина на посту охраны защищает директора. «Ну, может, уже не надо?» — спрашивает она, закрывая собой входную дверь. А затем, ругаясь и причитая о том, что эту историю зачем-то до сих пор вспоминают, просит об этом с директором не говорить. В течение дня Демин так и не выходит из здания.

* Штабы Алексея Навального признаны Мосгорсудом экстремистскими организациями