Ерёма умер.
Это слишком красивая аллитерация, чтобы быть голой правдой. И поэтому не вмещается в сознание. Да и он сам не любил такие красивые тропы. Ходил по другим.
Почему он стал на некоторое время столь популярным — даже Королем поэтов по голосованию. О эти игры эпохи гласности! Но все же другого-то короля поэтов мы так и не обрели.
Да ладно. Он сам относился к этому титулу иронично. А к своей популярности — очень даже серьезно. Так откуда она взялась в стране, впервые получившей возможность прочитать запрещенных на много лет Владислава Ходасевича, Николая Гумилева, Георгия Иванова, Марину Цветаеву… Хотелось чего-то новенького, свежего? И это свежее у Ерёмы было — даже «В густых металлургических лесах, / где шел процесс созданья хлорофилла…». Ну и литературные критики постарались — прежде всего М. Эпштейн и К. Кедров, — провозгласившие появление нового талантливого поэтического направления метаметафористов (кроме Александра Ерёменко к таковым причисляли Ивана Жданова и Алексея Парщикова).
Их появление в публичном пространстве по времени практически совпало с выходом из андеграунда рок-музыкантов. И прежде всего Ерёма воспринимался как один из этих рокеров. Такой рокер без гитары. Не напрасно несколько книг Ерёменко издали в Свердловске-Екатеринбурге, второй столице русского рока…
Я с Сашей не сказать дружил, но приятельствовал около сорока лет. Хотя мои стихи Ерёма ценил безусловно меньше, чем я — его. Это как-то не мешало. Я знал его вкусы. Среди любимых поэтов Ерёмы преобладали романтики вроде Эдуарда Багрицкого, которого он мог подолгу читать наизусть. Ну а я далеко не романтик.
Кстати, в последние годы, когда Ерёма почти не писал, если не считать его рифмованных шуток, основанных на антицитатах, интерес и любовь к поэзии он не утратил.