«Кожа с рук слезала лохмотьями»

СБУ обратила внимание и на другие задокументированные факты:

В 1983-м, сказано в сообщении на официальном сайте ведомства, «Москва получила информацию, что Чернобыльская атомная является одной из самых опасных АЭС в СССР из-за отсутствия мер безопасности», причем в случае техногенной катастрофы радиоактивность оценивалась «в 60 раз выше, чем при взрывах атомных бомб в Хиросиме и Нагасаки». Чем дальше от события, которое — украинцы в этом уверены! — взорвало вместе с 4-м энергоблоком основы Советского Союза, тем больше доказательств: заряд лжи копился с начала строительства станции, с выбора площадки под нее в 1967 году на правом берегу реки Припять. Решающее слово в согласовании места принадлежало не ученым, а Киевскому обкому компартии Украины и органам госбезопасности. В июле 1997 года автор этой заметки опубликовала в «Комсомольской правде» материал «Тайны ядерной катастрофы охраняли КПСС и КГБ». Мой собеседник — в 1986 году прокурор республиканской прокуратуры Игорь Макаров — стал одним из действующих лиц известного «чернобыльского процесса» (суда над директором станции Брюхановым, главным инженером Фоминым, заместителем главного инженера по эксплуатации второй очереди Дятловым, начальником смены Рогожкиным, начальником реакторного центра Коваленко и инспектором Госатомэнергонадзора СССР Лаушкиным) не то чтобы случайно, но благодаря конъюнктуре.

— Характеристики, служебную и по партийной линии, имел положительные, вот меня и рекомендовали _(здесь и далее цитирую свой текст. —_ **О.М.**_)_, — рассказывал Игорь Николаевич. — Главным государственным обвинителем назначили Юрия Шадрина, старшего помощника Генпрокурора СССР. А второго обвинителя полагалось взять из местных, из Украины. Но желательно по национальности русского, такое пожелание поступило сверху. Отказаться я не посмел… Пришлось на месяц с лишним оформлять командировку. Место проведения суда выбирали тщательно. Москва отпала сразу, Киев — тоже: среди населения мог, по свежим следам, возникнуть ненужный ажиотаж.

поскольку зона жесткого радиационного контроля, только на открытие и на оглашение приговора. За спиной коллеги шептались: «Макарову уже не страшно!» Он действительно успел поработать в Зоне в мае 86-го на охране социалистической законности по разнарядке и хватануть «дозу». На момент нашей беседы Игорю Николаевичу было около шестидесяти. Он с трудом, одышливо передвигался, опираясь на палку, — не слушались ноги, шутил, что стационары стали вторым домом. Единственной мотивацией к встрече (сам разыскал координаты собкора) стал недавний мой репортаж с крыши «саркофага» над взорванным энергоблоком, где автор с небрежной лихостью дилетантки описывала, как ходила там между «пятен» и залитых битумом трещин в сопровождении заместителя начальника объекта «Укрытие».

Игорь Николаевич принес с собой несколько потрепанных папок с документами, позволил полистать — для подтверждения достоверности его слов, но отдать для публикации в газете не согласился. Похоже, не до конца верил, что могущество двух монстров, даже на седьмом году украинской независимости, утрачено окончательно и бесповоротно.

— Вся бригада — и судьи, и адвокаты, и эксперты, — уточнял Макаров, — поселилась в пустом пятиэтажном доме мертвого города. Лучше, безопасней было бы, разумеется, разместиться в 40 километрах от эпицентра взрыва, в Зеленом Мысе, там, где жили вахтовики-атомщики и даже выходила газета «Трибуна энергетика». Но закрытое постановление секретариата ЦК КПСС предписывало «рассматривать дело и жить в Чернобыле».

# Кэгэбисты сидели за сценой Судебный процесс проходил в местном Доме культуры, старом и довольно запущенном здании. С ремонтом, даже из санитарных соображений, приказали не заморачиваться. Стены актового зала затянули голубым шелком, потолок — белым. Завезли мебель, открыли по такому случаю кафетерий. — А за сценой сели сотрудники КГБ, — вспоминал Макаров. — Они вели записи параллельно с секретарями суда. И иногда вежливо просили убрать из протокола вещи, касающиеся высшего руководства Москвы или Киева. То есть надо понимать:

Разумеется, телефонные разговоры судей прослушивались. Доходило до курьезов. Измученные абсолютно «сухим законом» коллеги попросили Макарова, единственного киевлянина, организовать «передачу на Зону». — Я позвонил жене, проинструктировал, чего и сколько купить. Заодно назвал номер машины: мол, заедет главный судмедэксперт Юрий Шупик _(Юрия Платоновича Шупика, известного специалиста в области судебной медицины, доктора медицинских наук, профессора не стало в 2013-м. —_ **О.М.**_)_ — Потом ситуация изменилась, и я сам рванул в Киев на выходной. А когда возвращался назад, увидел на КПП «Дитятки», на въезде в Зону, поучительную картину. Стоит «москвичок» Шупика весь нараспашку: дверцы, багажник, капот. Даже сиденья сняты… У него еще специальный докторский саквояж был, тоже развернуть заставили. Колеса простукивают. «Врешь, — говорят, — ты водку должен везти. Сведения точные!» По словам Макарова, а ссылался он на показания из материалов следствия, катастрофа могла наступить и раньше — ее, мол, приближали фанаты ядерной энергетики. Если б не взорвался Чернобыль, то другой заместитель главного инженера на другой АЭС обязательно тоже залепил бы пластырем кнопку МПА (максимальной проектной аварии), чтобы автоматика не паниковала, не срабатывала, не отвлекала персонал от рисковых опытов. Скольких жизней потом стоили минуты, пока отдирали проклятую липкую ленту… И другой начальник тоже подбадривал бы смену: «Да ладно, ребята, я этот генератор уже не раз на уши ставил!» И другой бы инспектор атомнадзора прощал передовой станции «вольности»: инспекторской зарплате не мешала благодарность украинских товарищей.

# «Думаете, сегодня на АЭС все без грифа «секретно»? Большинство свидетелей на суд не явилось. Многие уже лежали с диагнозами «острая лучевая болезнь», другие хотели все забыть, остальные, особенно коммунисты, боялись: а вдруг из свидетелей их превратят в обвиняемых? Таким поворотом в отечественной новейшей истории никого не удивить. — Брюханов так и не признался, кто вынудил его сообщить в Киевский обком партии об уровне радиации 20 рентген в час вместо настоящих 200 рентген, о которых накануне сигнализировал «непосвященный» начальник ГО станции. Приговор, «десятку» общего режима, выслушал молча, — вспоминал Макаров. Игорь Николаевич, как оказалось, неплохо знал семью Брюхановых и не скрывал сострадания:

Наказание бывший директор ЧАЭС отбывал в Киевской области. Пережил полную изоляцию как «враг народа». В 88-м его жена, Валентина Михайловна, давясь слезами, молила директора ведомственной столовой атомщиков продать немного сгущенки и тушенки для бывшего «шефа» — в Украине тогда стало совсем плохо с продуктами. Ходили слухи: Виктор Петрович Брюханов при смерти. Он слухов не оправдал. В колонии стал учить английский язык. На свободу вышел, отбыв половину срока, получив инвалидность первой группы. Наотрез отказывался от интервью, но иногда делал исключения — например, в 2000 году, для украинской газеты «Факты».

Брюханов категорически отрицал и отрицает, что на Чернобыльской станции проходил эксперимент, который закончился бедой: «Блок останавливался на капитальный ремонт, а персонал, как требуют нормативы, штатно проверял все системы защиты перед плановой остановкой». До 2008 года Виктор Петрович работал в компании «Укринтерэнерго», куда его, первоклассного специалиста, пригласили в качестве консультанта, ныне 85-летний атомщик на пенсии. А государственный обвинитель от Украины Игорь Николаевич Макаров после того судебного процесса долго лечил руки: кожа слезала лохмотьями… Его позже просветили:

Во время суда человека, который зачитывал из материалов дела информацию (например, расшифровки данных самописцев), действительно, экипировали как космонавта. Разыскать сейчас Макарова мне не удалось. Ветераны Генпрокуратуры помнят его, но жив ли — сказать затрудняются.