Одиночество России — 2

Духоподъемные новые ракеты, которые регулярно показывают в российском телевизоре, военную безопасность России не укрепляют: есть они или нет — на ядерную державу никто не нападет. Сама же она вряд ли решится пустить их в ход первой: риск быть уничтоженной ответным ударом «супостата» реален. Да и вообще, будучи последним средством сдерживания гипотетического агрессора, ядерное оружие вряд ли может считаться инструментом текущей политики. Угрозой его применения нельзя добиться ни отмены санкций, ни каких-либо преференций, ни просто любви и уважения. Китайцы, для примера, это хорошо понимают и ввязываться в гонку ракетно-ядерных вооружений не спешат, предпочитая конкурировать с другими странами в невоенных областях. Безопасность Китая от этого не страдает. Зато его международная репутация не подвержена «сезонным» колебаниям, вовлеченность в мировое хозяйство неизменно высока, а политического влияния хватает на то, что реально необходимо Китаю.

Взять хотя бы историю с задержанием в Канаде по запросу США финансового директора китайской фирмы «Хуавэй». В ответ на это китайские власти немедленно арестовали двух канадских граждан, фактически взяв их в заложники. Эта некрасивая история, но на репутации Китая она сказалась мало, а его другим интересам не повредила. России подобный фортель с рук бы не сошел. Ей бы он почти наверняка стоил каких-нибудь новых санкций и, конечно, громкого и единодушного осуждения. Одним словом, даже обнаружив точки некоторого мировоззренческого соприкосновения, Россия и Китай остались очень разными. Различий между ними много, но главное — в огромном неравенстве возможностей. Для России Китай — единственный и незаменимый партнер, без тесного сотрудничества с которым ее нынешняя изоляция от внешнего мира станет близка к абсолютной. Напротив, для Китая Россия — партнер важный, но не единственный и даже не главный. В силу этого содержание и темпы сближения определяет именно Китай, которому политический союз с Россией (или с кем-то еще) не нужен: ведь такой союз предполагает обременительные взаимные обязательства, что крайне непрактично. Разовая и хорошо взвешенная поддержка стоит в политике дороже. Нужен ли союз с Китаем самой России, непонятно. Скорее всего, Россия об этом даже не задумывается. Ей бы, как говорится, день простоять да ночь продержаться. В целом, получается, что России и Китаю (точнее, Китаю и России) вполне достаточно договора о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве. # **Неравный союз** По данным российской таможенной статистики, до 85% в российском экспорте в Китай приходится на минеральное топливо, лес, морепродукты, руду, шлак и золу. Российский экспорт машин и оборудования составляет около 3%, а еще чего-то секретного — не более 2%. Зато в российском импорте из Китая фигурируют сложные станки и механизмы, котлы и реакторы, электрооборудование, телефоны, компьютеры и другие приборы промышленного и бытового назначения, автомобили, оптика и измерительная аппаратура. Совокупная доля этих товаров с высокой добавленной стоимостью в российском импорте превышает те же 85%. Российско-китайский товарооборот колеблется на отметке 100 млрд долл., а его структура, по существу, мало отличается от структуры товарооборота России и ЕС.

По официальным российским данным, количество граждан Китая, в каждый конкретный момент легально находившихся в России до пандемии не в туристических целях, то есть трудовых мигрантов, не превышает 500 тысяч человек. Неофициальные экспертные оценки дают несколько другие цифры: 2,5 миллиона легальных трудовых мигрантов и около 2 миллионов нелегальных. Такой большой разброс официальных данных и неофициальных оценок, возможно, указывает на то, что российские власти не очень озабочены вопросами китайской трудовой миграции. Хотя могли бы и озаботиться, ведь китайские трудовые мигранты в основном концентрируются на российском Дальнем Востоке, население которого не превышает 6 миллионов человек. Нельзя также не отметить, что занятые в торговле, промышленности, сельском хозяйстве и производстве услуг китайские трудовые мигранты давно уже стали практически незаменимы для хозяйственной жизни дальневосточных российских регионов, но при этом мало контактируют с местными хозяйствующими субъектами, предпочитая учреждать собственные фирмы. Чья, на первый взгляд, вольная деятельность, как говорят, контролируется властями приграничных китайских провинций, где проживает не менее 200 миллионов человек. Долгосрочное экономическое сотрудничество с Китаем, тон в котором задают такие аффилированные с правительством России гиганты, как «Газпром» и «Роснефть», также дает повод для некоторых вопросов. Прежде всего, они возникают в связи с гигантским контрактом на поставку российского газа в Китай, заключенного «Газпромом» с Китайской нефтегазовой корпорацией в мае 2014 года. Согласно этому контракту, «Газпром» будет ежегодно поставлять в Китай 38 млрд кубометров газа. (Примерно столько же газа «Газпром» реализует на рынках Европы.) Российский газ в Китай должен поступать с нового Чаяндинского месторождения в Ленском районе Якутии по строящемуся с 2016 года газопроводу мощностью в те же самые 38 млрд кубометров и протяженностью 2158 км. Конечная точка маршрута газопровода — город Благовещенск Амурской области, откуда газ будет доставляться в приграничный китайский город Хэйхэ по трубе, проложенной в туннеле под дном Амура. Срок действия контракта — 30 лет, сумма контракта — 400 млрд долл. Нетрудно понять, что Китай станет монопольным покупателем газа, поступающего по новому газопроводу. Как представляется, описанные выше направления и формы российско-китайского экономического сотрудничества указывают на стремительное превращение России в сырьевой придаток Китая.

В рамках той же логики Россия не может отказаться от использования китайских трудовых мигрантов и вынуждена закрывать глаза на их присутствие и поведение, что, конечно, чревато ростом недовольства местного населения. # **Что за горизонтом российско-китайских отношений?**

В перспективе масштабы «дружественного проникновения» Китая в дальневосточные российские регионы, видимо, будут определяться им самим в минимальной зависимости от мнения России. Впрочем, намерения осуществить «дружественное поглощение» этих регионов у Китая, скорее всего, нет. Поглощение территории соседнего государства, тем более такой запущенной, — дело рискованное и затратное, а китайцы народ осторожный, и потому лишних расходов, например, на социальную инфраструктуру, не любят. Другое дело, что, окончательно став сырьевым придатком Китая, Россия может рано или поздно превратиться и в его младшего политического партнера, вынужденного оглядываться на старшего при принятии ключевых внешнеполитических решений. Уже сейчас заметно, что Россия фактически выпала из процесса урегулирования взрывоопасных северокорейских проблем, доверив представлять свои интересы Китаю.

Поступив таким образом, Россия последовала примеру Японии, чьи интересы в северокорейском урегулировании представляют США. Но для Японии роль младшего партнера США привычна. И очень помогла добиться успеха везде, где провалилась Россия. Привыкнет ли Россия с ее чудовищным самомнением к роли младшего партнера Китая, сказать трудно. Зато ответ на вопрос о том, почему ей светит такая роль, вполне очевиден. Заблудившаяся в трех соснах своих архаичных геополитических фантазий и поведенческих стереотипов Россия утратила релевантность цивилизованному миру и перестала восприниматься им как ответственный игрок международной политики.

Альтернативы добрым отношениям с Китаем у России, естественно, нет. Однако без столь же добрых отношений с ныне враждебными ей странами, список которых непостижимо велик, отношения России с Китаем объективно лишаются стратегического баланса. Для его восстановления России неминуемо придется пересмотреть едва ли не всю свою внешнюю и внутреннюю политику, то есть — ни много ни мало — затеять новую перестройку. Причем в более радикальном и бескомпромиссном варианте, чем в далеком 1985 году. Рано или поздно время перемен непременно наступит. Жаль только: жить в эту пору прекрасную нынешнему поколению россиян, вероятно, уже не придется.