В круге Дягилевом

**— Организовав Выставку русских и финляндских художников в 1898 году, Сергей Дягилев обозначил профессию куратора, показав, насколько она важна. **

— Дягилев был первым куратором художественных выставок в современном смысле этого слова. Он занимался всем — от идеи до подбора экспонатов, оформления экспозиции и вернисажа. Таких блестяще организованных и концептуально продуманных выставок раньше просто не было. И труд Дягилева оценили по достоинству: к его петербургскому кружку примкнули Серов, Коровин, Нестеров, Васнецов. Все они поддерживали идею совместных выставок в противовес господствовавшим тогда академическим и передвижным.

Как писал Александр Бенуа, «нами руководили не столько соображения идейного порядка, сколько что-то вроде практической необходимости. Целому ряду молодых художников некуда было деваться. Их или вовсе не принимали на большие выставки — академическую, передвижную и акварельную, — или принимали только частично, с браковкой всего того, в чем сами художники видели наиболее явственное выражение своих исканий. И вот почему Врубель у нас оказался рядом с Бакстом, а Сомов — рядом с Малявиным». 

Дягилев уловил эту необходимость в концептуальном объединении художников во имя высших эстетических принципов, которые он проповедовал всю жизнь: «Мне кажется, что теперь настал наилучший момент для того, чтобы объединиться и как сплоченное целое занять место в жизни европейского искусства». Выставка русских и финляндских художников, прошедшая в 1898 году в училище Штиглица, стала прорывом — впервые демонстрировались рядом скульптура и акварели, живопись и эскиз, рисунок.

И всем этим дирижировал один человек — Сергей Дягилев. 

Конечно, новаторский характер выставки вызвал и волну недовольства и непонимания. Известный критик, апологет русского реалистического искусства Владимир Стасов назвал ее «оргией беспутства и безумия», «сбором декадентских нелепостей и безобразий». Увенчалась разгромная статья Стасова резюме о главном устроителе выставки: «И над всем этаким-то декадентским хламом г. Дягилев является каким-то словно декадентским старостой, копит, отыскивает, «приглашает», везет к нам в Петербург, со всех краев, и этому хламу мы должны кланяться, благодарить и веровать, что это-то и есть самое настоящее, нынешнее и будущее искусство?». Дягилев изящно и остроумно отреагировал на громогласную критику именитого искусствоведа, сперва пригласив его написать эссе для собственного журнала «Мир искусства», а затем и вовсе обратившись к Стасову за помощью в публикации своего ответа на его критику — мол, без его доброго участия ответ Дягилева на его критику опубликован не будет. Таким образом, Стасов был вынужден сам же пристраивать статью своего оппонента в столичные СМИ. 

**— Известный историк моды Александр Васильев водил экскурсии по вашей выставке. Особенно долго он стоял у портрета Кузнецовой-Бенуа.**

— К нам приходили звезды театра первой величины — Анна Нетребко, Диана Вишнева, Николай Цискаридзе, Ксения Раппопорт. Что же до роскошного портрета Марии Николаевны Кузнецовой-Бенуа работы ее отца, одесского живописца Николая Дмитриевича Кузнецова, то он обычно украшает постоянную экспозицию Театрального музея. Для «Круга Дягилева» портрет временно переехал в Шереметевский дворец. Ведь Мария Кузнецова-Бенуа, оперная певица и балерина, в 1914 году принимала участие в постановке дягилевских «Русских сезонов» — «Легенда об Иосифе», балете Михаила Фокина на музыку Рихарда Штрауса в оформлении Хосе Серта и Льва Бакста. Мария Николаевна была столь же красива, сколь и талантлива.

Позже, в эмиграции в Париже, Кузнецова-Бенуа организовала собственную оперную антрепризу «Русская опера». 

**— Расскажите о картине, наиболее значимой с живописной точки зрения и наиболее интересной с точки зрения биографии Дягилева.**

— Единственное полотно из испанской коллекции — портрет Мисии Серт работы Пьера Боннара из музея Тиссена-Борнемисы. Не представить эту героиню в «Круге Дягилевом» немыслимо. Ведь она поддержала Дягилева во время организации его первого оперного сезона в Париже, не единожды спасала антрепризу от финансового краха, была верным соратником и другом. Именно Мисия с Коко Шанель провожали Сергея Павловича в последний путь к острову Сен-Микеле.

Судьба самой Мисии удивительна и достойна большого сериала. Ее называли пожирательницей гениев, королевой Парижа, ее портреты писали Ренуар, Валоттон, Боннар, Тулуз Лотрек, ей посвящали стихи и музыку. Она — настоящее воплощение уходящей belle époque, хотя в вопросах художественного и музыкального вкуса обладала передовыми взглядами и прекрасным чутьем. Сам Дягилев прислушивался к ее советам в отношении того, что и как должно быть представлено в репертуаре Ballets Russes.

Еще одна женщина-патронесса дягилевских «Русских сезонов» — герцогиня Эдмон де Полиньяк. Ее портрет работы Жака-Эмиля Бланша приехал в Петербург из собрания Музея изящных искусств Руана. Имя герцогини в девичестве — Винаретта Зингер, дочь Исаака Зингера, знаменитого изобретателя швейных машинок и системы рассрочки платежей, благодаря которой машинка «Зингер» завоевала весь мир.

Винаретта была двадцатым ребенком в семье, ее мать-француженка Изабелла Бойер знаменита тем, что позировала Бартольди для эскизов статуи Свободы. После смерти мужа Бойер вернулась в Париж вместе с дочерью, получившей внушительное наследство. Здесь Винаретта вышла замуж ради титула и статуса, но не ради любви — мужчины ее не привлекали. Супруг вскоре скончался, а Винаретта сочеталась браком повторно с герцогом Эдмоном де Полиньяк, в свою очередь предпочитавшим мужчин. Но одна общая страсть у них была — музыка. Этого оказалось достаточно для счастливой совместной жизни. Супруги организовали в Париже роскошный музыкальный салон. Здесь впервые, до знаменитой премьеры в Театре Елисейских полей, прозвучала «Весна священная», здесь творилась история мировой музыкальной культуры. Еще при жизни герцогиня учредила на собственные средства фонд «Зингер-Полиньяк», который и по сей день содействует популяризации классического музыкального наследия и продвижению новых талантов.

**— Выставка показала и непростые отношения среди участников «Русских сезонов».**  

— Наша задача была показать разнообразие связей Дягилева. Вот Дягилев, еще юный, в компании своего двоюродного брата Дмитрия Философова отправляется в Хамовники на встречу с Львом Толстым. Визит для будущего импресарио — важная веха, о нем он подробнейше писал своей мачехе. Вот свидетельства встречи Дягилева с Оскаром Уайльдом. Ведь Дягилев, помимо прочего, — коллекционер искусства. 

Конечно, когда Дягилев со своими «сезонами» добрался до Парижа и заработал репутацию успешного и влиятельного импресарио, его связи стали настолько обширными, что, кажется, они охватывали весь цвет творческих кругов России и Европы: от авангардных французских композиторов Дариуса Мийо, Жорда Орика и Эрика Сати, от итальянских футуристов и Пабло Пикассо, оформлявших постановки Ballets Russes, до Бертольда Брехта, Курта Вайля, Всеволода Мейерхольда и Владимира Маяковского, с которыми Дягилев вел переговоры о творческих коллаборациях. Был даже момент, когда в 1917 году от правительства Керенского Дягилеву поступило приглашение вернуться на родину и занять кресло министра изящных искусств, но Сергей Павлович отказался. 

**— Вам удалось развеять и многие мифы, сопутствующие имени Дягилева.**

— По-моему, нам удалось заглянуть за парадную картинку «великий русский импресарио Сергей Дягилев» и показать, насколько это была противоречивая фигура и насколько дар Дягилева находить таланты был обременен бесконечно тяжелым трудом эти таланты удерживать, организовывать ярких, амбициозных индивидуальностей, добиваться непревзойденного результата. 

Не обходилось, конечно, и без личных драм. Так, сильнейшим потрясением для Дягилева стала женитьба Вацлава Нижинского во время турне «Русских сезонов» в Южной Америке, в которое сам импресарио не отправился из-за боязни длительных морских путешествий. Дягилев воспринял это как откровенное предательство близкого и любимого человека, которого он взрастил, сделал хореографом своей труппы. Дягилев умел в одночасье вычеркивать человека из своей жизни, так он поступил и с Нижинским, попутно перекрыв ему дальнейшие перспективы. После разрыва с Дягилевым Нижинский не смог устроиться профессионально, его затея с созданием собственной труппы провалилась, а сам хореограф постепенно погрузился в пучины безумия. Справиться с болезнью не помогли ни близкие, ни лучшие врачи, ни музыка, под которую некогда сам Нижинский блистал на балетной сцене.

**— О наследстве Лифаря (ведущего танцовщика и балетмейстера, а позже и руководителя балета «Гранд-опера»), которого открыл и, можно сказать, создал Дягилев, говорят до сих пор. Ведь он был наследником Дягилева. Где находятся дягилевские архивы?**

— Архив Лифаря разбит и находится в разных местах. Кое-что в частных коллекциях, многое и в музейных — Музее парижской оперы, частично в нашем Музее театрального и музыкального искусства.

**— Когда можно ожидать что-нибудь столь же масштабное? **

— На этот год у музея в разработке две интересные темы: театр эпохи нэпа и вечный сюжет Фауста. Первая выставка готовится к лету и будет представлена в Театральном музее, а «Пять искушений Фауста» можно будет посмотреть в Шереметевском дворце в ноябре. Что касается более масштабных выставок с международным участием — они требуют более долгой разработки. Будем надеяться, что международные проекты не отяготятся бесконечными ограничениями и сложностями как ковидными, так и политическими.

**Ирина Сорина ** — специально для «Новой»