Нурофейк

##### «Это настолько дикая версия, что я сначала просто онемел»  

— 3 февраля в 8.00 по московскому времени началась онлайн-конференция комиссии судебной экспертизы по запросу СК Красноярского края в связи с уголовным делом о смерти Рукосуева. Я введен в состав комиссии по инициативе пострадавшей стороны в качестве эксперта почти год назад, в марте. Меня официально пригласили на эксгумацию в Богучаны, и я присутствовал там на вскрытии сначала могилы, а потом и самого Рукосуева. Хочу отметить особо, что я присутствовал в процессе вскрытия тела ребенка с первой до последней минуты, стоял рядом с непосредственным оператором — сотрудником Бюро судебно-медицинской экспертизы (БСМЭ) Красноярского края, которая непосредственно подчиняется министерству здравоохранения Красноярского края, до сих пор возглавляемого Б. Немиком. Это мероприятие прошло в марте 2020 года, и после этого ничего не происходило вплоть до 3 февраля 2021 года. Я несколько раз в течение года интересовался у сотрудников СК и БСМЭ, когда будет обсуждение результатов вскрытия и исследования других материалов дела, в частности записей историй болезни, которые велись как в Богучанской ЦРБ, так и в Красноярской детской клинический больнице. Несколько первых месяцев вплоть до августа мне сообщали, что анализ этих материалов затруднен «в связи с ковид-эпидемией». Это было странно, потому что непосредственные действия не были связанны с какими-то публичными мероприятиями вроде той же эксгумации и самого вскрытия. Нужно было просто провести ряд гистохимических анализов, которые требуют не более двух недель, предоставить экспертам все материалы и провести итоговое совещание, на котором каждый эксперт выскажет свое мнение. Именно это и сделано в итоге 3 февраля 2021 года в режиме онлайн.

В августе я дозвонился до [БСМЭ](http://www.sme.krk.ru/otdel) и из разговора понял, что все материалы для обсуждения готовы, но никто никуда не торопится. Возможно, дело в [подчиненности](https://kraszdrav.ru/department/124) краевому минздраву. Я сообщил об этом разговоре в СК Красноярского края следователю Ларисе Игумновой ([_признана_](https://krk.sledcom.ru/news/item/1376692/)_ «лучшим следователем-криминалистом ГСУ СК по краю», подполковник. — _ **А. Т.** ), но какой-то реакции со стороны СК не последовало. После этого я звонил в СК и в БСМЭ регулярно каждый месяц с таким же результатом.

В конце декабря мне наконец прислали для ознакомления материалы дела. Я их внимательно исследовал и сделал вывод: основной причиной смерти ребенка явилось отсутствие своевременного патогенетического лечения основного заболевания — СМА. За два месяца до смерти врачи краевой детской клинической больницы провели заседание ВК (_врачебной комиссии._ — **Ред.** ) и единогласно решили, что малейшая задержка в начале лечения грозит смертью ребенка, о чем было совершенно недвусмысленно и однозначно, подробно заявлено в письменном заключении ВК. Оно было немедленно предоставлено для ознакомления в минздрав края.

Его ни разу не допрашивали в связи с этим, по крайней мере протоколов его допроса мне не предоставили. Точно так же не были предоставлены протоколы допросов ни сотрудников министерства, отвечающих за лекарственное обеспечение детей, ни лечащих врачей Рукосуева. Мне были даны протоколы допроса двух реаниматологов, и я понял, что жертвенными овцами в этом деле выбраны именно они. Тем не менее я дал свое заключение, в котором совершенно ясно и определенно заявлял, что вина за смерть мальчика лежит на лицах, которые своевременно не обеспечили его жизнеспасающим лекарством. В отсутствии этого лечения никакие, даже самые лучшие, реанимационные мероприятия не способны были предотвратить эту смерть. Для примера. Если у человека открытая рана и из нее все время течет кровь, то первое, что надо сделать, — остановить кровотечение и лишь потом производить реанимационные мероприятия. Если ты их совершаешь при продолжении самого кровотечения, они никак и никогда не могут помочь пациенту. Так было и с Рукосуевым.

хотя это было совершенно возможно, и никакие реанимационные действия, конечно, не могли его спасти в отсутствие борьбы с основной причиной смерти. 3 февраля на онлайн-совещании экспертов была опубликована основная версия причин смерти ребенка, подготовленная сотрудниками Красноярского БСМЭ. Честно скажу, я точно не знаю, имею ли я право процессуально сообщать об этом. Так вот. Основной причиной смерти ребенка была объявлена передозировка противовоспалительного лекарства «Нурофен», которое отец ребенка давал ему без назначения врача, когда у мальчика поднялась температура еще в Богучанах. По версии БСМЭ, это вызвало атипичную реакцию печени, что привело к печеночной энцефалопатии и смерти ребенка. Это настолько дикая версия, что я сначала просто онемел. Печеночная энцефалопатия возникает при острых и хронических отравлениях и инфекциях печени. Например, у хронических алкоголиков. Или у больных вирусным гепатитом. Или при отравлении «Новичком».  В качестве доказательства были представлены печеночные анализы — АлТ и АсТ. По версии красноярских экспертов, они были выше 500 единиц, исходя из предоставленных им данных выписки из истории болезни. (_Мать ребенка — она во время его госпитализации и перед смертью все время находилась рядом и дублировала у себя все результаты лабораторных анализов — сообщила «Новой», что показатели АлТ и АсТ в течение всего времени нахождения в больнице не превышали значения 12 единиц. Нам представлена копия выписного эпикриза для перевода в краевую больницу перед санрейсом. Это 28 января, с момента дачи капли «Нурофена» прошли уже сутки. АлТ и АсТ в норме, 12 единиц и 8. — _ **А. Т.** )_. _ Я стоял рядом с вскрывавшим оператором в Богучанах и ясно видел: никаких поражений печени у Захара Рукосуева, которые могли быть связаны с неким «отравлением» чем угодно (в данном случае предполагается «Нурофеном»), не было. Были посмертные единичные кровотечения в печени, связанные с агонией мальчика, но и только. И еще раз: за время моего «сотрудничества» с СК произошло всего два события, раскинутых почти на год: в марте 2020-го — эксгумация, а через год, в феврале 2021-го, — заседание этой комиссии. В итоге я сообщил участникам конференции, что считаю предоставленные для анализа данные сфальсифицированными, а мнение экспертов, которые находятся в прямой административной подчиненности основному (по моему мнению) виновнику смерти ребенка, — заранее предвзятым. И вышел из конференции, так как в ответ получил обвинение о том, что я «заинтересован в продвижении лекарства для лечения СМА».

— Да, четверть шприца пытался дать, Захар стиснул зубы и крутил головой, прижимая подбородок. «Нурофен» вылился на футболку; то, что попало в рот, Захар вытолкал языком, текло по подбородку. Я вытер влажным полотенцем лицо и шею,  поменял футболку и пошел собирать Захара в больницу.

— Пытались дать «Нурофен», потому что участковый врач приехал и сказала дать. И собирать в больницу на госпитализацию. _(Судя по _[_инструкции_](https://www.nurofen.ru/instruktsii-detskii/nurofen-suspenziia/)_, период полувыведения лекарства — 2 часа. Судя по хронологии действий семьи, дали «Нурофен» 27 января в обед, смерть зафиксирована утром 30-го. — _ **А. Т.** ). В больницу Захара попросили положить исключительно для наблюдения за его состоянием, чтобы он был под контролем. Участковому врачу не понравилось что-то в левом легком. Но при температуре 38,2 не было необходимости пичкать ребенка жаропонижающим, тем более перед госпитализацией и наблюдением врачей, которые по ситуации в отделении сами поймут, что делать с температурой. Поэтому когда Никита сообщил мне, что Захар выбил из его рук мерный шприц с детским «Нурофеном» (в шприц, к слову, больше 5 мл лекарства не помещается) и Никите не удалось дать и четверти шприца, и то Захар все выплюнул, я успокоила мужа: температура не критическая, собираемся в больницу. […] Предполагаю, что экспертам не передали полные истории нахождения Захара в краевой больнице. А историей нахождения в Богучанской ЦРБ пренебрегли в краевой детской больнице. Мне дважды — утром и вечером 29 января 2020 года — сказали, что не видят смысла в чтении деревенской истории, потому что там ничего не понимают, и назначенные Богучанской больницей «Арбидол» и «Вильпрофен» (я настаивала срочно начать лечить ребенка симптоматически) — это старые изжитые препараты, которыми лечили в прошлом веке. Заведующий реанимацией сказал, что назначит лечение, только когда придут высевы на бактерии и инфекции, которые делаются до трех дней. И которые, к слову, утром 30 января пришли хорошими, то есть не больного ребенка. Видимо, эксперты тоже плевать на все это хотели. Или им просто не дали материалы никакие, кроме последнего дня нахождения Захара в реанимации — 30 января 2020 года, когда он находился уже в терминальной стадии. […] Вот только факты. 13 ноября 2019 года состоялась краевая ВК с назначением «Спинразы» по жизненным показаниям. В течение 7 дней Захара должны были обеспечить лекарством. К 30 января 2020 года Захар уже получил бы свои первые и очень важные для мускулатуры четыре загрузочные дозы. И так быстро мокрота не образовывалась бы в бронхах. Мышцы бы работали. 24 января 2020-го мы с Захаром были в поликлинике, бронхи и легкие были чистыми. А уже днем 27-го левое легкое немного зашумело.

«Спинразу» зарегистрировали в России 16 августа 2019 года. Сразу, в 20-х числах, наша районная больница уже провела ВК по мальчикам (_Захару и его брату Добрыне. — _ **А. Т.** ) о необходимости лечения. В сентябре в Заксобрании края обсуждали вопрос о закупке «Спинразы». Но денег не давали. «Спинразу» закупили только после смерти Захара и возбуждения уголовных дел. Поэтому мы и спрашиваем у губернатора: кто ответит за смерть нашего сына?

— Это все-таки Никита. Он бы не двинулся — я, может быть, до сих пор сидела бы с опущенной головой за столом перед свечкой и портретом, не шевелясь. И хочу вам сказать: для Никиты это совсем не свойственно. Он больше тыл прикроет, подстрахует, поддержит. Обычно в бой иду я. Но в этот раз, второй такой в нашей совместной жизни, он взял все в свои руки и молча двинулся. Пробурчал что-то про пикет, я и не поняла, и не поверила. Сидела у портрета, и все. Благо друзья с детьми были и никто меня в комнате не беспокоил. А потом позвонил и сказал: собирайтесь, машина подъедет, из садика Добу заберете — и срочно сюда. Вещей возьми на месяц, мы сюда надолго.