Сюжеты · Общество

«Соседка посмотрела и ушла. Потому что его папа — начальник полиции»

Количество случаев домашнего насилия в России на фоне пандемии выросло на 150%. Где искать помощи?

Кристина Кондрашкова , специально для «Новой»
Фото: PhotoXpress
**Уязвимы со всех сторон**
Пандемия коронавируса спровоцировала рост домашнего насилия: в мире — на 20%, в России, по данным профильных НКО, — в период весеннего карантина — на 150%. По словам директора центра помощи женщинам «Анна» Марины Писклаковой-Паркер, в октябре прошлого года на горячую линию центра поступило 4749 обращений, в ноябре — 5373. Это на 70% больше, чем до пандемии.

Домашнее насилие провоцирует не только карантин (многие до сих пор сидят дома, будучи «контактными» или переведенными на удаленку), но и безработица. По данным правительства РФ, работу в прошлом году потеряли почти 12 миллионов россиян. И для женщин здесь особый риск: если потерявший работу мужчина не смог трудоустроиться заново, он может вымещать агрессию на супруге, сестрах, дочерях и других «слабых» родственниках.

Практически все женщины, согласившиеся говорить с «Новой» о пережитом насилии, не обращались с заявлениями в полицию. Дело не только в подавленном характере жертвы, но и в особенностях законодательства: в России декриминализованы побои, отсутствует «охранный ордер». В итоге женщины предпочитают молчать, поддавшись на уговоры и угрозы. Тех, кто начинает самостоятельно наводить справки, останавливает необходимость оплачивать консультации юриста.

«Новая газета» публикует истории женщин, переживших насилие, и рассказывает, как выйти из цугцванга.

Анна, прожила с мужем-тираном полтора года:
 

«Мы познакомились на работе, начали встречаться, и он практически сразу сделал мне предложение. Я тогда очень удивилась: обычно ребята так не торопятся.

На свадьбе, в кафе, он вдруг повернулся ко мне и начал душить. Взгляд у него был неадекватный. Я подумала, что он перебрал. Поскольку рядом были люди, он ничего серьезного сделать не мог.

Потом моментами случалось грубое обращение — без причин. Пощечины, например. Я не понимала серьезности происходящего, это резонировало с его обычным поведением. Но постепенно ситуация ухудшалась, начались избиения. Мы жили с его пьющей мамой и бабушкой. Если я собиралась уходить, бабушка подходила ко мне, жалела, успокаивала. Рассказывала, что вообще-то он добрый, хороший, просто оступился. Наставляла: «Ты на него не кричи». И я прислушивалась, а она сводила все к тому, что я тоже в чем-то не права.

Нас сократили практически одновременно, он на работу так и не устроился. Говорил, что едет на собеседование, брал деньги на расходы, а возвращался с бутылочкой пива, выпивший. Настоял на том, чтобы я нашла место, где не придется контактировать с мужчинами. Якобы он очень ревнивый и не нужно его раздражать. Так я устроилась в сетевой магазин косметики. Он меня контролировал: провожал до работы, встречал. Поочередно запретил общаться со всеми подругами, но на работе я могла контактировать с коллегами. Каждый месяц приходилось приносить ему распечатку своего графика. Но так как я трудилась, а он нет, не пускать меня на работу у него не было возможности.
Фото: PhotoXpress
Мы прожили вместе примерно полтора года, совсем невыносимо стало перед моим побегом: уходя, он мог меня привязать к чему-нибудь, чтобы я не ушла. Последние два месяца я вынашивала мысли, как скрыться от него.
Угрожал, что если я уйду, он найдет мою маму и брата. Я верила и боялась. Боялась врать ему, но в тот раз обманула: отпросилась у девчонок со смены и уехала к подруге. На самом деле, мне просто хотелось с ней увидеться — он не давал ни с кем общаться. Когда настало время ехать домой, я начала плакать, жаловаться ей. Подруга настояла позвонить ему и сказать, что ухожу. Я не понимала, как можно скинуть от него звонок, выключить телефон. Если бы не она, я не решилась бы, эта поддержка была мне необходима. Это оказалось очень просто, буквально один шаг.
Когда ушла, моя семья меня поддержала, а до ухода я ничего не рассказывала. Несколько месяцев я жила у подруги, так как наши с ним дома стоят рядом. Он какое-то время ходил, искал меня. Когда шла по улице, мне постоянно казалось, что он идет за мной, следит. Мама, узнав, хотела пойти в полицию, но я запретила. Сейчас, конечно, я сама настояла бы на разбирательстве, но тогда то боялась, то временами мне было его жалко, а почему — сейчас объяснить не могу.
В сентябре я ушла, в январе подала на развод. В суд пришла со всеми родственниками: боялась, что он начнет меня уговаривать вернуться. Ведь было такое: избивал и тут же извинялся. Сейчас у меня нет ответа, почему терпела все это. После моего ухода его бабушка приходила к моей маме и пыталась через нее нас помирить. Утверждала, что он особенно-то меня и не бил. Но у меня осталось много шрамов, один — на лице от бутылки, был переломан нос. Маме не дали забрать мои вещи, сказали, что я должна прийти сама. Естественно, я никуда не пошла.
Сейчас я замужем, нахожусь в декретном отпуске. Муж ничего не знает, для разговора с вами я специально выбрала время, когда он будет на работе».
**Лина:**
 
«Жили мы у него. Его мама знала и молчала. Он меня в комнату заводил и бил. Это в первый раз произошло года через полтора после того, как мы встречаться начали, — как будто пощечина была. Последний раз он меня вытащил из машины, взял за волосы и бил лицом о бардюр. За волосы затащил в подъезд. Бил ногами по рукам. Он думал, что я ему изменила с водителем. Потому что такси, на котором я приехала, было без шашечек. Я начала кричать. Он меня начал душить.
В подъезд вышла соседка с первого этажа. Посмотрела и… зашла. Потому что у него папа начальник отдела полиции.
Долго избивал. Выбил передние зубы, сломал пальцы на руках, пырнул ножом в ногу и в живот.
Попала в больницу. Написала на него заявление, но оно в ход не пошло, потому что со мной «поговорили».
Мама тоже писала заявления на него, но это ничего не дало. У него и мама, и папа не такие простые люди, как мы. У него действительно будущее хорошее, как они говорили: он работает в ФСБ на данный момент. Тогда он учился. После — пошел дальше, дальше.
Из больницы вышла примерно через месяц. Зашла к подружке, тысячу рублей она мне дала и кое-какую одежду.
Говорил моей маме, что думал, как меня убить. До сих пор он к ней ходит.
А я никому не рассказываю, что со мной произошло. Этот страх сложно объяснить. У меня нет соцсетей. Нет медицинской карточки. Боюсь устроиться официально на работу. Хотела поначалу встать на биржу труда, но поняла, что меня можно будет отследить.
Отношения так и не завела, не хочу. Были такие моменты, когда стоишь на станции и думаешь: а для чего все это? Детей не смогу иметь. Из-за его избиений.
Центра реабилитации, к сожалению, не нашла, хотя хотела. Чтобы не финансово помогли, нет. Морально. Искала номера линий помощи таким, как я. Нашла детские телефоны доверия. По одному позвонила, они сказали, что контактов центра для взрослых не знают, а мне лучше обратиться в полицию».
**Лола:**
 
«В 18 лет я училась в медвузе и влюбилась в христианина, а я мусульманка. Отец сказал, что я его предала, с нашего с сестрами детства он боялся, что мы выйдем замуж за иноверца. Я отказалась от своих чувств, но ушла из дома. Через месяц пришла в банк, где на моем счету лежали деньги, чтобы снять их и уехать в Москву, поступать на факультет психологии. Но папа заранее заведующую банка попросил дать ему знать о моем появлении. Меня попросили подождать, минут через 20 вошел папа. Мне сказали: «Придем домой — поговорим». Угу. Пришли домой — меня избили.
Избили так: прям брали и швыряли об стенку. Потом папа устал, пошел кушать…
Устал бить меня! Пока они ели, я бежала. Поймала машину, за мной началась погоня, на трассе водитель от нее оторвался. Он остановил машину в каком-то поселке, дал мне 500 рулей. Так я осталась без документов.
Меня год не могли найти, подали в федеральный розыск. В итоге нашли. Выдали меня замуж, чтобы избавиться от бунтаря в семье. Муж — из Таджикистана, он отправлял все деньги своим родителям, нам нечем было кормить годовалого ребенка. Он меня ревновал, бил очень сильно, даже когда я была на шестом месяце беременности. Говорил, что ребенок не от него.
Если я его выгоняла, приходили мои родители, называли меня позором семьи и угрожали отказаться от меня. Мама говорила, что это я виновата и что смогла бы его изменить, найти подход. Были случаи, когда я должна была пойти на построение (я служила в армии связисткой), а он меня запирал. Звонил начальник и говорил, что если в течение 10 минут не появлюсь в части, мной будет заниматься военная полиция. Если бы я попала к ним — пошла бы по статье.
Фото: PhotoXpress
Наконец, я решила поставить точку во взаимоотношениях с мужем. Сама купила ему билет и проводила на вокзал. Уходя от него, уходила от своего рода. Месяц жила «в тумане», а потом у меня началась паническая атака. Оставалось две недели до того, как нужно заплатить за квартиру, за садик.
Могла к мусульманам пойти просить помощи, но боялась, что мне скажут: «Возвращайся к мужу». Поэтому я пришла в православную церковь. Когда шла в «Домик для мамы», хотелось услышать другую точку зрения. Не ждала, что заселят в комнату, просила помочь с садиком.
Сейчас в армии отдел кадров рассматривает мою кандидатуру. Планирую все же поступить учиться заочно на факультет психологии.
В начале января было сообщение от родственников, что по результатам семейного совета я должна вернуться к мужу. «Мы тебя прощаем!» — сказали мне они. Решила, что если вернусь, поддержка и работа, проделанные специалистами центра, будут потрачены впустую».
**«Женщину не сразу начинают бить»**

Алена Садикова,

директор кризисного центра «Китеж»

— Во всех странах есть домашнее насилие. В Канаде, в США шелтеры (убежища) существуют уже десятки лет, и люди, столкнувшись с этой проблемой, знают, куда им обратиться. Знают и о правилах: рассекретившим адрес убежища в некоторых государствах может грозить уголовное наказание.
У нас система помощи только возникает. Отсутствует реальная статистика домашнего насилия. Facebook-сообщество «Нет фемициду», например, анализировало случаи из новостных заметок по стране и с местных сайтов МВД. Вышло, что за год от домашнего насилия погибает больше женщин, чем говорит официальная статистика. В тех странах, где принят специализированный закон, существует само понятие — домашнее насилие. Благодаря этому вырисовывается реальная статистика и появляется возможность оценить степень опасности, принять меры в требующемся объеме.
В западных странах в любом случае несравненно проще получить помощь, а у нас пока еще не в каждом крупном городе есть кризисный центр. И мест в этих центрах катастрофически не хватает.
Пойти некуда, женщины или вообще не знают, что это такое, или у них нереалистичные представления об оказываемой помощи.
Некоторые считают, что там вообще не кормят, другие, наоборот, просят разнообразный рацион. Частично люди приходят в церковные приюты, но это не решает проблему.
Чем быстрее мы придем к тому, что государство усовершенствует систему помощи на законодательном уровне, и чем быстрее мы ее наладим, тем лучше. В эту систему должно входить и просвещение представителей профессий, контактирующих с жертвами домашнего насилия. Центры «Анна», «Врачи детям» постоянно проводят тренинги для сотрудников полиции, прокуратуры, врачей. Но, отработав 2–3 года, прошедший курс сотрудник уходит, а должность опять занимает человек, не знающий специфики оказания помощи жертвам насилия. НКО занимаются обучением и тренингами, вновь и вновь помогая государству.
Сейчас говорить о проблеме, с которой работаем, о системе оказания помощи стало очень опасно. Нижегородский кризисный центр, который очень активно работает в этом плане, сейчас буквально балансирует на грани того, чтобы оказаться иностранными агентами. Они с трудом прошли проверку. В этот раз им удалось избежать статуса, но мы все очень боимся: мы же хотим, чтобы о нас узнало как можно больше людей, но можно заработать себе очень большие проблемы.
**О происходящем с женщинами:**
 
— Мы работаем 7 лет. Каждый раз думаем, что видели все ситуации. Но вот приходит новая женщина, и у нее свой, непохожий на другие случай.
Недавно забирали женщину в МО, вызывали полицию: мужчина бегал за женой с топором, женщина тряслась от страха. Всем нам было не по себе. Представьте, каково было ей.
Женщину не сразу начинают бить, ее сначала изолируют и пытаются обесценить. Настаивают, чтобы она ушла с работы. Могут заставить уйти из института. Со временем она ругается со всеми родственниками, подругами. Впадает в экономическую зависимость. И только тогда начинается физическое насилие.
Существует цикл, «круг домашнего насилия», его открыла ученая Ленор Уокер. Период нормальной жизни сменяется нарастанием напряжения, возможны упреки женщине, потом происходит акт насилия, а после него происходит так называемый «период медового месяца», когда происходит примирение. Сам цикл одинаков у всех, только у кого-то промежуток между актами насилия составляет несколько дней, а у кого-то — несколько раз в год.
Женщины до последнего верят, что насилие было наваждением. Верят, что муж был «настоящим» до случившегося и в момент раскаяния. И они стараются вернуть того человека, которого они считают настоящим, но со временем он исчезает, верх берет вторая часть личности. Остаются только два периода: нарастания напряжения и насильственный акт.
Уйдя, жертва насилия ощущает пустоту, ведь вместе с разрывом изымается не только негатив, но и все ее жизнеустройство.
Нужен примерно год, чтобы нормализовать самочувствие. До того все происходящее она видит через призму навязанных тираном взглядов. Ведь пока они были в отношениях, насильник настаивал на том, что его точка зрения единственно верная, а она, возможно, сначала в малом уступала ему и подыгрывала, а потом привыкла действовать с оглядкой на него, смотреть на мир его глазами. Формируется «выученная беспомощность»: попав под тотальный контроль, она отучается мыслить сама. Постоянно наблюдаю, что испытывают женщины, оказавшись в безопасном месте. Наверное, их состояние можно сравнить с наркотической ломкой. Иногда нужно просто отсутствовать, чтобы отвыкнуть.
Мы допускаем вариант, что женщина может вернуться — это ее выбор. Мы не можем давать ей советы, как себя вести. Просто рассказываем, что происходит, и убеждаем оценить меру опасности, в которой она находится и которую многие из них склонны недооценивать.
**Как доказать, что вы жертва домашнего насилия**
- Если произошло физическое или сексуализированное насилие, нужно собирать справки медосвидетельствования, а при обращении с заявлением в полицию получить талон КУСП (книги учета преступлений). - Важно: заявление о побоях можно подать в течение двух лет из любой точки страны, необязательно находиться в городе, где все произошло. - При вызове наряда на дом талон КУСП не выдается. - Талон состоит из двух частей — корешка и отрывного уведомления. На корешке должны быть указаны дата, время, номер регистрации и данные сотрудника, принявшего заявление, с его подписью. Впоследствии такие корешки докажут, что женщина и ранее обращалась в правоохранительные органы. - Идти подавать заявление лучше не одной: это сведет к минимуму возможные проблемы в полиции при регистрации обращения. Если же проблемы возникнут, сопровождающий станет свидетелем. - Доказательной базой, кроме медицинского освидетельствования (если его нет), могут стать свидетельские показания, даже записи с камер на подъездах.
**Чем раньше вы обратитесь, тем проще будет вам помочь**
- Важно заручиться поддержкой третьего лица, которое поможет разобраться в проблеме. - Услышав критические суждения, цель которых — заставить вас усомниться в вашей правоте, присмотритесь: возможно, этому человеку выгодно оправдывать абьюзера. - Если ваш собеседник пытается преуменьшить касающуюся вас важность соблюдения прав человека на неприкосновенность жизни, здоровья и свободы — это не попытка вам помочь, это потворство насилию. - Если происходящее в семье настораживает или тяготит, но вы не можете говорить об этом так же открыто, как о других проблемах, — есть телефон доверия. - Не преуменьшайте свою проблему, не думайте, что «крадете» время консультанта, и девушка с более серьезной проблемой не дозвонится из-за того, что вы «занимаете линию». Это — «скорая помощь», оказывающаяся пациентам с разной степенью сложности ситуации. - Если вы задумались об анонимном звонке специалисту — значит, вам нужен этот разговор.
Читайте также

«Я тебя сейчас, сука, убивать буду» Большинство женщин, осужденных за убийство, защищались от домашнего насилия. Исследование «Новой газеты» и «Медиазоны»

Куда обратиться жертве домашнего насилия

Всероссийский телефон доверия для женщин Центра помощи «Анна»: 8 (800) 7000 600. Сайт.

Женский кризисный центр «Китеж». Предоставляет убежище, психологическую и юридическую помощь.

Центр «Насилию.нет» (организация внесена Минюстом РФ в список НКО, выполняющих функции иноагента). Бесплатные консультации психолога.

Дом-убежище «Создана сиять». Программа пребывания рассчитана на год. Здесь можно укрыться от преследований. За девять месяцев женщина имеет возможность полностью морально восстановиться, еще три месяца отводятся на трудоустройство и получение зарплаты, на поиск жилья и, если есть дети, устройство их в учебное учреждение поблизости от места проживания. Оказывается помощь юриста, психолога.

«Дом для мамы» — кризисный центр православной службы «Милосердие», основан для помощи беременным женщинам и женщинам с детьми, попавшим в сложную жизненную ситуацию. На базе центра функционирует гуманитарная помощь, проводятся консультации юриста и психолога.