В 2020 году трагическим событиям Катыни исполнилось 80 лет, Польша провела большую конференцию Katyń Pro Memoria, куда были приглашены и российские исследователи Катынского преступления. Параллельно официальные органы РФ и федеральные медиа все чаще стали заявлять о том, «что точку в катынской истории ставить рано».

Так, в марте (именно 5 марта 1940 г. датировано решение Политбюро ЦК ВКП (б), утвердившее расстрел польских военнопленных) РИА «Новости» публикуют комментарий известного отрицателя Катыни Владислава Шведа, идущий вразрез с давно признанной и не раз подтвержденной на государственном уровне ответственностью советского руководства за катынское преступление. Казалось бы, как вообще могло случиться, что крупнейший государственный медиахолдинг выступает с версией событий, диаметрально противоположной российскому официозу?

Почему такое противоречие оказалось возможным, российские власти пояснять не спешат — они всегда как бы в стороне.

В ноябре в Тверской области, в самый разгар пандемии, общественно-государственная организация «Российское военно-историческое общество» (РВИО) проводит очную конференцию, посвященную Катыни и Медному — еще одному месту преступления, известного под собирательным термином «Катынь». Удивляет то, что за два с половиной месяца до этой конференции в Тверской области из-за COVID-19 был отменен визит большой польской делегации в Медное, а также открытие выставки, подготовленной московским Музеем ГУЛАГа при участии мемориального комплекса «Медное».

Заявленная цель ноябрьской конференции — «объективное и всестороннее обсуждение указанной темы» при всем респектабельном звучании — не сильно сходится с выводами и предложениями, отраженными в итоговой резолюции. Среди прочего участники конференции предлагают изменить экспозицию МК «Медное» и «провести поисковые работы с привлечением специалистов-антропологов и археологов». Все бы ничего, если бы догматический вектор конференции не был задан заранее. C его формулировки и начинается текст резолюции:

— «Участники конференции отмечают, что сложившийся за десятилетия политизированный и тенденциозный подход к освещению так называемого катынского дела не отвечает принципам объективности и историзма. Данный подход следует рассматривать как одно из направлений общей информационно-пропагандистской кампании по возложению ответственности на СССР за возникновение и развязывание Второй мировой войны.

Необоснованные политические оценки, вынесенные от лица руководителей нашей страны в 1989–1990 гг., и заявление Государственной думы ФС РФ от 26 ноября 2010 г. до сих пор остаются фактором, сдерживающим беспристрастное научное изучение событий 1939–1941 гг., в том числе вопросов о судьбе польских граждан на территории Советского Союза».

Иными словами, резолюция предлагает дезавуировать неоднократное признание российскими властями советской ответственности за катынское преступление, что, по мнению РВИО, поспособствует беспристрастному и академическому подходу к изучению данной истории. Кто же стал основным рупором такого предложения по «деполитизации» Катыни? Как ни странно, сама эта фигура весьма далека от какой-либо науки. Это политик, депутат Госдумы от партии «Справедливая Россия» Алексей Чепа.

До призыва пересмотреть заявление Госдумы от 2010 г. «О Катынской трагедии и ее жертвах» Чепа активно поддерживал демонтаж со здания Медуниверситета в Твери мемориальных досок, увековечивавших память о замученных в годы репрессий советских гражданах и расстрелянных в этом здании польских военнопленных. На своей странице в фейсбуке Чепа неоднократно выражал готовность предложить Госдуме пересмотреть ее заявление, высокопарно называя этот шаг «восстановлением честного имени России в деле польских военнопленных».

«Аполитичные» призывы депутата и РВИО встретили вполне справедливое беспокойство польской стороны, что, в свою очередь, заставило российских официальных лиц подтвердить отсутствие у российских властей намерений пересмотреть советскую ответственность за Катынь. На сцену вышли Дмитрий Песков, Мария Захарова и даже глава РВИО Владимир Мединский. Все трое заявили, что российское руководство гораздо бережнее польской стороны сохраняет память о Катыни. В частности, Мединский привел в качестве примера государственного внимания к теме новую музейную экспозицию в Мемориальном комплексе «Катынь». В которой не говорится о секретных протоколах к пакту Молотова–Риббентропа, а расстрел польских военнопленных уравновешивается темой гибели красноармейцев в польском плену в 1919–1921 гг.

Проведение подобной реновации в Медном предлагалось еще задолго до появления резолюции РВИО. Правда, пропагандировали ее люди, отнюдь не являющиеся сторонниками официально признанной РФ ответственности советского руководства за Катынь. «Новая» неоднократно писала о круглых столах так называемых отрицателей, в организации которых с недавних пор участвует РВИО и Государственный центральный музей современной истории России — инстанция, стоящая над мемориалами «Катынь» и «Медное».

Завсегдатаи этих сборищ, среди которых Анатолий Вассерман, Алексей Плотников и НОДовец Максим Кормушкин, объявились и на ноябрьской конференции, где не без помощи СМИ обзавелись статусом «ведущих историков, политологов и общественных деятелей». Невозможно не замечать и негласное поощрение российским официозом раскрутки отрицателей в федеральных и региональных медиа, культивирующих у российского обывателя понимание советской вины за Катынь как следствие заговора против России.

Медиапропаганда вкупе с полуофициальными круглыми столами и претендующими на академичность конференциями иллюстрирует иезуитскую риторику российских чиновников, их желание скрыть свою причастность к проводимой ими через подконтрольные организации и СМИ демемориализации истории расстрела польских военнопленных, и в то же время внедрить в массовое сознание соотечественников отрицание совершения этого расстрела Советским Союзом.

Борьба с памятью о репрессиях, от которой так открещиваются федеральные представители российского официоза, вполне открыто проводится властными органами на местах. Достаточно вспомнить упомянутый выше демонтаж мемориальных досок со здания Медуниверситета в Твери, началом которому послужило «Представление» прокуратуры Центрального района города. Общество «Мемориал» оспорило демонтаж в суде, на что региональная пресса ответила агрессивной кампанией по дискредитации «Мемориала» и самого иска. Среди аргументов травли привычный ярлык «иногента» как маркер «врага народа» и, разумеется, ни слова о сути иска, истцах и их требованиях. А между тем в иске приведено вполне ясное обоснование законности размещения досок на здании Медуниверситета. Так, установка польской доски согласовывалась с Тверским горсоветом. Ее торжественное открытие проходило 22 июня 1992 г. в присутствии городских властей и освещалось официальной региональной газетой «Тверская жизнь» (статья Юрия Шаркова от 24 июня 1992 г.).

Вот обоснование законности установки польской доски из иска:

— «Мемориальная доска № 2 была установлена на основании письма польской общественной организации «Катынская семья» от 22–28 ноября 1991 г. со следующим текстом: «Мы, дети убитых отцов и члены семей, обращаемся к Вам с просьбой помочь нам и выразить согласие поместить на месте казни мемориальную доску, посвященную нашим близким».

На данном письме Сергеем Леонтьевичем Киселевым, который на тот момент занимал должность председателя горсовета, было написано решение: «Городской совет дает согласие на установку мемориальной доски. С уважением к обществу и к польскому народу. Киселев». Данное решение С. Л. Киселевым подписано, а также имеется печать президиума Тверского городского совета народных депутатов. Мемориальная доска № 2 была открыта в торжественной обстановке при участии городских властей 22 июня 1992 года».

Решение городских властей об установке в 1991 г. российской доски (в иске она условно названа доской № 1) прокуратура нашла, но придралась к якобы неверному адресу ее размещения. Такая претензия абсурдна и притянута, ведь в 1991 г. доску совершенно осознанно устанавливали на фасаде главного здания нынешнего ТГМУ, где в 1930–1950-х гг. размещалось калининское областное управление НКВД и его внутренняя тюрьма с «расстрельной» камерой. Статья Сергея Глушкова в «Тверской жизни» (от 26 ноября 1991 г.) рассказывала об установке доски на этом здании в присутствии местных чиновников, а также бывших узников внутренней тюрьмы НКВД.

В настоящее время весь комплекс зданий, принадлежащий ТГМУ, имеет единый адресный номер, что документально доказывается в тексте иска:

«Согласно ответу начальника Департамента архитектуры и градостроительства Администрации г. Твери от 26.06.2020 г. № 29/1588н все здания ТГМУ сейчас имеют единый адрес: г. Тверь, ул. Советская, д. 4. Помимо главного здания в ансамбль ТГМУ также входит флигель, который ранее имел адрес: Советская ул., 2».

В 1991 г. у городских властей не было сомнений, что тюрьма НКВД находилась не во флигеле, а в центральном здании ансамбля и там же производились расстрелы.

Ныне в иске общества «Мемориал» это подтверждено документами — процессуально оформленными протоколами свидетельских показаний бывших работников Управления НКВД по Калининской области (в том числе бывшего начальника Управления), допрошенных в рамках следствия, проводившегося в 1990–2004 гг. советской, затем российской Главной военной прокуратурой.

Иск «Мемориала» — это представление законных интересов конкретных людей, чье право на память было попрано актом демонтажа досок. Что это за люди? Основных индивидуальных участников иска «Мемориала» с польской и российской сторон объединила общая трагедия: их родственников расстреляли в здании УНКВД по Калининской области. Советского гражданина в 1937 г., польских военнопленных в апреле-мае 1940 г.

Жительница Твери Галина Игнатьевна Кошелева подачу иска объясняет реакцией на демонтаж как на акт осквернения памяти о ее отце и остальных невинно убиенных. Галина Игнатьевна лишилась отца, когда ей было всего три года.

Далее в ее жизни были война, оккупация родного города — все это сказалось на ее стремлении писать запросы, искать и собирать информацию о потерянных близких. Так она приступила к поиску информации об отце, писала обращения в официальные органы, запрашивала в архивах уголовное дело, собирала документы для реабилитации. Ее отец, этнический поляк Казура Игнатий Казимирович, мастер котельного цеха паровозовагоноремонтного завода в г. Великие Луки стал жертвой польской операции НКВД (приказ № 00485).

10 декабря 1937 г. его расстреляли в 2 часа 10 минут ночи во внутренней тюрьме УНКВД по Калининской области, что подтверждается выпиской из хранящегося в архивно-уголовном деле акта о приведении в исполнение приговора к ВМН — расстрелу.

Один из польских истцов — Здзислав Стефанофф, уроженец и житель города Седльце в Польше. Он внук рядового польского полицейского Юзефа Сташчика, жившего до войны в том же городе вместе с женой и двумя дочерьми, старшая из которых, родившаяся в Седльцах в 1936 г., — мать истца.

23 августа 1991 г., в ходе проводившейся советской Главной военной прокуратурой (ГВП) эксгумации массового захоронения близ села Медное, из могильной ямы в секторе «B» раскопа № 1 вместе с человеческими останками был извлечен бумажник, в котором обнаружили почтовую открытку от 6 января 1940 г., отправленную Юзефу Сташчику в Осташковский лагерь военнопленных его женой, его сберкнижку с домашним адресом в г. Седльце, календарик-ежемесячник на 1939 г. с вложенной фотографией жены (надписанной на обороте «Ядвига Сташчикова жена Сташчика»). В календарике удалось прочитать карандашную запись на страничке «Сентябрь»: «18 сентября я попал в немецкий плен в Бресте».

Благодаря этой записи, обнаруженной в результате эксгумации близ Медного, стало ясно, как Юзеф Сташчик оказался в советском плену — при передаче 22 сентября 1939 г. частями вермахта занятого ими несколькими днями раньше города Брест частям Красной армии вместе с городом были переданы и захваченные немцами пленные. На основании архивных документов НКВД и материалов следствия ГВП удалось установить, что Юзефа Сташчика поместили в Осташковский лагерь НКВД для военнопленных, из которого 10 апреля 1940 г. в составе этапа численностью 290 пленников он был отправлен в Калинин и в ночь на 12 апреля 1940 г. расстрелян во внутренней тюрьме областного УНКВД.

Демонтаж мемориальных досок с фасада здания, в котором производились расстрелы, — это попытка предать забвению в российском обществе память о наших казненных соотечественниках и попытка возрождения полувековой «катынской лжи», когда власти СССР внушали всему миру и собственным гражданам, что польских военнопленных убили нацисты. В прошлом году и.о. прокурора Центрального района г. Твери Байдин своим «Представлением» осознанно или по невежеству добавил к той старой советской лжи новую, тут же подхваченную официозными тверскими СМИ — о том, что документальных данных, подтверждающих расстрел польских военнопленных, не существует.

Документы, подтверждающие факт расстрела в здании калининского областного УНКВД родственников индивидуальных заявителей, участвующих в судебном иске общества «Мемориал», к иску приложены. Главная цель иска — отстоять память о всех жертвах советского террора.

*Организация была внесена в реестр «иностранных агентов»