Назовите картину «Беседы с одним чудаком»

Прошло почти 20 лет с показа первого дока Виталия Манского о первом и последнем президенте СССР «Горбачев. После Империи». Они хорошо знакомы, и хотя режиссера в кадре нет, периодически Михаил Сергеевич по-свойски зовет его из другой комнаты: «Виталий!» — или без всякого политеса осаждает.

Новый фильм — разговоры с 89-летним политиком, изменившим ход мировой истории. Портрет без прикрас и лессировок, без парадных регалий. В первых кадрах увидим черно-белую кошку на паркете.

Авторы фильма (Виталий Манский и Александр Гельман) разговаривают с Михаилом Сергеевичем в загородном служебном доме (пожизненная аренда оплачена руководителями стран бывшего нерушимого союза), в «Горбачев-фонде», в квартире его помощника, где экс-президент встречает новый 2020-й.

Перед показом Манский сказал: «Не ждите каких-то политических откровений, просто проведете полтора часа с Горбачевым». Нет здесь и хроники, в том числе затертых до дыр кадров развала Берлинской стены или возвращения заложников Фороса. Есть очень старый малоподвижный человек без грима.

Мудрый и наивный, искренний и себе на уме. Замедленный, уставший и магнетический.

Называет динозавром Рейгана, а сам — какой еще динозавр! Кажется, в складках морщин спрятался весь ХХ век со всеми его противоречиями.

Камера фиксирует и драму физической немощи, и благородство, и силу духа. Она не отрывается от его лица. Она безжалостна. Едва ли не 80 процентов хронометража — крупный план. Но Манский и его отличные операторы Александра Иванова и Михаил Горобчук демонстрируют высокий пилотаж поэзии наблюдения. Мы, не отрываясь, слушаем и смотрим на Горбачева, однако в кадре и повседневная жизнь большого дома. Кот у его ног, в раскрытой двери на кухне готовят пельмени и картошку, на стене рядом с колышущейся занавеской портрет Раисы Максимовны (и не один), на столе лучший торт советских времен «Птичье молоко», в окне живут своей жизнью сосны. В телевизоре — неумолкающий нынешний президент. В какой-то момент этот контрапункт, педалируемый режиссером, почти навязчив.

Горбачев с высоты критического возраста смотрит на пройденный путь, на прихотливый узор жизни: от школьных сочинений про Сталина и возвращения домой репрессированного деда — до революционного решения в 1991-м отказаться от власти. Уйти.

Съемки будут прерваны, когда ему придется лечь в больницу. И вдруг он сам решит продолжить, потому что «надо сделать сильный фильм, не испортить его», а времени у него в обрез — и это обезоруживающий жест.

В сравнении с искренней, но пространной, комплементарной и несколько поверхностной картиной современного классика Вернера Херцога «Знакомьтесь. Горбачев!» работа Манского совсем другая. Без восклицательных знаков, с многоточиями и пропусками, которые зритель заполняет сам. С изначальным выбором: понять, договорить, услышать.

Картина обманчиво простая, мерная под звук тикающих в тихом доме часов, она непредсказуема в своем течении со множеством подтекстов и колющих в самое больное вопросов: про вильнюсские события, про обвинения в слабости, про выбор между свободой и сохранением СССР, про жизнь длиной почти в век.

Манский со свойственным ему темпераментом и натиском не дает разговору шансов плыть по течению. Напоминает о том, что открывший двери в свободу — предан и проклят теми, ради которых он и начал Перестройку. Напоминает о нынешнем рейтинге 0,8. Спрашивает, почему он смирился с государственным переворотом. Они спорят о демократии, которая в итоге стала катализатором разрушения СССР. Горбачев отвечает медленно, порой просто замолкает или неожиданно срезает собеседника метким словом, снова становится уклончив. Но очевидно и удивительно, что при всех сокрушительных разочарованиях он остается убежденным оптимистом, верящим в будущее России. И на самые острые, провокационные эскапады режиссера отвечает: «Нужно время и терпение».

Этот неустойчивый баланс просматривается в его ответах то прямых, то неопределенных. В фильме Херцога был политик. Здесь — человек, которому выпала роль политика. И может быть, именно это человеческое убило политика Горбачева? Политика, по его признанию, уничтожит его личное счастье. Вся расплывчатость исчезает, как только он вспоминает жену, ради которой всегда был готов слыть «подкаблучником», ведь это комплимент его Раисе. С которой никогда не расставались. Это и был его личный рай. И вот уже 20 лет без нее, как он скажет: «в аду». А после спора о высшем смысле жизни сформулирует то, о чем думает бессонными ночами: «Что может быть выше чувства влюбленности в женщину и ее любви?»

Неспешное действо набирает обороты, когда к Горбачеву приходят режиссер Алвис Херманис, актеры Чулпан Хаматова и Евгений Миронов, которые готовят спектакль о Михаиле Сергеевиче и Раисе Максимовне, спектакль о любви. И в этом эпизоде так же, как и в других сценах, вдруг покажется, что сам Горбачев режиссирует происходящее. Его расспрашивают, по очереди задают вопросы, но уже через несколько минут все хором поют «Утро туманное». Или кульминация — Новогодняя ночь. Михаил Сергеевич оказывается в малогабаритной квартире своего помощника Володи (дочь и внучки в Германии). Мизансцена поразительная. 2020-й на пороге. В телевизоре государственный флаг, и нынешний президент говорит о неотделимости наших личных планов от России. Горбачев слушает. Слова, слова. Гимн про нерушимый союз. Это похоже на кем-то выдуманную и поставленную сцену из пьесы про страну, отказавшуюся от будущего.

И именно здесь почти физически ощутимо космическое одиночество героя фильма. Оказавшегося намертво запертым в складках времени, но сохранившим внутреннюю свободу, благородство и независимость.

«Назовите это кино беседами с одним чудаком», — скажет он Манскому.

Кто сегодня его услышит, увидит, если даже газеты отказываются публиковать его тексты. Но он упрямый оптимист, романтик: «В России слышат все, кто хочет».

Фильм Виталия Манского «Горбачев. Рай» — свидетельство о современном мире через человека, своей жизнью повлиявшего на наши жизни.

И время в этом кино течет неспешно, как река за окном. Как необратимая вспять история. Как жизнь человека, сказавшего нам перед уходом: «Я покидаю свой пост с тревогой. Но и с надеждой, с верой в вас, в вашу мудрость и силу духа».