Вещевая барахолка в Лужниках просуществовала 19 лет. Черкизон — 20. На их фоне Царицынский радиорынок — не менее масштабный и не менее хаотичный — выглядит долгожителем: между двумя железнодорожными мостами на Курском направлении он умудрился просуществовать 26 лет.

Избавиться от рынка «Российские железные дороги» пытались с 2003 года. Аргументы были простыми: земля принадлежит корпорации, межпутье — охраняемая зона, какие здесь могут быть торговые объекты? Контраргумент рынка — договор аренды.

Но 2 декабря в противостоянии решили поставить точку. Ультимативную. На радиорынок приехали два автобуса ОМОНа, полиция, представители РЖД и судебные приставы. Арендаторам было объявлено: «У вас сутки на сборы». 3 декабря среди торговых рядов начала работать тяжелая техника.

Корреспонденты «Новой» десантировались в гущу разбитых павильонов, среди которых бродят оставшиеся ни с чем предприниматели, люди с ломами и кувалдами и набивающие карманы мародеры.

На подъезде к рынку — гора мусора: вижу обломки какого-то стола, бутылки из-под чистящих средств, пакеты. Пятеро мужчин громко ругаются, размахивая руками.

— Да я в суд на РЖД подам за то, что так быстро! Не дали собраться! — кричит Сабир, толстяк в черной куртке и шапке с синей полосой. Затем успокаивается. — Шестнадцать лет я на этом рынке. Два киоска. Телефоны, планшеты. Продавали, ремонтировали — все псу под хвост. Нет бы сказать: даем месяц. Нет бы предложить другую площадку. Просто выгоняют.

Для семьи Сабира торговля на рынке — единственный источник дохода. Его жена и дочь работают здесь. Сабир признается: он не знает, когда РЖД выиграли последний суд. Ему о выселении сказали только вчера.

— Здесь были очень хорошие условия. За две точки (два киоска 3x2 метра. — И. Ж.) я платил 60 000 рублей в месяц. А зарабатывал — тысяч 70 с каждой. Можно было снять квартиру, можно было поесть, помочь маме. Куда я теперь?

Ответа на этот вопрос у самого Сабира нет.

Заходим в «элитную», крытую часть рынка. Разруха невообразимая: по полу разбросаны чехлы для телефонов, коробки, обломки полок, разбитая электроника. Висящие вывески поломаны, будто по ним били молотками.

Из открытой пластиковой двери раздается звук бьющейся посуды. Немолодой поджарый мужчина в куртке болотного цвета, толстых очках и серой шапке швыряет в угол фарфоровые чашки, кувшины, стеклянные рюмки и пивные кружки.

Я захожу в киоск. Он не обращает на меня внимания.

— Зачем вы это делаете? — перекрикиваю звон осколков.

— А что мне делать?

Он останавливается и смотрит на меня пронзительным, отчаянным взглядом.

— Ну ведь можно же переехать на другой рынок. Можно товар перевезти…

— Парень, ты в своем уме? — спрашивает он.

И с силой бросает в угол фарфоровую тарелку. И продолжает бросать, и больше не реагирует на мои вопросы.

Сергей проработал на Царицынском радиорынке больше 20 лет. В отличие от большинства предпринимателей, он собирает вещи спокойно. Раскручивает полки, расфасовывает товар по коробкам и сумкам.

— Я знал, что когда-нибудь это закончится. Два дня назад на рынок принесли бумагу о том, что нас будут сносить. Но такие предупреждения носят последние 14 лет. Люди не думали, что все — действительно конец. Да, я бы хотел, чтобы нам дали больше времени на сборы. Чтобы нам предложили альтернативные площадки. Я правда не знаю, что сейчас делать. Здесь я платил за аренду 40 000 [рублей в месяц]. На Савеловском радиорынке — только на задворках, куда покупатели и не доходят, берут 80 000. А в первых рядах — 160 000. Я такую аренду не потяну. Сейчас, наверное, буду перемещаться в Подмосковье: там ремонт телефонов не так развит. Можно еще отвоевать место под солнцем.

Выходя от Сергея, натыкаемся на двух мужчин в оранжевых спецовках (правда, без названия организации), в руках одного из них — лом. Мужчина с силой ударяет им по двери закрытого киоска. Дверь не поддается. Увидев камеру, оба ретируются.

Догоняем.

— Зачем вы пытаетесь вскрыть дверь? — спрашиваю я.

Мужчина с ломом отвечает неожиданно стеснительно.

— Сказали, что рынок будут убирать. Нужно выбрасывать товар.

— А вы продавец?

— Нет-нет. Мы… Я бы не хотел, чтобы где-то в телевизоре это было.

В киоске, который он собирался взломать, никакого товара не видно. Правда, есть стол с ящиками и кресло.

В другом киоске картина: молодой человек, лет 35, собирает разбросанные чехлы для смартфонов.

— Я просто хотел купить… а тут такая удача… — объясняет он, не отрываясь. Интеллигентный вид, пальто, брюки, шарф… Неожиданный портрет московского мародера.

Охотники за бесплатным товаром на Царицынском ходят массово: выбирают уцелевшее и складывают в пакеты, в рюкзаки, сумки. Добыча чаще скромная — DVD-диски, защитные стекла и те же чехлы. Но я вижу и брошенные мониторы, и даже, кажется, нераспакованные коробки с телефонами.

— Вчера мы еще пытались препятствовать мародерам. А сегодня — пусть хоть весь рынок вынесут, — говорит теперь уже бывший охранник рынка Тимур.

В помещении администрации радиорынка — разбитая мебель, на настенной доске — какие-то телефоны, рядом висит календарь «ФСБ России».

— Администрации здесь уже нет. Они нас не бросили, просто у кого-то ковид, кого-то просто нет в Москве, — говорит другой охранник рынка Александр.

Ладно охрана: да, тяжело будет найти работу на 2500 рублей в день, но хотя бы какие-то вакансии есть. А кому нужны предприниматели?

У Лилии Манохиной на Царицынском радиорынке было небольшое кафе.

— Оно не приносило большой прибыли. 60 000 рублей в месяц, плюс-минус. Но зато эти деньги были стабильно, — рассказывает она. — Сейчас под Новый год меня фактически лишают дохода. Лишают дохода пятерых моих сотрудников. Дочь в этом году пошла в 11-й класс. Она девочка умная, но все же мы наняли ей репетиторов, чтобы подготовить к экзаменам. Теперь она меня успокаивает, говорит: «Мама, давай решим, от кого из них мы откажемся». Я не знаю, как это пережить. Полная неопределенность, наступившая в один день. Что делать дальше? Дальше, полагаю, в петлю.

Экскаватор опускает свой ковш и глушит мотор. Суетящиеся перед ним люди пытаются спасти последнее.