Во второй половине ноября 1920 года бухту Севастополя покидала Белая Россия... На 126 судах невиданной в истории флотилии уходили в Черное море остатки армии генерала Врангеля. К военным присоединилось немало гражданских, не питавших иллюзий насчет «власти рабочих и крестьян». Севастополь покинуло и Высшее церковное управление Юга России во главе с митрополитом Антонием (Храповицким) — иерархом, набравшим больше всего голосов на выборах патриарха в 1917 году. Он увез с собою Курскую Коренную икону Божией Матери, которую позже окрестили «Одигитрией» («путеводительницей») русского зарубежья. До сих пор икона пребывает в посвященном ей синодальном соборе в Нью-Йорке.

Уходящая армия направилась в Константинополь и его окрестности, которые после поражения Османской империи в Первой мировой войне контролировались Антантой. Там она была размещена во временных лагерях, где в первую же зиму погибли от голода и эпидемий десятки тысяч людей. Церковное управление разместилось в самом городе, где были дореволюционные русские храмы — подворья афонских монастырей.

Первое заседание в новом качестве — изгнанников — 4 иерарха провели еще на рейде Константинополя 19 ноября, а на следующий день, в далекой Москве, ничего об этом не знавший патриарх Тихон провел одно из последних в истории заседаний законного российского Синода, избранного Поместным собором 1917–18 гг. На нем приняли постановление № 362, которое стало своего рода конституцией как новорожденной РПЦЗ, так и будущей Катакомбной церкви. С богословской точки зрения это постановление не оценено до сих пор. По сути, оно подводит черту под 1600-летним периодом существования церкви в тесном союзе с государством, когда формы церковной организации повторяли централизованную имперскую «вертикаль». Постановление узаконило децентрализацию церковной власти и благословило переход на домашнее служение — в скромных жилищах христиан, под открытым небом, в катакомбах — везде, где внешнее насилие или материальная зависимость не пытаются сковать свободу в верности истине.

Когда в 1920-е Российская церковь разделялась, в ней выделились группы, готовые отказаться от внутренней свободы ради внешнего благополучия. Сначала такими были «обновленцы», выступавшие обвинителями на советских судебных процессах против «староцерковников». Потом — «сергиане» во главе с митрополитом Сергием (Страгородским), который в 1943 году по приказу Сталина стал первым патриархом воссозданной патриархии. Назначали его наспех, без всякого Поместного собора, а православных, не согласившихся войти в «сергианскую» структуру, сразу же объявили вне закона и преследовали вплоть до 80-х.

Именно с ними, катакомбными христианами на родине, провозгласила свое духовно-каноническое единство РПЦЗ. Ее центр недолго размещался в Константинополе — уже в 1921 году митрополит Антоний переехал в Сербию по приглашению патриарха Димитрия, который предоставил русским иерархам-беженцам свою загородную резиденцию в Сремских Карловцах (отсюда прозвище «карловацкий раскол», которым окрестили РПЦЗ сторонники патриархии). Там в конце 1921-го состоялся Первый Всезарубежный собор, окончательно оформивший создание РПЦЗ. Свою миссию РПЦЗ видела в том, чтобы сохранить преемственность свободной церковной жизни России до тех пор, пока она невозможна на родине.

Естественно, что пути Московской патриархии и Зарубежной церкви разошлись. Под давлением ОГПУ в начале 1930-х гг. Сергий запретил всех «карловчан» в служении, хотя и не имел таких полномочий. В свою очередь, РПЦЗ осудила его курс как «ересь сергианства» — учение о том, что церковь должна подчиняться любой земной власти, включая откровенно богоборческую, а «спасать» церковь можно ценой лжи. Позже идейный разрыв между РПЦЗ и РПЦ МП только увеличивался — с 1960-х гг. их разделял еще и экуменизм, в который активно включилась Московская патриархия, и почитание разных святых, особенно — новомучеников, репрессированных советской властью. Их канонизацию РПЦЗ в 1981 году в СССР гневно осудили как антисоветский акт, причем Московская патриархия обличала «зарубежников» в смешении религии и политики. Спустя 20 лет она сама признала некоторых прославленных за границей святых, правда, с оговорками...

Конечно, РПЦЗ не мыслила себя в отрыве от России, поэтому при каждой возможности пыталась вернуться на историческую родину. Так было, например, в годы Второй мировой войны, когда на оккупированные территории, где стихийно открывались храмы, массово пересылалась богослужебная и просветительская литература Зарубежной церкви. Прямо вести миссию и присылать священников на эти территории запрещало немецкое командование.

После войны клир и паства РПЦЗ пополнились миллионами новых беженцев — так называемых «ди-пи» (перемещенных лиц), которые составили «вторую волну» русской эмиграции ХХ века. Например, к РПЦЗ в полном составе присоединился епископат Белорусской церкви, эмигрировавший вместе с отступающими немцами. Тогда же на Западе оказались и некоторые катакомбные священники из СССР, рассказавшие миру о кошмарах советской жизни и о масштабах лжи Московской патриархии.

Вся история Зарубежной церкви сопровождалась разделениями, когда патриархия и советская агентура с разной степенью успешности отторгали от нее те или иные епархии или приходы. Об этих «спецоперациях» сейчас уже немало написано. Бежавший из России офицер ФСБ Константин Преображенский издал в Бостоне расследование «Отравления в Русской зарубежной церкви»; несколько глав посвящено деятельности советских спецслужб против РПЦЗ в недавно вышедшей книге Андрея Солдатова и Ирины Бороган «Свои среди чужих». Самой успешной из этих операций стало «поглощение» РПЦЗ патриархией в 2007 году, старт которому дал личный визит Владимир Путина в Синод РПЦЗ в Нью-Йорке четырьмя годами ранее. Ценой беспрецедентного давления, огромных финансовых вливаний Москве удалось раздробить РПЦЗ и подчинить себе значительную ее часть, что было преподнесено пропагандой как «воссоединение Русской церкви» и «окончание Гражданской войны». Как всегда, пропаганда очень далека от реальности...

РПЦЗ никогда не разрывала общения с Катакомбной церковью в СССР. Но если в 50-е такое общение имело чисто «теоретический» характер, то в 60-е, благодаря «оттепели», начинается переписка между представителями двух «ветвей». Этот канал активно используется и КГБ. В середине 70-х к РПЦЗ официально присоединяется группа катакомбных священников в СССР, а в 1982 году на квартире в московском районе Тушино для них рукополагается епископ. Хиротонию, по решению Синода РПЦЗ, тайно совершил епископ Каннский Варнава (Прокофьев, ум. в 2018 г.). У него была возможность приехать в Москву для встречи с родственницей, работавшей в посольстве Франции. Ряд исследователей убежден, что Варнава сразу же попал под плотную опеку КГБ, которому было хорошо известно о готовящемся рукоположении. Кандидатура «епископа для русских катакомб» была предложена Синоду советским священником-диссидентом Димитрием Дудко, выпущенным из специзолятора Лефортово за два года до этого по непонятным причинам, о которых можно догадываться. Первым епископом РПЦЗ в СССР стал Лазарь (Журбенко) (ум. в 2005 г.), к биографии которого у катакомбников было немало вопросов...

Благодаря перестройке, с 1989 года начинается довольно массовый переход в РПЦЗ общин и клириков Московского патриархата в СССР, а также частичная легализация катакомбных общин. Ключевым моментом стал переход в апреле 1990 года большого прихода в Суздале во главе с архимандритом Валентином (Русанцовым), который уже через год стал епископом (а позднее и митрополитом), экзархом Синода РПЦЗ в России. В Суздале образовался духовный центр, раскрученный демократическими СМИ, вокруг которого уже к концу 91-го объединилось до полутора сотен общин в разных регионах бывшего СССР.

Но уже в 1992 году новое российское государство, наставляемое патриархией, запустило репрессии против «раскольников». Иногда после формальных судебных процедур, а иногда и без них ОМОН изгонял из храмов клириков и прихожан, перешедших в РПЦЗ. Правда, Суздаль, благодаря влиятельной фигуре Валентина, еще долго оставался оазисом относительного благополучия — общинам, покинувшим патриархию, там передали 11 храмов, а отобрали их только в 2009-м.

Одновременно с усилением гонений на РПЦЗ в России внутри самого руководства Зарубежной церкви формируется фракция сторонников воссоединения с Москвой. Ее признанным лидером является Марк (Арндт) — этнический немец, родившийся в ГДР, который за свои труды в деле «воссоединения» получил сан митрополита. Начав с протеста против приема в РПЦЗ, как он выражался, «homo soveticus», Марк постепенно перешел к открытой борьбе за подчинение РПЦ, встречаясь с патриархом, иерархами и прочими лоббистами этого процесса. В 2000–2001 годах при его активном участии произошло канонически спорное смещение с поста первоиерарха РПЦЗ митрополита Виталия (Устинова) (ум. в 2006 г.) и замена его лояльным Марку архиепископом Лавром (Шкурлой). Этнический карпаторос из Словакии, Лавр не был фанатом Московской патриархии, но был весьма запуган. «Если я не подпишу унии, меня убьют», — говорил он в частных беседах. Тем не менее Лавру не было суждено дожить даже до первой годовщины подписания «Акта о каноническом общении», которое 17 мая 2007 года он совершил вместе с патриархом Алексием II в храме Христа Спасителя в присутствии Путина. Уже в феврале 2008-го Лавр неожиданно покинул этот мир...

С российской стороны воссоединение курировал тогда еще архимандрит Тихон (Шевкунов), наместник монастыря на Лубянке. Постепенно — «по должности» — к процессу подключился и нынешний патриарх Кирилл, тогда — председатель Отдела внешних церковных связей. Видно было, что ему не по душе идея прививки к патриархии ультраконсервативной, антиэкуменической «ветви», ведь сам Кирилл был экуменистом и сторонником сближения с католиками. Но раз высшее политическое руководство видело в поглощении РПЦЗ «окончание Гражданской войны», Кирилл послушно взялся за дело.

К моменту «воссоединения» РПЦЗ подошла в сильно уменьшенном виде. Поскольку эта идея слишком явно противоречила всей идеологии и историческому пути РПЦЗ, на разных этапах процесса — с 1995 по 2007 гг. — от нее отделялись разные группы епархий и приходов, не желавших подчиняться Московской патриархии. Первыми это сделали российские приходы во главе с Суздалем (позже они зарегистрировались под новым названием — Российская православная автономная церковь).

Не лишне напомнить, что даже IV Всезарубежный собор в Сан-Франциско в 2006 году под председательством митрополита Лавра не проголосовал однозначно за «воссоединение», выдвинув Москве ряд предварительных условий (в том числе выход из экуменических структур). Окончательное решение принималось кулуарно, на заседании группы архиереев, по тем или иным причинам заинтересованных в сдаче позиций.

Сегодня традицию РПЦЗ в русском православии продолжают как минимум 17 церковных юрисдикций. В 2007 году на территории России нашлось только 7 приходов, которые перешли из РПЦЗ в РПЦ.

в Украине, России, Казахстане, США, Южной Америке и Западной Европе. Эта юрисдикция поддерживает каноническое общение с «братскими» истинно православными церквами Греции, Румынии, Болгарии и Сербии. Ее идеология считается умеренной. Более консервативное крыло представлено несколькими ветвями РПЦЗ(В) (по именам их лидеров к аббревиатурам их названий добавляется вторая буква). Самой интеллектуальной ветвью считается Архиерейское совещание РПАЦ, которое возглавляет доктор философских наук епископ Григорий (Лурье).

Каждая из юрисдикций предлагает программу развития русского православия, и многие их идеи берутся на вооружение оппозиционными группами внутри РПЦ: например, движением о. Сергия (Романова). Хотя сейчас эти группы маргинальны, именно в их среде происходит обсуждение и кристаллизация альтернативных идей.

Во-первых, это традиционная для РПЦЗ критика «сергианства» и экуменизма. Экуменизм предан в 1983 году анафеме в РПЦЗ, в ее тексте критикуется «теория ветвей», согласно которой истина не сохранена в полноте какой-то одной церковью, а распылена по частям между множеством конфессий и деноминаций.

Во-вторых, переосмысление исторического опыта церкви после завершения ее «симфонии» с царской властью. Оно порождает широкий спектр идей — от «царебожия» (почитания царя как «христа с маленькой буквы», «соискупителя» русского народа) до «евхаристийной экклезиологии» (представления о том, что церковь — это не административная вертикаль, а каждая отдельно взятая община, где совершается литургия).

В-третьих, вполне уже философская проблема имяславия, которая будоражила Российскую церковь накануне революции, а потом слегка забылась. Спор между имяславцами (их кредо — «Имя Божие есть Бог, но Бог не есть имя») и имяборцами (считающими, что имя Богу дали люди) касается мистических аспектов духовной жизни — вопросов о том, насколько возможно «обожение» человека и как Бог действует в мире.

Наконец, независимое и гонимое положение «альтернативных» общин помогло им отойти от косности и чрезмерной иерархизации государственной церкви. В «осколках» РПЦЗ нет никакой психологической дистанции между иерархами и мирянами, сохранилась соборность, службы совершаются как правило в простых домашних условиях, часто без священников, когда миряне хранят у себя запасные Дары и сами причащаются ими. Распространена практика исповеди через интернет, и вообще современные формы связи играют в этой среде гораздо большую роль, чем в официальной РПЦ. Поэтому с вызовами пандемии и самоизоляции «альтернативные» православные смогли справиться гораздо лучше, чем сосредоточенная на храмовом благочестии и пышных ритуалах патриархия.

Исторический путь РПЦЗ не завершен. Весьма своеобразный и противоречивый ее опыт еще будет востребован на очередном крутом повороте российской истории.