Покорение. Таймыр накануне монетизации

Собственно, главной недостигнутой целью таймырских походов после 2008 года было посещение восточного побережья Таймыра как самой малодоступной и наиболее интересной его части.

Чтобы путешествовать по Арктике с ее расстояниями и климатом, нужно иметь деньги и время. Эти ресурсы вполне конвертируемы друг в друга, хотя и до известных пределов. Можно забрасываться быстро, но дорого, можно дешево, но долго…

Блаженство, с которым путешественник садится в самолет, понимая, что он еще «здесь», но никакие «дела» его уже не касаются, — это ли не волшебный бонус большого похода?

Прилетели в Норильск утром 13 июня. Как всегда, приютили нас Стас и Лариса Стрючковы — обычная семья слегка «тронутых» на истории края журналистов-походников.

Под нас было собрано заседание «Клуба исследователей Таймыра» (КИТ). Смотрели наш новый фильм «Собачки», разговаривали, делились планами.

КИТ — небольшая общественная организация. Но в ней состоят люди, которые сами ходили или ходят в походы по Заполярью. В сфере их забот и установка памятника Н.Н. Урванцеву, и детские исторические экспедиции, и уникальные спортивные походы на снегоходах.

Тех, кому любопытна удивительная история этого этноса, отправляем к серии публикаций в альманахе «Неизвестный Норильск».

Советский (тоже весьма активный) период освоения Пясины оставил гораздо больше железа и мусора. Но и он стал уже историей. Тоже весьма поучительной и грустной.

Нынешние рыботочки располагаются на местах старых и привязаны к ледникам.

Отстрел оленя приносит теперь гораздо меньше дохода, чем рыба. На большинстве точек люди живут лишь в сезон. Работа тяжелая, без выходных и сверхурочных. Тем не менее «старожилы» живут так десятки лет, не выезжая дальше Норильска. Цена на мороженую рыбу около 150 руб./кг.

Главная проблема — вывоз рыбы. Чем дальше везти, тем больше затрат. Поэтому ниже Усть-Тареи жилых точек не осталось.

Пясина запомнилась солнцем, весной и удивительными фигурами тающих по берегам льдин. Неудивительно, ведь последний лед прошел в районе Иголкиной протоки за пару дней до нас. В самом начале Иголкиной пришлось немного отсидеться, пережидая сильный встречный ветер. В отличие от А.М. Горького, никакого смысла в борьбе со штормом мы не видели.

Дошли до устья реки Тареи (500 км). Заканчивался ледоход. Небольшие озерца с ручьями в пойме реки напоминали места танковых сражений: нагромождение медленно тающих льдин, остатки зимних наледей и прочие последствия стужи.

Заехав по ошибке в один из мелких ручьев, мы и вовсе уперлись в невскрытый еще лед, чем были удивлены. Ночевать встали возле устья Селяктари на бывшей отстрельной точке «Палатка». За четыре года, что нас здесь не было, точка совсем пришла в запустение. Причина — выбитые окна и поселившаяся еще в 2012-м росомаха.

Честно говоря, нас всегда неприятно удивляют открытые двери и разбитые окна балков. Мы считаем более правильным оставлять после себя даже плохонькое жилье в максимально пригодном состоянии: неизвестно когда и кому оно может пригодиться.

Как и в прошлые годы, на Селяктари полно птиц. Несколько видов уток, гуси и краснозобые казарки. Места, где нам встречались отдельные стаи казарок и где можно было предполагать их гнездовья, мы отмечали по просьбе сотрудников Объединенной дирекции заповедников Таймыра.

Больше всего казаркам нравятся изрезанные термокарстом высокие береговые обрывы. Во всяком случае, они возле них тусят.

В 2009 году в урочище Сяттага-Мыла на правом берегу реки мы поставили памятную табличку на месте лагеря А.Ф. Миддендорфа. Привязка на местности была достаточно проста благодаря точности и скрупулезности ученого. Нашли мы тогда и остатки описанного им старого захоронения. Детали нарт, стаскиваемых ручьем в реку, были подняты и сложены возле таблички.

В этом году мы с удовольствием обнаружили, что все находится в целости и сохранности. Возможно, из-за малых размеров таблички, которую с воды видно, только если знать, куда смотреть.

На Н. Таймыре у мотора первый раз поменяли винт и масло.

По случаю высокой воды заплыли в пещеру Миддендорфа. С прошлого года внутри нее установлена мемориальная доска. Это заслуга наших друзей из «Полярной экспедиционной компании», и в частности Вани Калмыкова. Он организовал и оплатил экспедицию на Таймыр, посвященную 200-летию со дня рождения ученого.

Если кто-то из туристов соберется в эти места, прихватите немного эпоксидного герметика или клея либо просто цемента, если позволит вес. Доску хорошо бы немного укрепить: там достаточно рыхлая горная порода. И история вас не забудет!

Пока двигались по Тихой, нас не оставляло чувство близости «Рыбака» — самой северной из известных зон ГУЛАГа. Деятельность ее была связана с разведкой урана в середине прошлого века.

Она была для нас самой близкой из «аварийных» точек, где можно было надеяться найти крышу и старые консервы 90-х годов. Расстояние до «Рыбака» по прямой колебалось от 12 до 19 км. Как следствие, нам постоянно встречались следы геологических партий 50–80-х годов: балки, разведочные скважины, траки, бочки, аккумуляторы и т. п.

Море от залива Терезы Клавенес до Хатанги

Если в 2008 году 4 августа мы видели в заливе лед на горизонте, то теперь море было абсолютно чистым. Мы приписывали это общему потеплению и западному ветру.

На выходе из залива ветер усилился, но мы успели заскочить за мыс Ласиниуса и пересечь залив Симса. Пройдя еще некоторое время, зависли с восточной стороны мыса Острый — ветер стал такой, что даже разговаривать, поднявшись наверх от берега (мы исходили этот узкий мыс во все стороны), стало сложно.

Через два дня «барашки» нам стали казаться не такими уж страшными и мы решили тронуться дальше. Ветер по-прежнему дул с «гнилого Запада» и пока нас вполне устраивал. Мы опасались «резать» залив Фаддея и предполагали войти в него километров на 20–30, а уж потом пересекать.

Наконец, восточный ветер выгнал лед куда-то в сторону Терезы и Челюскина. Был он встречным, что для нашей тактики движения означало «сидим и курим». Но вечером 29 июля ветер начал стихать.

Утром на море установился штиль, спустился туман. Быстро собрались и вышли в море. Благо ледяную пробку из нашей лагуны вышибло начавшимся отливом.

Шли по навигатору в сторону мыса Крестовый. Сплошной туман, но льда было немного.

Летний вид мыса Крестовый сильно отличается от зимнего. Скальные выходы, которые зимой едва проглядывали из снега, оказались вполне приличными «постаментами».

Знак гидрографов 1941 года (поставлен экспедицией на судне «Норд») и сегодня прекрасно заметен с воды.

Опасения, что памятная табличка, поставленная нами весной 2011 года, могла упасть, не подтвердились. Знак стоит уверенно, хорошо виден и от знака гидрографов, и от тригопункта. Проверить вид с моря не получилось из-за тумана.

Поскольку знак был наш, мы посчитали возможным сделать на нем отметку и этого года.

Из-за тумана гулять по мысу было неуютно, но мы постарались осмотреть все вероятные скальные выходы в поисках остатков креста ВСЭ (Великой Северной экспедиции, предпринятой семью отрядами русских моряков в 1733–1743 годах. —Ред.), виденного С. Журавлевым в 1934 году. Увы, ничего похожего на остатки упавшего креста мы не обнаружили.

Настроение тем не менее было приподнятое: места знакомые, до острова Андрея всего 30 км.

За мысом у берега сразу пошел лед, как и следовало ожидать исходя из восточных ветров двух предыдущих дней. Пришлось уйти мористее и в тумане «резать» прямо на бывшую метеостанцию острова Андрея.

Возле нее припай был не шире 30 метров, что говорило об удачном выборе места для ее постройки. Пролив же между берегом и островом Св. Андрея был покрыт невзломанным льдом.

К берегу возле станции подойти не удалось: мешал припай. Пришлось высадиться на лед метрах в пятистах. Взявши ружье, отправились к людям...

Если мы путешествуем на собаках, то «населенку» не любим по вполне понятным причинам. Но и без собак близость жилья сильно подпортила моральный дух коллектива, вызвав споры и ругань по вопросам вроде «Где оставлять катамаран?», «Что просить?», «Ночевать ли?» и т. п.

Видимо, стоит признать, что наличие таких промежуточных точек в середине маршрута хоть и повышает безопасность, но явно снижает темпы и качество движения.

Из-за обилия трещин и промоин путь к станции ГЛОНАСС оказался неблизким.

На станции нас встретили трое зимовщиков и пара собак. Конечно, все были рады и готовы нам всячески помочь. Любовь к гостям усиливалась тем, что до корабля и окончания зимовки оставалось дней десять: за долгую зиму мужики изрядно подустали друг от друга и были рады любым новым лицам.

Мы с удовольствием обнаружили собственный флаг, привезенный сюда в 2011-м и оставленный в подарок первой смене полярников. Теперь он был весь исписан автографами гостей и хозяев станции.

…Плавающие льды, ночное арктическое солнце на бесконечном полярном небе. На подходе к бухте Прончищевой мы почувствовали ее знаменитое течение. Огромные льдины двигались иногда в противоположных направлениях с весьма приличной скоростью. Иногда они сталкивались, иногда переворачивались. Кругом стоял шорох и треск.

На косе Моржовой мы не обнаружили ни моржей, ни медведей. Хозяйничали здесь пока чайки. В некоторых гнездах еще имелись птенцы. Мы решили, что прибыли рановато для моржей и медведей, раз в гнездах еще птенцы.

Следующую остановку сделали в бухте Кульдима. Похоже, что здесь в советское время не просто кипела жизнь, а земля рожала самородков Кулибиных. Один самоходный балок чего стоит! То ли Георгий Данелия подсмотрел у полярников, то ли они вдохновились известным его фильмом.

Шли среди битого льда при полном штиле. В результате впервые увидели, как на поверхности моря начинает образовываться лед. Сразу вспомнили рассказы полярников про штиль перед ледоставом.

Старые избы мы теперь не пропускали, хотя чем дальше на юг, тем больше было наслоений 80–90-х годов. Впрочем, и это теперь уже история.

…Решили зайти в устье реки Журавлева в надежде на рыбу и с желанием осмотреть двигатель.

Здесь нам вновь пришлось «зависнуть» аж до 15 августа. Дули противные нам ветра со скоростью 10–15 м/с. Правда, особых осадков не было.

Вообще, река Журавлева — довольно живописная. Она носит имя знаменитого промысловика Сергея Журавлева, участника известной экспедиции на Северную Землю.

По всему видно, что место было выбрано неслучайно. Гуляя по окрестностям, мы обнаружили множество следов хозяйственной деятельности советских времен.

Рядом с нами обитало стадо овцебыков голов на десять. Их привлекала сочная трава в долине одного из ручейков. Спали быки на высоком берегу прямо над нашей палаткой, а кормиться спускались вниз.

Поскольку ручеек был закрыт с трех сторон от ветра, то в какой-то момент мы прогнали быков и устроили себе помывку прямо в ручье (четвертую и последнюю за весь поход). Счастье — оно есть!

«Мамонтовая лихорадка» на Таймыре

Впервые об искателях бивней мы услышали в этом году не где-нибудь, а на острове Андрея. Пять человек за несколько недель до нас пришли пешком на станцию попросить продуктов и связь, поскольку у них сломалось что-то из техники. А вообще-то шли они по летней тундре из Сындасско на квадроцикле и снегоходах!

Следы таких «промышленников» мы встречали по всему побережью и удивлялись, как им удается ездить по тундре летом, как обходят заливы и как тащат горючее… Одним словом, собственное путешествие стало нам казаться не столь уж грандиозным.

В Хатангском заливе поиски бивня местным населением начали принимать немного комический характер. Высовывая утром голову из палатки на одиноком пустынном берегу, мы вдруг обнаруживали пару подростков с лыжными палками, идущих по пляжу в тумане.

— Привет, вы откуда? — С озера П., бивень ищем.

Все разговоры местного населения вокруг бивня.

— Вот бы найти, я бы два года ничего не делал. — А вот в прошлом году В. прямо возле своего зимовья… — А якуты скупают дороже.

Если на вопросы местных «Откуда?» и «Зачем?» мы раньше отвечали: «Туристы. Охота. Рыбалка» и это всех удовлетворяло, то теперь нам в ответ загадочно улыбались и говорили: «А, ну и мы тогда туристы…»

«Мамонтовая лихорадка» вспыхнула с особой силой два-три года назад. В прошлом сезоне с ростом курса доллара цена на бивень доходила до 60–70 тыс./кг. Разумеется, не всякий бивень столько стоит, но и весить один «клык» может до 80 кг.

В этом году цены упали до 25–40 тыс., но и они окупают затраты в случае удачной экспедиции. Разумеется, неудачных больше. Разумеется, стабильно зарабатывать деньги и тут можно только на перепродаже.

Обойная. Привет из прошлого

Наконец, дошли до северной границы лесотундры. Листвяшкам обрадовались как старым знакомым. Когда мы последний раз виделись, на них едва проклюнулись листья, а теперь местами уже появлялась желтизна.

Совершенно случайно причалили к одиноко идущему под обрывистым берегом человеку.

«Афанасий, Афоня», — представился он и, разумеется, пригласил на чай.

Оказалось, что место это — старинный станок, а позже брошенная деревня переселенцев сталинских времен Обойная. Сейчас Афоня на пенсии и живет здесь круглый год один. В сезон приезжают знакомые рыбачить и охотиться.

Место очень красивое и приметное. Имеется старый ледник, а возле него устроенные в земле огромные деревянные емкости для засолки рыбы. К ним из ручья сделан отвод воды.

Мы видели такое впервые и понимали, что это уже музейные экспонаты: кончилась эпоха больших рыбных промыслов и, надеемся, эпоха переселенцев.

2020-й, Челюскин

В марте–апреле этого года «Казанская экспедиция» вновь побывала на Таймыре. На этот раз на мотобуксировщиках. Маршрут в 1800 км от Хатанги к мысу Челюскин и обратно. До этого они были на самом северном мысе в августе 2008 года и вот сейчас. Появилась возможность сравнить.

Мемориальное кладбище — памятники погибшим при освоении Севера летчикам, полярникам, каюрам — сползает в море, все более свободное ото льдов; увеличивается сила и продолжительность штормов. Потепление климата приводит к взлому припая там, где держался раньше все лето, льдины интенсивно разрушают береговую линию. Два года назад шторм разрушил и смыл гурий (островерхую пирамиду) из сланцевых плиток экспедиции Руаля Амундсена, простоявший 99 лет, и деревянный знак астрономического пункта от 1932 года.

Кладбище надо переносить вглубь, иначе море его смоет. Надо спасать на берегу исторические артефакты: артиллерийское орудие времен войны, останки техники советского периода. Главная проблема, кроме удаленности и денег, в том, что это кладбище. Эксгумацию добровольцами не проведешь. Но государство пока не откликается — хотя, вернувшись, Дмитрий Мурзин и Руслан Акбиров сразу, еще в мае, написали министру обороны, президенту, в администрацию Красноярского края.

«На мысе находится пограничная застава и метеостанция. Пограничники и полярники в меру сил стараются поддерживать хотя бы внешний вид кладбища. Но это довольно сложно делать в Арктике при отсутствии соответствующей техники, средств и людских ресурсов, поскольку людей мало и у каждого из них есть свои служебные обязанности. […] Еще несколько сильных штормов, и памятники будут смыты. […] Мыс Челюскин — уникальное место, связанное с мировой историей освоения Арктики, с именами российских военных гидрографов, летчиков, полярников и ученых».

Еще раз: это место связано не только с российской — мировой историей открытия и освоения Арктики.

Но пока Мурзину отвечают отписками.

2 сентября Сечин окучивал немецкого посла: «Проект «Восток Ойл» вызывает большой интерес у международных инвесторов из разных стран (до этого Сечин говорил Путину о совместной работе с индийскими компаниями). В случае интереса к проекту со стороны немецкого бизнеса «Роснефть» открыта к рассмотрению различных вариантов сотрудничества».

Легендарный Миддендорф — из семьи обрусевших прибалтийских немцев, некоторые его труды выходили вовсе сначала по-немецки. И сколько еще немецких фамилий вписано в историю изучения Арктики! Может, немцы подскажут верное решение о мысе Челюскин, как прежде они надоумили президента отогнуть нефтепровод ВСТО от Байкала?

***

Нефть в сечинской бутылке была из Западно-Иркинского месторождения.

«Роснефти» дали лицензию на этот участок недр, несмотря на то, что на 70% он — в заказнике «Бреховские острова» (водно-болотные угодья международного значения). Несмотря на Рамсарскую конвенцию, охраняющую эти пространства и обитающих там гуся пискульку, краснозобую казарку, сапсана, орлана-белохвоста, а также белоклювую гагару и пр. Что гагары и произрастающие тут трехреберники гукера и минуарции красноватые, все эти лютики (гмелина и гипорборейские, крошечные и ползучие, снеговые и турнера) против «премиальный черной жижи»?

Сегодня в Красноярске вовсю трубят еще одну победу: премьер Мишустин поручил готовить аукцион на газовые месторождения на севере края. Это там же, рядом — Ушаковское (Турковский участок), Дерябинское, Казанцевское, 128 млрд кубов природного газа. И это тоже частично в заказнике. Но Минприроды уже запаслось бумагой от красноярских властей, что искомые участки в реальности вне границ «Бреховских островов».

И хотя сайт правительства еще ни о чем подобном не сообщает и никаких окончательных бумаг из секретариата Мишустина чиновники не показывают (на момент, когда я передаю в редакцию эти строки), сомнений в том, что решение будет принято, немного. Углеводороды — это те вещества, перегонка которых лишь и позволяет Кремлю лепить себя и свою мировую политику.

Сечин еще в апреле попросил выставить эти участки на торги (с особыми условиями — под «Роснефть»). А в Красноярске теперь постоянно торопятся — потому что информвойна. Губернатор Усс держится за Сечина и традиционно воюет с Потаниным, тот отвечает тем же. Ну и, понятно, кусок уж слишком жирный. «Норникель» из борьбы за газ после аварии на ТЭЦ выбыл: дернулся было отвоевать Ушаковское, но почти сразу сдал назад, «Роснефть» сообщила, что «договоренность достигнута», и «Норникель» поддержал лицензирование спорного участка на условиях «Роснефти».

«Роснефть» последовательно масштабирует ресурсную базу «Восток Ойла» и монетизирует низовья Енисея и теперь уже всю красноярскую Арктику.

Не так давно президент рассказывал иностранцам, что наши проекты в Арктике мы реализуем «на основе самых современных экологических стандартов» и «будем развивать систему особо охраняемых природных территорий». Ну вот самую большую из них — «Бреховские острова» — уже развили. Или, может, эти территории особо охраняются как раз от пискулек?