Прославить же надо Россию!

«Леонов и его жена Зина вышли на прогулку» — так называется одна из знаменитых картин художника Павла Леонова (1920–2011) и мой документальный фильм о нем, получивший приз на фестивале в Канаде.Имя Леонова вошло во Всемирную энциклопедию наивного искусства, а картины хранятся в музеях и частных коллекциях многих стран. Его уникальный дар отмечен многими престижными премиями, хотя история жизни не предвещала даже его сохранности.

Бывший зэк, родившийся в 1920 году, поскитавшийся по стране, в 55 лет поселился в деревне, женился на деревенской дурочке, ставшей его музой, и стал рисовать. Свою биографию Леонов воссоздал в картинах.

Переломным моментом в жизни Леонов считал свою ссору с отцом из-за галош. По его словам, однажды в избу-читальню, где работал отец, приехал председатель какой-то комиссии, снял галоши и отдал их на хранение юному Павлу. Тот положил их в тумбочку, из которой галоши пропали.

Отец обвинил Павла в краже. И Павел ушел из дома.

Вскоре Леонов получил свой первый срок, который отбывал в Кировограде, работая на строительстве дороги. Вот его рассказ: однажды он стоял за билетом в кино и подрался с офицером, пытавшимся пролезть без очереди.

Освободился в июле 1941 года, и был отправлен в Грузию на лесоповал. Новый срок он отбывал в городе Поти. Прибытие в Поти также запечатлено на картине.

После освобождения Леонова направили в военное училище, а весной 1944 года — на фронт, где он был ранен, потом дослуживал в Венгрии.

Картина «Случай в Венгрии» существует во множестве вариантов — Леонов любил возвращаться к одним и тем же сюжетам. Этой историей Павел Петрович гордился и не раз рассказывал, как к нему обратились родители заболевшей девочки, и он отвел их к русскому военному врачу, который спас ей жизнь.

После войны Леонов работал в Ростовской области жестянщиком, потом на шахте. Свое прибытие на шахту Леонов изобразил в виде прогулки офицера и девушки с гармонью. За самовольный уход с работы его по законам того времени вновь судили.

За свою жизнь он сменил множество профессий и, работая по вербовке, объездил весь Советский Союз.

Это была жизнь бродяги. Он нигде не оседал надолго. И на каждом новом месте его встречают с музыкой, а сам он часто изображает себя в костюме и шляпе, ростом во всю картину — «Леонов прибыл в Кировоград на работу».

В 1968 году Леонов поступил в Заочный народный университет искусств, где в те времена по переписке можно было учиться рисовать. Ему повезло: его учителем оказался Михаил Рогинский, называвший его Дон Кихотом и считавший Леонова гением.

Рядом с Меховицами, деревней в Ивановской области, где он наконец-то осел в 1991 году, тогда еще сохранились остатки большой старинной усадьбы с дивным сиреневым садом, а в деревнях округи на многих домах красовались наличники с неповторяющимися узорами.

Летом его мольбертом была телега под яблоней, которая никуда не ехала, зимой — крошечная комната с единственным венским стулом у окна и столом, заваленным красками. Свои картины он раскладывал на кровати. Когда не было под рукой холста, писал на ткани Ивановского комбината. А когда кончились краски, пользовался малярными.

В отношении работы был строг и знал себе цену. Комментируя свои картины, говорил: «Прославить же надо Россию!»

На полотнах Леонова всегда поют, танцуют, играют на гармошках, балалайках — «Праздник в селе на Ясной Поляне», «Танцуют отец, сын и дочь», «Леонов прибыл в Тулу с гармошкой», «Артисты на старте». Он изображал даже симфонический оркестр, а одна из его картин называется «Пятая симфония Бетховена».

У Павла Петровича был красивый сильный голос — когда-то он участвовал в самодеятельности. Пел чисто и вдохновенно, при этом стоял, подбоченясь, будто на сцене. Заканчивал пение обычно присказкой: «Выступал народный артист Павел Леонов», и сам смеялся своей шутке.

Больше всего любил петь частушки, и пел их один на два голоса — мужской и женский — как бы дуэтом.

Он писал вариации на собственные сюжеты, меняя детали, колорит, персонажей, любил изображать себя в костюме с галстуком, обязательно в шляпе или со шляпой в руке. Если автопортрет, то в полный рост. «Автопортрет в белом», «Автопортрет в черном».

Однажды я застала его за картиной о Пушкине — приближался юбилей поэта, и Леонов торопился закончить серию картин: «Пушкин прибыл на Кавказ. Высокого гостя встречают с концертом», «Пушкин на Кавказе приглашен на концерт», «Пушкин на Кавказе приглашен в цирк», «Пушкин у Черного моря приветствует кавказский народ»…

Он не терпел несправедливости, и с пафосом цитировал наизусть свои ходатайства в разные инстанции. «В Рай воров и мошенников не пускают» — один из любимых сюжетов Леонова.

Сам бывший бродяга, он любил изображать путешественников, которые кого-то спасают. Среди персонажей его картин знакомые ему люди. Я и мой муж-кинооператор несколько раз становились его героями. Так, однажды мы спасаем тонущее судно, другой раз бросаемся кому-то на помощь. «Дворниченко отправилась в Канаду людей спасать».

Как-то я упомянула Павлу Петровичу про предстоящий визит королевы Нидерландов в Москву. К следующему моему приезду он написал две картины о визите королевы в село Меховицы, где ее встречают с музыкой. Среди встречающих сам Павел Петрович, его жена Зина, сын Сережа. Сына он изобразил на коне.

Когда Леонов взял в жены Зину, то купил дом на высоком берегу реки и нанялся на фабрику водовозом.

Зина — главная красавица и главный женский персонаж его картин — обычно в длинном платье, с веером или сумочкой в руке, часто в шляпке. То они с Зиной отправляются на народное гуляние, то в цирк или в театр. На картинах они с Зиной оказываются даже в Африке. Африка, Америка, по его словам, — «все это близко. Там живут такие же люди».

Вечно всклокоченная, в неизменном зимой и летом ситцевом платьице, на которое зимой набрасывала пальто, Зина была его музой. Леонов с гордостью говорил: «Зинка хвалит мои картины», «Зине нравятся мои картины».

После ее смерти Леонов, как говорили, не написал ни одной картины.

Почти в каждой его работе есть так называемые «телевизоры» — выход в иное пространство, хотя у него самого телевизора никогда не было.

Во время работы он часто разговаривал сам с собой или продолжал спор с невидимым собеседником.

— Мне говорят: чья картина лучше — Левитана или твоя?

— У Левитана, я говорю, нету ни людей, ни жизни, ни животных — одна дикая природа скопирована. А у меня — вид, образ жизни, там, в комнате за окном, цирк имеется, природа, телевизор, люди пляшут и поют — есть что поглядеть! А там одни кустарники — больше ничего. А основное изобретение — конструкция — он этого не понимает. Натурализм! Никакой проектировки нету!

Я нарисую дворец — это шик, я при шляпе — есть что поглядеть!

— Ты не чисто рисуешь, они говорят, не как Крамской, Репин.

— Во-первых, они колонковыми кистями рисуют. Он, может, пять лет пять фигур рисовал, или как Пукирев — 30 лет одну картину! А кто меня кормить будет? А я — 4–5 дней — и готова картина! Давай следующая, следующая!

— Мне говорят: а ты на пенсию живи!

— На пенсию — только на молоко на две недели хватит пенсии. Летом имеется возможность мне любую картину нарисовать — я прямо на стену избы креплю холст. Я тут картину рисовал 5 метров длиной и 2 м 20 см высотой. Я по памяти рисую.

А рисовать целый год одного коня — кому это нужно и что это за картина!

— Мне говорят: ты бы пошел в лес.

— Не подходит лес мне, он не такой, как мне надо. Деревья, которые там, мне неприемлемы, я сам нарисую дерево, какое мне надо.

Я рисую на глазок, поэтому у меня глубже, — натуру не приемлю я!

А что колхозные дворы рисовать — их каждый видал! А я тысячу нарисовал разных фасонов: и путешественники, и север, и юг, и Кавказ, уборка урожая, случай в Венгрии, сайгаки в пустыне — фонтаны, реки, фермы с оранжевыми тропами, там гуси, утки, телята, кони — все — там целый городок. И не надо никакой натуры мне! Сайгаки в пустыне… Сайгаки в пустыне…

Я из окна вижу — ну что там — одни кусты. А надо проектировать! Я не только кусты могу увидеть — могу видеть дворец, реку, парки, сады, моря, люди пляшут и поют.

Натуру я не приемлю. Не приемлю натуру я.

Дождь находит... (Несет картину в сарай.)

— Вот тут мне безопасней. Я Северный полюс рисую.

— Там ничего нету! — мне говорят.

— Там все, как на материке: и елки, и аэросани, олени и собачьи упряжки, на санках ездят с горки, домики — всё там есть! На лыжах, на собаках, на оленях, на медведях разъезжают. Кипит кругом игра. Все там есть — на Северном полюсе! А раз там есть все птицы, все животные, значит, они вполне могут прийти в дом. Откроешь дверь — в любом доме могут находиться. Вот я взял и написал.

Это поучительная наука-проектировка!

Я нарисую картину — вот какая прелесть — как в театре! Такие картины, как я, — нигде не рисуют. Прославить надо Россию!

— Мне говорят: ты занимаешься мазней! Я не дал бы и рубля за твою картину. Ты выдумщик!

— Это называется не выдумка. Это открытие!

Реализм — это то, что видишь. А это — изобретение. Надо новое показывать, новое! То, что мало людям известно!

Маркс говорил о религии… Частицу Бога убивать нельзя. А у нас товарищ Сталин 140 миллионов загнал в могилу. Сколько уничтожил людей да плюс работы давал — за уход с шахты — 6 лет. Прогулял — 6 лет тебе. Видишь, какое дело. Все надо по совести…

— У меня телега, и все — это мой мольберт. Кисти от коровы нащипал, от козы, а возможно! А то все дай — дай мне то, дай мне это…

Вот телега, и все. Делаю планировку, а потом обрабатываю. Тонкая фигурная работа. Да комары еще…

— Это обнаженные фигуры — «Купальщицы». Из фонтанов бьет вода.

Натурщицы? Мою хозяйку только на огород как пугало — она не подходит.

Надо глядеть, что за фигура, как идет (показывает)… Женщина красивая — фигура не та. А чтобы все было — и лицо, и фигура — есть, но редко. И дорого будет стоить. Она, может, занимает пост какой — стоить будет миллион.

Я приехал сюда. Мне 55 лет — надо же жениться. То столетняя бабка, а то семья неподходящая. А эта, мне сказали, дурочка, пьяница, ничего не может делать. Дай, думаю, пойду, погляжу.

Они вдвоем с бабкой там жили — а больше нет таких. Куда же мне деться?

Мать ее мне: она у меня ни постирать, ни сготовить не умеет.

— А я сам и прачка, я сам и портной, и повар. Я сам сделаю или подскажу — это несложная наука.

Вот чищу картошку суп варить…

Оксана Дворниченко — специально для «Новой»