Война у южных ворот

Война войной, а бюрократия по расписанию. Как только мы подъезжаем к зданию разбомбленного 4 октября культурного центра в Шуши (в армянском варианте название города не склоняется – прим. ред), к нам подходят полицейские. Они не дают снимать здание на камеру и фотографировать и предлагают проехать в отделение полиции, чтобы разобраться.

Пока они полчаса проверяют наши документы, а мы бесимся, что уходит драгоценное время, крупный полицейский Георгий рассказывает, что ночью и утром, в отличие от двух предыдущих дней, в Шуши было спокойно.

— Надо жить дружно, — говорит он. — А тому, кто не хочет…

[object HTMLElement]

[object HTMLElement]

Наконец, нам разрешают снять здание клуба, но только снаружи, объясняя, что внутри еще работают спасатели и находиться там опасно. Наш водитель Синод рассказывает, что, когда здание разбомбили, внутри находились 600 военных и полицейских. Они, по его словам, специально собрались на совещание в гражданском объекте, чтобы не попасть под обстрел. «Но нашелся предатель, который их сдал. И такой у нас явно не один», — злится Синод.

В культурный центр ракета прилетела прямо по центру здания. В радиусе 50 метров от него валяются куски красной жестяной крыши, асфальт вокруг усеян осколками. Тут же прямо в проезжей части торчит неразорвавшаяся ракета «Смерч». Ее аккуратно обнесли полосатой лентой.

Неподалеку от культурного центра под хлипкими деревцами жмутся молодые ребята в ярко-желтых дождевиках. Это спасатели карабахского МЧС, которые разбирают завалы в здании. Один из них, Арут, очень неохотно рассказывает, что торчащая из асфальта ракета прилетела на следующий день, когда спасатели уже работали в здании. По его словам, в клубе 4 октября действительно шло совещание военных, а находилось там около 300 человек. Спасатели уже достали из здания 19 трупов.

Французские журналисты рассказывали мне, что были в Шуши в тот момент, когда в культурный центр попала ракета, и им говорили, что в нем прятались еще и женщины с детьми. Пока официально власти НКР сообщают о 21 погибшем местном жителе (Азербайджан — о 27).

***

Пообщавшись со спасателями, я отхожу к жилым домам напротив клуба — в них от взрывной волны вылетели стекла. Внезапно включается сирена воздушной тревоги — коллеги, спасатели и полицейские убегают в подвал культурного центра (где они обнаружат военные каски со следами крови внутри и оторванный приклад от автомата), а я захожу в ближайший ко мне жилой дом.

Сирена быстро смолкает (так бывает, когда ПВО заметили беспилотник), и становится очень тихо. Время как будто замирает. Накрапывает дождь, через открытую дверь подъезда я вижу, как по осколкам выбитых стекол бежит котенок, а за ним взрослая кошка, должно быть, его мама.

Вдруг с улицы доносятся обрывки разговора, я осторожно выглядываю наружу и вижу двух пожилых мужчин в камуфляже, которые мирно беседуют, будто ничего не происходит. Я кричу им: «Уже можно выходить?» А они, похоже, и не понимают, зачем это я спрятался в подъезде.

Как только я выхожу наружу, слышу, как вдалеке раздаются три взрыва, явно не в городе.

— Это, наверное, в Степанакерте, — говорит подошедший мужчина в черной шапочке. Его зовут Михаил, он сварщик — сына отправил на фронт, а сам записался добровольцем и ждет своей очереди. «Ты в Степанакерте был? Большую церковь видел? Это я крышу собирал. А здесь вообще половину Шуши я сделал», — хитро улыбается он.

К нам приближается еще один местный житель, Юрий, который предлагает уйти с дороги в недостроенное, но крепкое здание — там безопаснее.

— У нас, считай, один только культурный центр разбомбили, хотя беспилотники тут все время летают, а Степанакерт уже выглядит как Сталинград. Вчера более 100 снарядов «Смерча» по нему выпустили (об этом заявляли военные НКР. — И. А.), — говорит Юрий.

— Беспилотники вообще надо запретить, это дьявольское, подлое оружие! Но я один вопрос тебе задам: «Как смотрит Россия на это все?» — обращается ко мне сварщик Михаил.

— За всю Россию я говорить не могу, — уклончиво отвечаю я, потому что устал служить представителем Путина в Нагорном Карабахе.

— Но вы понимаете, что война уже у ворот России?

— Мое мнение, что войну надо остановить, — использую я единственную беспроигрышную формулу.

— Правильно, но надо вовремя остановить, — веско говорит Михаил.

Они вместе с Юрием хвалят своего президента Араика Арутюняна, который воюет на фронте, критикуют азербайджанцев, якобы отправляющих на фронт только «мясопродукты» — талышей, лезгинов и сирийских боевиков (об этом тут говорит каждый).

— Как думаете, помириться вообще будет возможно?

— Азербайджанский народ не хочет войны, только [президент Азербайджана Ильхам] Алиев. У них агитация такая идет, что поколения воспитываются на ненависти. Но я во время войны 2016 года участвовал на передовой в переговорах с простыми азербайджанскими солдатами, они не хотят воевать! — отвечает Юрий.

Любой человек в Карабахе в беседе с журналистом неминуемо начинает обвинять армию Азербайджана в стрельбе по гражданским объектам и мирным жителям. Про армянские ракеты, которые тоже прилетают в жилые дома на территории Азербайджана, они молчат.

— А что думаете про обстрел Гянджу?— спрашиваю я Михаила и Юрия.

— Естественно, когда стреляешь, не все точно в цель ложится. Я не знаю, попали там [в мирных людей] или нет, потому что у нас тут интернета нет. — Юра говорит более рассудительно. — Но азербайджанцы не предупреждают, что будут по городам бить, а наш президент предупредил заранее, что будет обстрел.

— Вся ответственность лежит на них! Это был ответный удар, — добавляет Михаил.

На туманных улицах Шуши даже в это спокойное утро очень мало людей, кто-то выехал в Армению, но большинство сидят в подвалах. В отличие от Степанакерта здесь пока работает электричество, открыты магазины.

***

Дорога до Шуши и Степанакерта — практически сплошной серпантин. В Карабах пришла осень: деревья на склонах гор окрасились в желтый и оранжевый, здесь третий день льет дождь. Когда смотришь на редкие населенные пункты по другую сторону ущелья, все время кажется, что опустившийся туман — это дым от упавших ракет.

Наш водитель Синод не устает агитировать эстонских журналистов за Армению, многие тезисы он проговаривает по кругу: «Азербайджанцы — обиженные кочевники из Средней Азии, это не их исконная земля. Они даже ходили к Ванге, и она им сказала, что это не их земля, и они проиграют. Происходит геноцид, а если армян не станет, то весь мир рухнет, поэтому назад дороги нет. Эрдогану нужна Армения, чтобы поставить здесь ракеты, направленные на Россию, и она должна вмешаться, потому что тут ее южные ворота».

На обочине, в одном из крутых поворотов скопилось множество машин, тут даже желтый рейсовый автобус, заполненный женщинами и стариками. Водители и пассажиры-мужчины высыпали на улицу и смотрят вниз — там в кустах на склоне застрял вылетевший с дороги черный джип. Ко мне подходит мужчина и представляется: «Я член Союза писателей Армении и России, живу в Мытищах, а сюда ездил читать стихи солдатам, людям, поддержать армянский народ. При мне ракеты взрывались, друг мой!»

— И как оно?

— Я тебе хочу сказать, что стремно на самом деле. Хочешь прочитаю стихотворение, друг мой?

Я хочу и уже открываю рот, чтобы согласиться, но поэта зовут в автобус, и он уходит, даже не представившись. Остановившиеся помочь добровольцы приносят трос и спускаются к джипу — вроде как в нем еще остался один человек. Пока его друзья трудятся, доброволец Артур Оганисян рассказывает мне, что происходит на южном фронте, откуда он только что уехал, чтобы похоронить своих друзей в родном Гюмри. А может, потому, что сам не хочет умирать.

«Они [власти Армении] обманывают людей! Они солдат 18-летних отправили на фронт с одним автоматом. [Говорят:] «Извините, нет патронов, извините, нет танков». Бронежилеты — убитые полностью. Там ничего нет. «Кормушка» приезжает, на дорогу все разгружает, и если хочешь есть, то иди 4 километра под «Градами». Мы восемь друзей четыре дня ночью ходили и жратву на себе таскали для всех четырех линий», — тараторит Артур, он очень возбужден. На ногах у него шлепки, на голове черная шапочка, а в петлице куртки торчит граната.

К Артуру подбегает пожилая женщина, которая еще раньше выбралась из машины, с надрывом просит его помочь вытащить машину, но он показывает на свои шлепки: «Видите, я в тапках, идите».

— А как вы попали на фронт? — уточняю я.

— Просто приехал, никаких документов даже, получил автомат и вперед. У меня два брата там были, и я поехал за ними и остался. Я из Гюмри, но гражданин Франции, две недели назад оттуда приехал. Это не война с человеком, это война против самолетов, против «Града».

— А вроде же азербайджанская пехота тоже наступает периодически?

— Когда мы уже 4–5 линий сдали, они на две линии вперед продвигаются. Я в бинокль смотрел, там не азербайджанцы, а наемники, петухи-сирийцы, у которых нет никакого бога, кроме 2000 евро. Они нашим пацанам мертвым головы резали, издевались.

По словам Артура, он воевал на южном фронте, в районе Джабраила. Азербайджанцы уже несколько раз утверждали, что захватили Джабраил, даже показывали видео с поднятием своего флага, но армяне утверждают, что это фейк. Судя по всему, город уже несколько раз переходил из рук в руки, но вообще объективной информации о происходящем на фронте практически нет. Если Азербайджан и продвинулся за границы НКР, то пока не слишком значительно.

«Вчера мы были в Гадруте (город в Карабахе, который все дни войны сильно бомбят. — И. А.), приезжали офицеры и сказали, что командира судить будут. Он ночью собрал всю молодежь и сказал уходить [из Джабраила]. Он ослушался приказа сверху. Сам он сказал: «Это пацаны, они десять дней как призваны, а им уже автомат дают». Чего вы делаете? Куда этот ребенок пойдет? Ладно, я службу проходил, да и то эта служба там не поможет. Автомат против авиации и артиллерии. Я там как живой труп», — говорит Артур. Он явно очень недоволен военным командованием НКР и властями Армении.

К нам подходит другой доброволец, друг Артура, и подтверждает: «Там все очень плохо. Мы приехали с первой линии у Джабраила».

— Власти сообщают, что потери составляют около 200 человек. Это похоже на правду? — спрашиваю я. Армянские власти публикуют личные данные погибших солдат, но одновременно сообщают о том, что уничтожили уже более 3 тысяч солдат противника, поэтому даже с поправкой на то, что атаковать объективно сложнее, цифры вызывают сомнение.

— 200 человек только перед моими глазами погибли, на нашей линии! А всего там тысячи погибших! — уверен Артур.

[object HTMLElement]

— Что, думаете, дальше будет?

— Посмотрев на эту войну, я понял, что [если будем так воевать] отдадим все. Азербайджанцы хотят отбить Лачин, но они так офигели, что могут и на Армению пойти, — отвечает Артур и отправляется дальше в Гюмри.

***

На небольшой площади в центре упомянутого им Лачина (армяне называют этот город Бердзор) работают все магазины, военные сидят на лавочке и курят. Выглядит поселок так, будто рядом и нет никакой войны. Местная жительница рассказывает, что во вторник здесь пару раз включалась сирена, но не бомбили. В предыдущие дни в Лачине, как известно, разбомбили мост (после этого пограничный пункт Карабаха перенесли на территорию Армении, потому что он тоже находился около моста и мог стать целью для обстрела).

Бдительная женщина подзывает мужчину в форме, который оказывается местным гэбэшником. Он долго разглядывает штампы в моем паспорте, выясняет, куда и зачем я еду, не собираюсь ли в Мартуни и Мартакерт.

— А с какой целью интересуетесь?

— Интересно просто. На данном участке что хотите делать?

— Пообщаться с жителями.

— Вряд ли вы кого-то найдете, чтобы по-русски говорили.

— А вы расскажите тогда, как тут обстановка?

— Мне ничего нельзя вам рассказывать, — отвечает он и уходит.

Вышедший на улицу покурить 60-летний Армен, хозяин магазинчика, говорит, что лачинский мост бомбили четыре раза, а сам Лачин пока нет. Он рассказывает, что седьмой день с родственниками ищет ушедшего на фронт племянника, но найти не может. «Хоть бы стрельба немножко прекратилась, и можно было бы собрать тела», — говорит он печально и добавляет более твердо: — Но мы обязательно победим».

На въезде в Лачин стоит огромный и современный по местным меркам супермаркет. Так же необычно, как выглядит этот магазин на фоне местных лавочек, смотрится и его хозяин Степан. Он щеголяет гладко выбритым подбородком и модным синим пальто с отворотами из искусственного меха. Степан по-русски не говорит, но зато свободно изъясняется по-английски. Он 20 лет прожил в США, работал там «в банковской сфере», но после войны 2016 года вернулся на родину «из патриотических чувств».

— Чем больше человечество развивается, тем больше идет назад, — говорит Степан и горько усмехается. — Как вернулся, я вкладывал деньги в местную инфраструктуру, разрушенные после первой войны школы. Потом открыл магазин, но денег он не приносит, цель этого вложения — тоже скорее развитие территории, повышение стандарта жизни здесь. Вот только опять началась война.

— И что будете теперь делать?

— Бороться и побеждать, восстанавливать разрушенное и развиваться дальше. То же, что русские делали после 45-го года. Это для нас пример. Сейчас у нас идет наша отечественная война, и мы будем надеяться, что она не будет такой разрушительной, как Великая Отечественная для СССР. Хотя пока все выглядит так, что будет что-то похожее.

«Как вы можете доказать, что это турецкие самолеты?» Да посмотрите на радары! «Как вы можете доказать, что там исламисты?» Да посмотрите, кто и откуда летит!

Степан рассказывает, что армянская диаспора перекрыла в Голливуде дороги, чтобы телеканал CNN более подробно освещал войну в Карабахе, но сетует, что у больших стран, в том числе сопредседателей Минской группы (США, Россия и Франция), «есть свои интересы».

— Люди здесь больше надеются на Россию?

— Я пытаюсь понять, каким интересам России соответствует то, что армией Азербайджана управляют турецкие генералы. Что бы она сказала, если бы нашей армией управляли американские генералы? Это точно то, чего Россия хочет на Южном Кавказе? Ей понравится, если исламисты с Ближнего Востока хлынут сюда тысячами? — забрасывает меня риторическими вопросами Степан. — Они же легко проникнут через горы в Дагестан. Когда-то Басаев тут сражался на стороне Азербайджана, а потом устроил такое в Чечне. История повторяется, но, надеюсь, Россия извлекла уроки из 90-х годов.

Мы стоим посреди магазина, в нескольких десятках километров от нас рвутся бомбы, а мы разговариваем по-английски о судьбах мира, как участники какой-то абсурдистской политологической конференции. Самого Степана пока на фронт не отправили, но он стоит в очереди и ждет вызова.

— Что думаете про стрельбу поГяндже? Это правильный ответ?

— Этого недостаточно, и это слишком поздно. Вот вы живете в доме, а ваш сосед приходит и говорит, что хочет ваш дом. Он требует, а потом начинает стрелять. Что вы будете делать? Это враги, один из которых (Турция. — И. А.) почти 100 лет назад устроил нам геноцид, а второй (Азербайджан.— И. А.) последние 25 лет на государственном уровне организовал ненависть к армянам. Там убийцу спящих людей считают героем. Как нам отвечать, когда они начали стрелять? Они устраивают в Степанакерте ковровые бомбардировки, а мы по-прежнему сдерживаемся и не отправляем на Баку все, что у нас есть. В Гяндже не целились в жилые дома и подстанции, как они делают, а в военный аэродром, который используется для бомбежки нашей земли.

— Но попали и в мирных жителей.

— Конечно, но это потому, что они ставят военные аэродромы в жилых кварталах, размещают свои ракетные комплексы в деревнях. Что мы должны делать в этой ситуации?! Хватит демагогии, — говорит Степан, мы завершаем беседу, а я покупаю в его магазине еще теплый армянский хлеб.

***

После передышки в первой половине дня 6 октября вечером и ночью Степанакерт снова сильно обстреливали. Утром 7 октября все началось сначала. Местные жители и журналисты рассчитывают, что усиление обстрелов связано с тем, что Азербайджан старается как можно дальше отодвинуть линию фронта перед скорым перемирием, которое может быть достигнуто к заседанию межправительственной комиссии ЕАЭС, которое пройдет в Ереване 9 октября с участием премьера России Михаила Мишустина. Недаром в среду о войне подробно высказался и президент Владимир Путин.