Красота по-венециански: картины карантина

2020-й войдет в историю как год, когда вся жизнь остановилась. Наверное, впервые людей по всему миру сплотили общее горе и страх. Человеческое бессилие обнажилось перед лицом опасности — ни нанотехнологии, ни искусственный интеллект не могут спасти их создателей. Но иногда спасение оказывается в другом — например, в документации реальности, в ведении публичного личного дневника, в превращении жизни в литературу. Художница и писательница Екатерина Марголис, много лет живущая в Венеции, с самого начала карантина рассказывала в фейсбуке о происходящем в Италии — из ее лиричных записей и выросла книга «Венеция. Карантинные хроники», вышедшая недавно в «Редакции Елены Шубиной».

В литературных кругах принято сокрушаться об отсутствии книг о «здесь и сейчас». Разве не этого, казалось, все хотели — почувствовать себя героями чьей-то книги? Разве не актуальный роман так ждали читатели? Екатерина Марголис оглушает нас этим «сейчас», этой страшной актуальностью, когда жизнь на глазах превращается в антиутопию. Ее книга — это не попытка осмыслить происходящее, скорее это летопись очевидца, исповедь памяти. Новая глава — это новый день, на глазах становящийся вечностью.

Сорок дней — и сорок историй, quarantena cтановится жанром. Кажется, все вернулось к своим истокам, как возвращались корабли к берегам Италии. Сорок дней — это срок карантина, который должны были провести на корабле моряки, прежде чем сойти на берег. Социальная и гражданская ответственность не позволяли им разносить чуму по городу и подвергать жителей риску.

Из «Карантинных хроник» мог бы вырасти сценарий для фильма: вот героиня идет, выгуливая верного пса Спритца, вот смотрит на церковь Салюте, которую в простонародье называют Чумной церковью. Проходит через мост Риальто, рисует на площади Сан Марко, любуется опустевшей Венецией, словно видит ее впервые — одинокую и прекрасную, печальную и непобедимую. Действительно, как точно подметила Наринэ Абгарян, «Катя пишет акварельными словами. Перекидывает мосты между прошлым и настоящим, утешает и исцеляет». В ее книге много нежности и сострадания — ей дороги все эти люди, встречающиеся на улицах Венеции: старушка, семенящая домой, священник, издалека машущий ей рукой, и многие другие, такие незнакомые и родные, объединенные общей бедой.

Неоднократно Марголис обращается к прошлому — в «Карантинных хрониках» постоянно возникают литературные аллюзии и реминисценции. Писательница словно ищет ответы у предшественников, заговаривая реальность и таким образом обретая надежду. «Венецианские строфы» Бродского, «Декамерон» Боккаччо, «Смерть в Венеции» Манна, «Что война, что чума» Ахматовой, «Обращения к Господу…» Донна —

Иногда кажется, что Марголис проговаривает очевидные вещи: что машины вируса и пропаганды имеют общую природу, что болезнь не имеет территориальных границ и административных делений, что не бывает чужой беды. Что перед смертью равны все, и каждая жизнь имеет значение. Но такое проговаривание несет терапевтический эффект — легче и автору, пишущему все это, и читателю, чувствующему сопричастность. Человек ведь — животное социальное, и даже страдать сообща ему чуточку легче. «Нам выпало уникальное время для понимания друг друга», — пишет Марголис. Так и есть.