Сетью памятных знаков о Холокосте — от огромных монументов, музеев и исследовательских центров и до крошечных «штольперштайнов», или «камней преткновения», — сегодня охвачен весь мир. С огромным запозданием возникают они и на постсоветском пространстве, то есть там, где, собственно, и начинался Холокост как величайшее в мировой истории народоубийство. Не как географическое, то есть половинчатое и сугубо оптическое, а как биологическое, то есть окончательное и системное «решение еврейского вопроса»!

Это узлы высочайшего символического напряжения и значимости, своего рода кульминационные точки и одновременно исторические архетипы Холокоста, говорящие не только о себе, но и о Катастрофе в целом как бы за всех и от имени всех.

Это, во-первых, Аушвиц (или, по-польски, Освенцим) — место изобретения, апробации и постановки на поток самого технологичного — конвейерно-химического — способа массового убийства (1,3 миллиона трупов, из них 1,1 миллиона — еврейские). На протяжении почти трех лет сюда, как в воронку, затягивало и засасывало евреев со всей Европы — от Гюрса в Пиренеях до белорусского Минска и от норвежского Тронхейма до греческого Ираклиона.

Во-вторых, Варшава с ее восставшим 19 апреля 1943 г. гетто. Может быть, еще Амстердам с Домом Анны Франк — памятником семейному масштабу Холокоста и всем, кто пытался спрятаться и пересидеть, пытался — да не смог.

И это, наконец, киевский овраг Бабий Яр — место рекордного единовременного расстрела евреев (почти 35 тысяч трупов всего за полтора дня — 29 и 30 сентября 1941 г., и это, возможно, еще без учета детей!). Он стал местом нарицательным, чего не скажешь про другие расстрельные ямы и рвы на оккупированной земле (про ту же Змиеву Балку в Ростове-на-Дону, например).

Варшавское гетто, несмотря на разгром восстания, — маркер скорее героический и положительный. Дом Анны Франк — по крайней мере до предательства и ареста — тоже история относительного успеха. Аушвиц же и Бабий Яр, напротив, — маркеры предельно отрицательной сакральности, это резиденции смерти и, оба, своего рода Anus Mundi (буквально: «задницы мира»), то есть Места входа в Ад.

Можно ли представить себе, чтобы на их месте не возникли музеи?

Путь к музеефикации лагеря смерти в Аушвице-Биркенау хотя и пройден, но простым не был. В конце 1945 года, после того как в бараках бывшего концлагеря, сменяя друг друга, перебывало несколько советских госпиталей и фильтрационных лагерей, его территория была возвращена Польше, а та собралась здесь, в Освенциме и Бжезинке, создать государственный музей. Фактическое его открытие состоялось 14 июня 1947 г., в 7-ю годовщину прибытия в концлагерь первого транспорта с первыми заключенными-поляками, и это одно уже неплохо выражало концепцию того музея: Освенцим — то есть голгофа польских патриотов, героически бившихся с нацистами за свободу Польши.

Что касается Бабьего Яра, то история памяти этого входа в ад еще печальней. И по сей день, спустя почти 80 лет после того расстрела, на этом месте вопиюще ничего нет, кроме похабного советского мемориала 1976 года да пары десятков отдельных статуй и памятных знаков, возникших здесь за последние 30 лет как бы самосевом и самостроем.

Любым же усилиям по преодолению этого зияющего позора противостоят асимметричные старания — государственные или, когда государство уходит в тень, то общественные, — но с удивительно последовательным результатом: торпедировать такие усилия.

История евреев на территории нынешней Украины началась на удивление рано — более тысячи лет назад. Среди рукописей Каирской генизы — крупнейшего архива средневекового еврейства, вывезенного в Кембридж, — в 1962 г. обнаружилось так называемое «киевское письмо», написанное в X веке аккурат в Киеве — на иврите и с концовкой по-хазарски!

Был о ту пору в Киеве целый Жидовский квартал: в нем, очевидно, и останавливались те хазары-иудеи, что в 988 г. поучаствовали в кастинге конфессий и соблазняли в свою веру князя Владимира.

Кастинг они, как известно, проиграли. В Киеве затвердилось православие, а стало быть, объявились и нехристи — необходимый субстрат для паро- и кровопускания.

После массового изгнания не пожелавших креститься евреев из Испании, Сардинии и Сицилии в 1492 г. (а в 1496 г. — из Португалии) они растеклись по миру, оседая в более толерантных странах. Часть их приняли и приветили католические суверены Северо-Восточной Европы — польский король и великий князь литовский, запустив тем самым механизм превращения развеселого и рыжего сефардства во скорбноликое и смоляноволосое ашкеназийство.

В результате трех разделов Речи Посполитой и побед над султанами русская корона обрела то, что переназвала в Малороссию, Белоруссию и Новороссию, а в нагрузку получила под скипетр с миллион душ евреев, говорящих на идише. Для них она учредила в 1794 г. особый инородческий статус, ограничив ареал их расселения чертою оседлости.

Киевская губерния была в ней с самого начала, а вот город Киев — нет. Останавливаться в нем можно было, но только торговому люду, только на ограниченный срок и только в особой части города. Когда же в незримом заборе вдоль черты оседлости одна за другой стали открываться калитки то для купцов, то для ремесленников, то еще для кого-то, именно Киев, а не Петербург или Москва, выбился в главный еврейский город России, стянувший в себя к 1913 году более 80 тысяч евреев, — и это несмотря на погромы 1881 и 1905 гг. и дело Бейлиса 1911 г.

Антисемитизм в новую большевистскую жизнь не звали, но он проскользнул. Тем не менее 20-летие между Гражданской и Второй мировой обошлось без погромов и задалось мирным: в результате к 1939 году в Киеве было уже за 225 тысяч евреев.

Вторая мировая явила миру, бесспорно, худший из антисемитизмов — немецкий: механический, расовый и людоедский. Одним из апофеозов этого и явился Бабий Яр, где жертвами «союза немецкого народа» стали десятки тысяч евреев, не успевших или не пожелавших эвакуироваться.

Казалось бы, после того, что произошло в Бабьем Яру, своих эвакуированных евреев разрушенный, но освобожденный Киев примет с сочувствием и теплотой. Ан нет — встретил недобро, даже враждебно: многие во время оккупации заселились по немецким ордерам в еврейские квартиры. И что же теперь — освобождать их этим пархатым ташкентцам, возвращать им мебель?!

Так что не приходится удивляться тому, что 7 сентября 1945 г. в Киеве вновь случился настоящий еврейский погром — кажется, предпоследний в Европе (последний тот, что был в Кельце 4 июля 1946 г.). Повод таков: два украинца оскорбили и избили еврея, а тот, оказавшись энкавэдэшником, застрелил обидчиков из табельного оружия, после чего, уже на похоронах, вспухла возмущенная толпа и пошла крушить и крошить евреев и все еврейское.

С марта 1945 г. следует вести отсчет попыткам увековечить память расстрелянных в Яру евреев. Но советская власть и ее коллективный Главпур быстро сформулировали свой краеугольный лозунг, он же вклад в отрицание Холокоста:

Ни статья В. Некрасова в «Литературке» в 1959 г., ни стихотворение Е. Евтушенко в той же «Литературке» в 1961 г., ни даже заполнивший овраг Куреневский грязевой сель-убийца в том же 1961 году не смогли тут ничего изменить. На местности же — там, где когда-то был Бабий Яр, — царили запустение и дух свалки, а прожорливый на строительство город уже подбирался к бывшему оврагу со своими задумками.

Но начиная с середины 1960-х гг. в памятные сентябрьские дни в Бабьем Яру стали собираться люди и, вспоминая убитых, требовать свободу эмиграции для живых. Власть клеймила их «сионистами», но, как ни странно, прислушалась и приняла свои меры: в Яру установили закладной камень и объявили архитектурный конкурс. В августе 1968 года в «Юности» вышел «Бабий Яр» Ан. Кузнецова. Но в том же месяце советские танки вошли в Прагу, и вопрос о памятнике снова усох. И только 2 июля 1976 г. — через 35 лет после самой трагедии! — советская власть явила миру свой похабный памятник — бронзовую композицию из 11 фигур, среди которых нет ни одной, хотя бы отдаленно напоминавшей еврея.

Название монумента — «Советским гражданам и военнопленным солдатам и офицерам Советской Армии, расстрелянным немецкими фашистами в Бабьем Яру, памятник». На бронзовой плите, правда, можно прочесть на трех языках: «Здесь в 1941–43 годах немецко-фашистскими захватчиками были расстреляны более ста тысяч граждан города Киева и военнопленных». И один из языков — идиш: вот вам, евреи, косточка, вот вам намек на ваших покойников — подавитесь!

Пройдет еще декада, мир громыхнет уже не Куреневкой, а Чернобылем. В 1988 году Илья Левитас откроет свой фонд «Память Бабьего Яра», впервые занятый уже не протестной, а созидательной — информационной, издательской, научной — деятельностью вокруг Яра.

В 1991 г., на 50-летие трагедии (СССР еще был цел!), рядом с бывшими оврагами «Джойнт» и «Сохнут» установили большую Менору. На юбилей приехали Буш-старший и делегация из Израиля, ждали и Горбачева, но не дождались. За старшего оказался Кравчук, про семью которого тотчас же пустили ставший теперь лестным слух, что они спасали евреев.

С той поры эти сентябрьские встречи возле Бабьего Яра стали престижными: все украинские президенты, многие премьеры и все киевские мэры выходили к этой вип-Меноре и говорили свои вип-проникновенные слова.

В 2001 г., на 60-летие, у Меноры выступали Кучма и Черновецкий, а в Бабьем Яру открыли памятник расстрелянным детям и закладной камень Еврейского Мемориально-просветительского центра «Наследие», за проект и финансирование которого бралась американская еврейская благотворительная организация «Джойнт».

Вокруг этих планов сразу же возгорелись жаркие споры — споры, но не диалог. В апреле 2003 г. в качестве общественного противовеса «Джойнту» возник комитет «Бабий Яр» — своего рода «Анти-Джойнт».

Он стал организовывать выставки и круглые столы, издавать сборники научных статей и архивных документов. И он победил! Президент Ющенко поддержал идею создания к 65-летию расстрелов государственного историко-культурного заповедника «Бабий Яр». Идею оценил, своих поддержал, но денег не дал.

Между тем пассионарии-антисемиты не уставали вандальничать на еврейских кладбищах, да и на бедную вип-Менору в промежутках между юбилеями было совершено с полтора десятка покушений.

29 сентября 2006 г., стоя рядом с М. Кацавом, президентом Израиля, Ющенко снова заговорил о том, что здесь убивали мучеников разных — через запятую — национальностей.

Президент Ющенко тут не случайная фигура. Именно с его именем связаны не столько поиск, сколько выбор новой украинской идентичности. Вырвавшись из СССР, глотнув свежего воздуха независимости и свободы, Украина ощутила себя как бы государством-грудничком, остро нуждающимся в обновлении своей идентичности, в радикальном ребрендинге. Букет достойных возможностей для этого был не так уж и мал — те же Шевченко, Сковорода или Котляревский, например. Но предпочли историю, и взгляд президента успокоился на Голодоморе и на Бандере с Шухевичем.

Оба этих сюжета, каждый по-своему, утыкались и в Холокост. Исторически Голодомор был крупнейшей межрегиональной трагедией юга СССР, но его ареалы не совпадали ни с контуром УССР, ни с границами этнического расселения украинцев. Голодомор, с такою же точно беспощадностью прошедшийся и по другим областям и народам, был объявлен геноцидом только украинцев и «национальным достоянием» Украины. За его отрицание предлагалось даже карать — как и за отрицание Холокоста! У тогдашней Рады хватило ума завернуть законопроект о «двух геноцидах в одном стакане».

Тогда за идентичностью обратились к самым недавним борцам за независимость Украины — к ОУН-УПА. При этом исторически роль украинских националистов в Холокосте неоспорима: это убежденные палачи! Что нисколько не напрягает идеологов новой идентичности: давайте перевернем страницу, так сказать.

В следующую после победы над «Джойнтом» пятилетку вокруг Бабьего Яра не происходило практически ничего. А в 2011 году — очередной закладной камень очередного мемориально-музейного комплекса «Бабий Яр». Строить его собрался Фонд памяти «Бабий Яр» олигарха В. Рабиновича (не путать с фондом «Память Бабьего Яра» И. Левитаса) рядом с Лукьяновским еврейским кладбищем. Но на кладбище строить нельзя, тотчас же грянул громкий раввинский спор о том, где граница кладбища. Рабинович, даже не дослушав этот спор, ретировался, а в 2015 году уступил права на аренду участка другому инвестору-благотворителю — Мемориальному центру Холокоста «Бабий Яр»: «Джойнту 3.0», так сказать.

В новый консорциум филантропов вошли украинские и российские олигархи, главным образом евреи с украинскими корнями (М. Фридман, Г. Хан, В. Пинчук, П. Фукс и др.). За дело взялись с размахом: собрали представительнейший наблюдательный совет во главе с Н. Щаранским (в его составе, кроме олигархов, братья Кличко, Й. Фишер, А. Квасьневский и др.), солидный научный совет во главе с голландским историком К. Беркофом, разработавший за пару лет толстенный исторический нарратив, провели солидный конкурс архитектурных проектов… Похоже, что Благотворительный фонд извлек уроки из поражений предшественников и делает все для того, чтобы не разделить их судьбу.

Недавно, например, он заручился поддержкой президента Зеленского.

Но для коллективного «Анти-Джойнта», работавшего в эти же годы, и созидательно, над своей концепцией заповедника «Бабий Яр» новый фонд, увы, был всего лишь очередным Джойнт-Карфагеном, который должен быть разрушен. Сотни интеллектуалов подписывались под письмами возмущения и протеста!

Самая красная тряпка на сей раз — российский олигарх Михаил Фридман. Ату его! Фридман — рука Кремля, Фридман — это Русский мир! Руки прочь от нашего украинского Бабьего Яра, даешь суверенный украинский Холокост и т.д.!

А когда Наблюдательный совет решил сменить исполнительскую команду и у дирижерского пульта встал российский кинорежиссер Илья Хржановский (с фильмом «Четыре» и мегапроектом «Дау», снятом, кстати, на Украине, в Харькове), скандал взвился до небес. После того как в публичную сферу попал эскиз-презентация Хржановского с предварительными соображениями о будущем мемориала, на него нацепили еще и образ садомазохиста. Презентации «Дау» не выдержал уже Научный совет, из которого — «по этическим соображениям» (насмотревшись, видимо, «Дау») — вышли Беркоф и несколько западных историков, как не выдержала и харьковская прокуратура, открывшая на Хржановского уголовное дело (sic!) из-за якобы издевательств над детдомовцами во время съемок. Такого финта в истории битв с «Джойнтами» еще не бывало!

Впрочем, и Хржановский, и его новая команда — тоже «крепкий орешек»: новая концепция обещана к концу года, а покамест запускаются десятки автономных творческих и научных проектов с участием С. Лозницы, М. Зыгаря, многих украинских историков.

Кстати сказать, оба исторических нарратива непримиримо расходятся лишь в адресности будущего мемориала: Украина и украинцы — в одном случае, и весь мир – в другом (к чему, как историк Холокоста, я не могу не присоединиться). По-разному трактуются и контуры мемориальной территории. Но во многом они дополняют друг друга, так что спокойное обсуждение, частичный пересмотр и синтез концепций были бы стократ продуктивнее вербальных громов и молний.

Печально, что эта война — война памяти и амбиций — ведется на костях и пепле жертв трагедии, разыгравшейся 79 лет тому назад и так и не дождавшейся до сих ни достойного увековечения, ни хотя бы спокойной подготовки к сему.