Обстоятельства, с которыми мы столкнулись в последние месяцы, остановили повседневность и выбили нас из ежедневной рутины. Эта остановка, возможность побыть наедине с собой заставила многих переосмыслить «пройденное» и помечтать о предстоящем; оказалось, что в условиях «новой нормальности» проще начать жизнь с чистого листа, дать волю скрытым талантам и наконец посвятить себя тому, чем всегда хотелось заниматься.

В пилотном выпуске мы поговорили со старшим научным сотрудником ИГИТИ им. А.В. Полетаева (НИУ ВШЭ) Олегом Морозовым и научным сотрудником Международной лаборатории социальной нейробиологии (НИУ ВШЭ) Оксаной Зинченко о том, что происходит с образованием сегодня, как меняются планы и отношение к своему личностному и профессиональному росту.

Как быть с ощущением невесомости, как решиться сделать выбор, когда в подвешенном состоянии находится буквально весь мир? Ниже краткая версия первой части специального проекта. Полную версию сразу можно найти тут.

— Для нашей повседневной жизни в целом характерен достаточно высокий уровень неопределенности, и в какой-то степени, чтобы успешно противостоять стрессорам, необходимо развивать устойчивость к стрессу:

1. понять, за что можно взять ответственность в текущих ситуациях, над чем взять контроль. Есть объективные факторы, с которыми мы ничего не можем поделать, но есть элементы ситуаций, которые мы способны изменить или же изменить к ним свое отношение. 2. Восстанавливать и поддерживать социальные связи, поскольку потребность в построении и поддержании гармоничных отношений, принадлежности к группе — одна из самых значимых потребностей человека. 3. Выход из зоны комфорта позволяет нам обратить внимание на наши приоритеты и пересмотреть иерархию своих целей и ценностей.

Олег Морозов (старший научный сотрудник ИГИТИ им. А.В. Полетаева — НИУ ВШЭ): Сложный вопрос. Прежде всего я бы отказался от понятия «модель». Да, в современных разговорах об образовании оно всплывает часто. Послушать некоторых коллег, так все высшее образование у них делится на какие-то модели — «советские», «российские», «западные», «болонские», «немецкие», «американские», «классические» и прочие. Каждый понимает под этими моделями то, что ему больше нравится, и разговор быстро теряет смысл.

Взять хотя бы Болонский процесс, запущенный в июне 1999 г., — создание единой системы европейского высшего образования.

Есть программа реформ, этакий образ желаемого будущего, закрепленный в Болонской декларации и других документах. Программа эта реализуется в 48 странах вот уже почти 20 лет, причем очень неравномерно, все время натыкаясь на различные препятствия. Итальянское высшее образование по-прежнему отличается от немецкого, а венгерское — от финского, хотя все эти страны являются частью Болонской системы.

Еще пример — «гумбольдтовская модель» или «немецкая модель», о которой, думаю, многие слышали. Бытует заблуждение, что она родилась в Берлине благодаря Вильгельму фон Гумбольдту в первое десятилетие XIX века, распространилась на немецкоязычную Европу и стала образцом для подражания во всем мире. Это не так. В Германии после ее объединения в 1871 году насчитывалось 18 университетов, и все они были разные. Если бы мы с вами перенеслись в те времена и сообщили современникам, что они работают по какой-то «берлинской модели», придуманной Гумбольдтом, они бы очень удивились. Историки порой употребляют понятие «модель», но только не по отношению к существующим образовательным практикам, а к теоретическим конструкциям философов, педагогов и администраторов, рассуждающих о том, каким они хотят видеть идеальное образование. Рассуждения эти очень интересны, полезны, вот только когда вы знакомитесь с ними, помните, что реальная жизнь устроена намного сложнее — в модели она не вписывается.

— Я не отношу себя к коронавирусным конспирологам, поэтому сразу оговорюсь, что влиянии COVID-19 на будущее образования рассуждать не буду. В остальном, мне кажется,

Думаю, в ближайшие лет 10 именно эти три проблемы будут главными вызовами для университетов в развитых странах. Я уже несколько лет с большим интересом слежу за американскими колледжами свободных искусств (англ. «liberalartscolleges»), где развиваются альтернативные методы оценивания студентов.

Уверен, ничто не портит образование больше, чем оценка, которая даже у самых объективных и принципиальных преподавателей очень субъективна. Даже в лучших университетах оценки превратились в инструмент власти преподавателей над студентами. Очень надеюсь, что когда-нибудь отмена числовых оценок станет мировой практикой не только в высшем, но и в среднем образовании. Хороший опыт — Бруклинская школа святой Анны в Нью-Йорке, которая уже много лет готовит очень сильных выпускников, поступающих в лучшие университеты. При этом в школе нет отметок. Это принципиальная позиция руководства.

США по-прежнему остается страной с самым рейтинговым университетским образованием в мире, но, при всех плюсах, у этого образования есть один изъян — оно безумно дорогое. Есть хороший документальный фильм 2014 года «Башня из слоновой кости» (англ. «IvoryTower»), в котором среди прочего рассказывается, как много бесплатное образование значит для американцев и как тяжело его получить.

В 2017 году начался грандиозный эксперимент: губернатор штата Нью-Йорк Эндрю Куомо подписал указ о государственном финансировании обучения в колледжах для студентов с годовым семейным доходом ниже 125 тыс. долларов. Эксперимент идет очень неровно — у программы Куомо есть масса ограничений, из-за которых студентам часто отказывают в финансировании, хотя сама инициатива встретила широкую общественную поддержку.

Сенаторы Берни Сандерс и Элизабет Уоррен шли на праймериз от демократов с планом создать бесплатное обучение. Посмотрим, что сделает Джо Байден, если выиграет осенью 2020 года.

Много сказано и написано о том, как американское образование, в том числе высшее, воспроизводит расовое и социальное неравенства. С подъемом движения «BlackLivesMatter» об этом неравенстве заговорили вновь с удвоенной силой, и правильно сделали. Очень интересно, смогут ли американцы справиться с этим в XXIвеке.

В России платное образование тоже критикуется, но совсем иначе и не так громко: государственные вузы предоставляют бюджетные места на большинстве своих программ.

Зато у нас гораздо острее ощущается проблема автономии угниверситетов от государства, точнее проблема отсутствия этой автономии. Российское высшее образование по-прежнему очень централизовано, впрочем как и вся наша страна.

Но и этого недостаточно. Самоуправление должно быть не только внешним, но и внутренним. Идеальный университет в моем понимании — это республика, когда ректоры, проректоры, деканы, члены ученых советов, заведующие кафедрами, директора институтов и прочие выбираются своими коллективами, а студенты участвуют в решении университетских проблем на равных с преподавателями и администраторами. Мы о таких республиках пока можем только мечтать.

В этом плане я с большой надеждой смотрю на студентов, включающихся в нашу университетскую и политическую жизнь. Здорово наблюдать за тем, как они консолидируются, критикуют, обсуждают, задают вопросы! Кто-нибудь до недавнего времени поднимал тему сексуальных домогательств в университете и пытался ее обсудить на широком уровне? Первые громкие голоса раздались именно в студенческой среде.

В российской истории уже был период, когда университеты превратились в центры притяжения прогрессивно мыслящих людей, обсуждавших социально-политические проблемы как в академическом мире, так и в стране в целом. Это было на исходе Российской империи, в конце XIX— начале ХХ века. Ирония судьбы: государство, создавшее сильные университеты, чтобы те были кузницами кадров, то есть выпускали чиновников, работавших на благо империи, невольно способствовало тому, что в этих университетах собрались критически мыслящие люди, относящиеся к государству, мягко говоря, с большим скептицизмом. Думаю, будущее российского образования во многом будет определяться словами и делами студентов. Надеюсь, доживем до того дня, когда у них будет свое представительство в ученых советах с полноценным правом голоса, как в Германии.

Над материалом работала команда «Культура Три» (проект «Пространство Политика»): Аня Калюжная, Таисия Кучинская и Ирина Пономаренко. Дизайн проекта на Readymag: helen_petcova