Колонка · Культура

Увещевание

Писано в день смерти Блока

Дмитрий Быков , обозреватель
Иллюстрация: Петр Саруханов / «Новая газета»
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться?
Милые братья мои белорусские! В воздухе пахнет восстанием масс. Сколько уж лет вы терпели без устали — Видимо, можно замучить и вас.
Вы собираетесь вашего гоблина, Лидера ваших глубинных пластов, Выгнать из Витебска, Минска и Гомеля — И поместить, предположим, в Ростов.
Мертвое дело. Не стоит и пробовать. Врос, полагаю, за тридцать-то лет. Вам же придется все это расхлебывать, А привлекательных выходов нет:
Либо в объятия нашего кремлина, Что, окончательно ороговев, Примет — но это для вас неприемлемо, — Либо на Запад, в жерло МВФ.
Сколько ни манят небесные выси нас, Всюду маячит холодный прием. Так ли, иначе — повсюду зависимость, А независимость только при ём —
Чудище облом, озорном, проверенном, Свойском, привычном, как запах клопа, Сделавшим ваше Отечество мерином — Вялым, покорным, но тянет пока.
Им-то и держится — пища ли, войско ли… Вольница дразнит, но больше — грозит. Главное слово, по-моему, — «свойское». Свойский. Савейский. Как свой паразит.
Он-то привычный, а после-то что еще? Тридцать уж лет просвистело при нем. Старое, злое, ручное чудовище: Вместе корячились, вместе помрем.
Словно уткнешься в подушку вонючую, В старую простынь, родное белье: Пахнет козлиной, подмышкой, онучею, Но ничего не попишешь — свое.
Русь моя, жизнь моя, вместе ль нам маяться? Вместе. Субстанцией стали одной. Глядя глазами пожившего заица, Рядом с охотником волк — как родной.
Он — воплощенье вождя и повытчика, Низкого неба и близкого дна, Он же — как жизнь. Роковая, привычная, Тоже ужасная, тоже одна.
Если вглядеться — такая немилая! Вечная изморось, вечный бардак, Вечная бестолочь… Но отними ее — Как-то неправильно. Лучше уж так.
Тоже ходили мы с белыми лентами, Словно у Ханеке в страшном кино, — Женщины с лицами великолепными, Дети с горящими взорами… Но —
Надо смиряться с веленьями высшими! Так что при взгляде на ваш огород Было бы славно, коль тоже не вышло бы. Пусть он хотя б шестьдесят наберет.
Если сбежите, как Анна Каренина, — Вы между нами вбиваете клин, Мы же останемся только с Кореею. Хоть и заслуженно — горько же, блин.
Верьте же свойскости — подлинной истине, Плоской, нагой, как сухая стерня. (Страшно задуматься: это я искренне? Видимо, искренне. Тьфу на меня.)
Так что признайте: не стоит и пробовать. Всюду рисуется страшная месть. Если б вы жили действительно впроголодь… Но ведь не впроголодь? Что-то же есть?