Несколько тысяч мужчин в фесках и тюбетейках стоят на поле и тихо переговариваются. Небо затянуто облаками, но жарко. Вокруг — недостроенные неоштукатуренные дома, много машин. Поселок Строгановка на окраине Симферополя: несколько тысяч жителей, большинство — крымские татары. Сейчас на поле больше людей, чем проживает в поселке. Женщины — отдельно. Люди собрались на дженазе, мусульманских похоронах, трехлетнего Мусы Сулейманова. Утром его привезли после судмедэкспертизы, Эрнест Бектемиров вынес из машины маленький, завернутый в детское пушистое одеяло сверток.

Тело обмывают и выносят к собравшимся на табуте, завернутое в кафан. Имам произносит в громкоговоритель аяты, тысячи человек складывают ладони для молитвы.

После похорон на могиле поставили белый деревянный столбик, на котором написано от руки — «Сулейманов Муса Русланович» и даты короткой жизни — 2017–2020. «Эльвида фани дунья», — надпись рядом на крымскотатарском, но арабицей — «Прощай, бренный мир!»

На следующий день к могиле пришел Бекир Куку — 13-летний мальчик из поселка Самота возле Ялты. Он присел на корточки перед могилой, сложил ладони для молитвы и зашептал.

Отец погибшего Мусы, так же, как и отец Бекира Куку, арестован. Разница только в том, что правозащитник Эмир-Усеин Куку, получив 12 лет строгого режима, уехал в колонию в Башкортостан, а Руслан Сулейманов находится в СИЗО Симферополя. Несколько дней назад его перевели туда из психиатрической лечебницы, где он принудительно проходил экспертизу. Сулейманова, как и Куку, обвиняют в принадлежности к исламской партии Хизб ут-Тахрир, запрещенной и признанной в России террористической в 2003 году.

Ровно год назад Строгановку оцепили бойцы ОМОН «Беркут», все выезды перекрыли, а оперативники ФСБ обыскивали дома. В результате появилось самое массовое дело Хизб ут-Тахрир за все время после запрета партии — о создании Симферопольской ячейки. Сейчас по делу обвиняются 29 человек.

Руслана Сулейманова задержали после обыска в его доме.

«Я проснулся, пошел намаз почитать. Тут зашел фээсбэшник, спросил меня: «Кто-то дома есть?» Нашли планшет, спрашивают: «Чей?». Анака отвечает: «Сына». Они сказали мне: «Скажи пароль, а то не отдадим». Я подумал и записал им его на бумажке. Но они все равно забрали», — рассказывал старший сын Сулейманова, 13-летний Мухаммад.

Руслана Сулейманова отвезли в Симферополь и на следующий день арестовали вместе с еще двадцатью с лишним мусульманами, которых задержали после обысков в Строгановке. Через несколько месяцев к нему присоединился его старший брат Эскендер. Его арестовали по тому же делу Симферопольской ячейки Хизб ут-Тахрир.

Эмир-Усеин Куку, по версии обвинения, входил в Ялтинскую ячейку Хизб ут-Тахрир. До этого суд рассматривал дело Севастопольской ячейки, Бахчисарайской, еще одной Симферопольской. Сейчас в суде одновременно идет процесс второй Бахчисарайской и Белогорской групп. Всего по обвинению в принадлежности к Хизб ут-Тахрир в Крыму после 2014 года арестовали 67 мусульман, еще пятерых объявили в розыск. И лишь трое, самых первых задержанных в январе 2015 года, отбыли наказание и вернулись домой под административный надзор на восемь лет.

Скорее всего, к обвинению в создании террористической организации Руслану Сулейманову добавится статья о приготовлениях к захвату власти, насильственному изменению госстроя. Конечная цель Хизб ут-Тахрир — построение Халифата, исламского государства, живущего по нормам шариата, на территории, которую партия считает традиционной для ислама. Россия в нее не входит, и тем не менее логика следствия такова: если партия пропагандирует создание Халифата, тем самым она выступает за уничтожение того государственного строя, который существует сейчас.

Наказание с каждой новой обнаруженной ячейкой Хизб ут-Тахрир в Крыму ужесточается. Последний приговор — Инвер Бекиров из Ялтинской группы с таким же обвинением получил 18 лет строгого режима.

Нельзя однозначно сказать, что все обвиняемые по делу Хизб ут-Тахрир изначально выступали против российского присутствия в Крыму и за это подвергаются преследованиям. Скорее, именно первые аресты 2015 года и массовые задержания в 2016-м заставили крымскотатарских активистов, семьи арестованных и их адвокатов создать объединение «Крымская солидарность».

«Крымская солидарность» расценивается российскими силовиками, очевидно, как угроза. Один из вопросов, который при допросе о пропавшем сыне следователи задавали маме Мусы — Эльзаре Сулеймановой — был о том, почему она первым делом сообщила о пропаже именно «Крымской солидарности». Начиная со второй массовой волны задержаний в Бахчисарае весной 2018 года, когда был арестован координатор «Солидарности» Сервер Мустафаев, стало ясно, что теперь фигурантами дела Хизб ут-Тахрир рискуют оказаться не только исполняющие пятикратный намаз мусульмане, но и активисты «Крымской солидарности». Правозащитный центр «Мемориал» неизменно записывает всех задержанных по делу Хизб ут-Тахрир в Крыму в число политзаключенных.

Руслан Сулейманов был одним из стримеров, гражданских журналистов «Крымской солидарности». Через день после похорон его сына Мусы соболезнования и поддержку ему как «крымскотатарскому гражданскому журналисту» выразил Национальный союз журналистов Украины. Его руководитель Сергей Томиленко призвал всех коллег проявить солидарность с Русланом Сулеймановым и другими гражданскими журналистами в Крыму в их борьбе за свободу слова.

Впервые его задержали зимой 2017 года. В толпе крымских татар он снимал на телефон для аккаунта «Крымской солидарности» в фейсбуке очередной обыск. Его арестовали на пять суток, расценив его действия как участие в несанкционированном митинге. Осенью того же года он уже действительно вышел на одиночный пикет в поддержку арестованных крымских татар и был оштрафован.

26 марта 2019 года Сулейманов попытался выехать из Крыма в Херсон. Он отдал российским пограничникам паспорт, но неожиданно документ ему не вернули и повели на допрос. Спрашивали о религиозных исламских организациях и о том, кто имеет влияние среди крымских татар. К вечеру отпустили, но вернули порванный паспорт. Пройти через границу ему с испорченным документом не разрешили. На следующий день стало понятно, почему Строгановку оцепили. И Сулейманова задержали оперативники ФСБ.

Не учитывать ее не могли ни активисты, приехавшие на поиски, ни российские силовики и спасатели. История пропавшего мальчика сразу же стала политической. Так же, как статус его арестованного отца.

Руслан Сулейманов родился в узбекском Коканде, куда депортировали его родных. В 1993 году семья вернулась в Крым, где он окончил факультет физики магнитных явлений Таврического национального университета. С 2014 года он ушел со всех работ и занялся репетиторством детей по физике, а потом и делами «Крымской солидарности».

Когда его задержали, старший сын Мухаммад молчал несколько дней, потом подошел к матери и сказал: «Забрали бабаку, веселье и настроение». Его бабушка — Зера Сулейманова — родилась во время депортации в Узбекистан.

С будущей супругой Эльзарой Сулейманова познакомила Мерьем Куку — жена Эмира-Усеина из Ялты. «Моя тетя встретилась однажды с Мерьем, — рассказывает Эльзара. И спросила ее: «Мерьем, у вас на ЮБК нет женихов? Я так хочу, чтобы моя племянница у моря жила». Она спросила, и ко мне приехал Руслан знакомиться, потом приезжал с Эмиром еще несколько раз. Это было в декабре 2008 года, а в январе 2009-го уже у нас был никях. Три раза увиделись и понравились друг другу».

У них родилось трое детей, в 2017-м — Муса, которого через три года они потеряли.

Ранним вечером 24 июля Эльзара сообщила, что Муса пропал, и она со старшими детьми не может его найти. Он играл рядом с домом с сестрой — шестилетней Асией. Девочка зашла в дом на короткое время, а когда вышла, Мусы уже нигде не было видно. Она сказала матери, и вместе они побежали к ближайшему пруду. Им показалось, что это самое опасное место. Пруд зарос камышами, воды почти не было видно. Эльзара сообщила о беде активистам «Крымской солидарности».

К 18 часам подъехал один из будущих координаторов поисков — Шевкет Семедляев, через полчаса — следователи Следственного комитета, через час — добровольцы отряда «Лиза Алерт», спасатели МЧС уже были к этому времени на месте.

«Начали искать. Постоянно приезжали люди. Часам к 11–12 поиски уже вели активно. К двум ночи приехал руководитель «Лиза Алерт». И они взялись координировать процесс. А до этого мы отправляли людей по своей инициативе в разных направлениях.

Ночью аквалангисты осмотрели пруд, волонтеры проверили все ямы, ходили группами по поселку, заходили во все дворы и дома. Кинологи с четырьмя собаками оказались бесполезны. В воздух запустили полицейский квадрокоптер с тепловизором.

Следственный комитет сразу же возбудил уголовное дело по статье об убийстве малолетнего, и почти не переставая, допрашивал Эльзару Сулейманову и старших детей. Прокуратура Крыма утром на следующий день опубликовала релиз, в котором предупреждала, что

«Поздно вечером в первые сутки меня постоянно вызывали в машину Следственного комитета следователи Регина Бражникова и Андрей Горюнов. Они спрашивали в подробностях, как все произошло, кого я могу подозревать, кто мог это сделать. Но это и полиция все время спрашивала: может какие-то враги, может родственники. «А где ваш муж?» — спрашивают. Я: «Под следствием». Спрашивали, по какой статье, может, у него какие-то враги, кому-то денег должен. Разные версии, на кого я могу подумать. Отвечаю: «Врагов никого нет, конфликтов тоже, ни с родственниками, ни с соседями», — рассказала Сулейманова. — Детей допрашивали. При мне один раз, когда только приехали часов в девять. Попросили рассказать, как все было. А уже поздно ночью, когда меня вывезли в Следственный комитет в Симферополь, Асия была рядом с соседкой, и девочку позвали психолог и следователь Горюнов. Начали на улице допрашивать, а потом и вовсе одну завели в дом и там расспрашивали. Спрашивали: «Пускает ли тебя мама одну в магазин, а с Мусой остаешься одна, а он один играет, а он убегает, в магазин знает дорогу?» Потом девочка уснула, а в полтретьего ночи они снова пришли и говорят: «Разбудите ее допросить». Соседка сказала, что пока мама не приедет, не будет будить ребенка. Но вот старшего, Мухаммада, все равно разбудили и без меня допросили».

Пройти полиграф ее отправила следовательница Регина Бражникова. В Следственном комитете Эльзару встретил офицер. Он поставил стул в коридоре для отца Руслана Сулейманова, который поехал с ней, и приоткрыл дверь, чтобы ему было слышно, что происходит в кабинете. Включил камеру. Сулейманова вновь подробно рассказала о пропаже сына.

Потом офицер предложил пройти полиграф, но сразу предупредил, что женщина может отказаться. Она согласилась. Он подключил к ней сенсоры и стал по несколько раз задавать одни и те же вопросы, немного перефразируя их.

«Ваш ребенок пропал? Вашего ребенка спрятали? Вашего ребенка украли? Ваш ребенок убежал?» — спрашивал офицер. Сулейманова сказала ему, что не знает, что произошло. «Знаете человека, который причастен к исчезновению Мусы? Вы знаете лицо человека, который причастен к исчезновению Мусы?», — продолжал офицер.

Его привели в кабинет, где сидел человек в штатском. Мужчина стал расспрашивать о ходе следствия и есть ли у заключенного связь с семьей. Попытался надавить, но Сулейманов повторял, что связь держит только с адвокатом. Его перевели в другой кабинет — там был начальник СИЗО и трое в гражданском. Снова спросили про связь с женой. Наконец сказали о пропаже сына. «Кто мог его выкрасть? Есть ли у тебя враги? Может, с кем-то, кто по делу с тобой, ты поругался?». «Врагов нет», — ответил Сулейманов.

Его снова перевели в другой кабинет — там были двое мужчин в штатском, которые стали матом кричать на него. «Ты же связывался с женой, знал же, что случилось, у тебя ведь есть связь! Чё ты раньше не сказал!? Ты знаешь сколько сил брошено, знаешь, сколько я пешком прошел, ища твоего сына!?» — кричал один из них. «И что?» — ответил Сулейманов.

— Говори, где твой сын!

— Не знаю.

— У кого он!? У родственников!? Отвечай!

— Ни у кого.

— Ты знаешь, братья мусульмане там собрались, ходят снимают машины сотрудников, ты же в курсе?

— Я не в курсе.

— Ты в курсе, в курсе.

— Что вы несете?

— Ты какой-то спокойный, что ты за отец? Я бы на твоем месте рвал и метал.

— Говори, где ребенок!

— Не знаю, вы что, с ума посходили?

— Не дай Бог!

На него кричали до тех пор, пока он не поклялся Кораном, что не знает, где сын. Покричали еще, спросили, зачем приходил адвокат, и отвели обратно в камеру. Сулейманова трясло. Когда через день ему сказали о гибели Мусы, он потерял сознание.

Весь следующий день после пропажи мальчика продолжались поиски. Приехали участники местного конного клуба, байкеры, две с половиной тысячи добровольцев — в основном, крымских татар, но не только. Из Бахчисарая кто-то организовал автобусы специально ко времени пересменок поисковых групп. Приехало несколько машин с неизвестными людьми, которые выгрузили воду в бутылках: «Ребята, мы не крымские татары, но за малыша сердце болит, как за своего. Удачи». Приехал глава Симферопольского района Дионис, обошел штаб: «Вам тут всего хватает? Вода, хлеб, помощь нужна?». К ночи решили срубить камыш у пруда — поиски были безрезультатны, их расширили уже на 30 км вокруг и по три раза осмотрели два небольших леса и пруд.

Все это время в доме Сулеймановых было множество людей. Сливная яма во дворе — небольшая четырехугольная яма в земле, накрытая деревянным настилом, на который кто-то положил небольшой бетонный блок-кирпич, наполнилась и стала течь.

«В четыре утра отправили последний рейд, в пять утра все спать завалились уже. В шесть уже стали просыпаться, потому что «Лиза Алерт» свои первые утренние группы отправляла. Я лег поспать на траве за домом, встал. Смотрю, ребята «ЗИЛок» вызвали. Он приехал, начал откачивать воду из ямы. Водитель увидел тело, закричал. Мы поняли, в чем дело. Я побежал за Следственным комитетом и МЧС, позвал их, и пошла процедура», —

Место оцепили, съемочные группы, которые оказались рядом, прогнали сами крымские татары, запрещая включать камеры. Маленькое тело увезли для экспертизы. Почти сразу же Следственный комитет заявил, что признаков насильственной смерти нет. Добровольцы стали разъезжаться. Эльзару Сулейманову не оставляли одну ни на минуту все следующие дни.

Перед похоронами адвокат Лиля Гемеджи обратилась к следователю ФСБ Сергею Махневу, который ведет дело отца погибшего Мусы, чтобы он позволил Руслану попрощаться с сыном. Следователь ответил, что это возможно только с разрешения начальства.

Адвокат ссылалась на разговор, надеясь, что это придаст дополнительный вес ее просьбе. На следующий день Гемеджи отправилась в управление спецслужбы на бульваре Франко в Симферополе и попыталась попасть на прием к руководству следственного управления.

«Странно, что следователь так вам сказал. Следователь — процессуально независимое лицо и сам решает все вопросы, — ответил Гемеджи дежурный. — Я понял. Я доложу. Но понимаете, руководитель сейчас на совещании. И неизвестно когда совещание закончится». Вместе с ней пришла коллега — Мария Эйсмонт. Она не выдержала и попросила дежурного зайти на совещание и сказать, что вопрос срочный, его нужно решить сейчас — похороны сегодня.

Во время похорон активисты «Солидарности» поставили у дома Сулеймановых коробку для помощи. К вечеру собрали полмиллиона рублей, сразу запланировали сделать забор. У многих домов в поселке его нет — денег не хватает, единственную детскую площадку успели построить те, кого обвиняют сейчас по делу Хизб ут-Тахрир, в том числе Руслан.

Сразу после пропажи Мусы в социальных сетях — в основном, украинских и крымскотатарских, появились версии произошедшего. Многие вспоминали похищения крымскотатарских активистов, в которых участвовали правоохранители.

Большая часть сомнений строилась на удивлении — как можно было искать ребенка на расстоянии 30 км вокруг поселка и не найти его в яме во дворе собственного дома. Яму осматривали несколько раз — и полицейские вместе с Лилей Гемеджи, и спасатели МЧС. В мутной воде ничего не было видно, но крышка показалась им настолько тяжелой, а шлепанцы из пенки не плавали на поверхности, что все решили — ребенок не мог сдвинуть крышку, она была закрыта, значит его там быть не может. И два дня штаб располагался буквально здесь же, рядом с деревянной крышкой, на которую положили кирпич.

Кто закрыл крышку после того, как Муса попал в яму, никто вспомнить не может, но многие склоняются к тому, что крышка могла быть сдвинута, и кто-то, так же заглянув внутрь, машинально задвинул ее на место. На всех собранных фотографиях и стримах с места поиска, начиная с вечера первого дня, крышка закрыта, на ней лежит кирпич. Уже после обнаружения тела следователи взвесили ее — 8 кг, ребенок мог сдвинуть, решили они на месте.

«Тапочки были на нем. Мы видели это своими глазами, точно так же мы видели его тело и лицо, — на теле не было признаков насильственной смерти… Люди, умершие от жестокости других людей, — у них другое лицо. Подкинуть тело туда невозможно физически, так как в трех метрах под стенкой сидели старики, в пяти метрах на крыльце — женщины, и везде вокруг — волонтеры, много волонтеров и родственников. Постоянно, в течение двух суток, возле ямы находилось более 200 человек. И даже рано утром с трех до пяти утра мы не спали, мы шли отдыхать тогда, когда приходила смена в 8–10 утра. Физически невозможно пройти незамеченным, открыть люк и закинуть тело в него, не попавшись на глаза всем нам», — рассказывал после поисков Эрнест Усманов.

которые он игнорировал и среди которых было лишь одно, где туманно говорилось о том, что «ребенок — в воде».

«Больше версий появляется у тех, кого в Крыму не было. Они ищут виноватых среди кого угодно. А по факту — несчастный случай. Трое следователей Следственного комитета были двое суток с нами рядом — спали, ели. Не вижу у них мотива что-то скрывать», — вспоминал Семедляев.

Но даже если признать гибель Мусы несчастным случаем, ответственность за нее многие возлагают на российские власти полуострова. В какой-то степени понимание этой ответственности подтверждается и огромной поисковой операцией с участием практически всех силовых ведомств. Буквально на следующий день после окончания поисков Мусы «Лиза Алерт» опубликовала сообщение о пропаже в Крыму Шевкета Арипова, потом еще двоих. Таких масштабных поисков никто уже не организовывал.

«Почему Россия несет ответственность за трагедии, которые имеют место в Крыму? Потому что преступление, которое началось с момента оккупации Крыма шесть лет назад, продолжается и сейчас… Сегодня в тюрьмах — около сотни наших политзаключенных. Их дети остаются без отца, и мать заботится о них одна. Поэтому это ответственность преступной оккупационной власти», — сформулировал претензии к российским властям после трагедии с Мусой бывший политзаключенный Ахтем Чийгоз.