— К ней пара прилетала. Его, наверное, пара. Ее. Или его. Не знаю. Потом и та улетела, а он остался у нас. Когда лед замерз, мне стало вот жалко. Потому что съел бы кто-нибудь. Собаки или лисы. Че он на льду остался один? Голодный, холодный. Пошли мы его и поймали.

Мужчину в зелено-коричневой куртке зовут Владимир Менкин. Он показывает, как он и его друзья ловили птицу, как бегали по тонкому льду в сумерках, как лебедь махал крыльями, как выгибал шею, как несли его в машину.

— Знаешь, какой это день был? Михайловское. День села. Это наш главный праздник. Был такой святой Михаил, в честь которого у нас построили деревянную церковь. Но ее уж нет больше. Разрушилась. Вот на Михайловское и решили лебедя спасать. А за три дня до этого у меня родился внук. Вовкой назвали. Как меня.

Какино — село мордовское. По одной из версий, название его произошло от эрзянского «кака» (ударение на последний слог) — «младенец».

Владимир Менкин здесь живет почти всю свою жизнь. Уезжал только на несколько лет, когда учился на зоотехника в соседнем селе и служил два года в армии.

— А потом сразу вернулся. Вся родня, весь род — все у меня здешнее. Работал зоотехником, гуртоправом, главным зоотехником, потом директором совхоза. Да какой совхоз! Там он уже развалился. Одно название оставалось. Зарплату двадцать лет никто не платил. Люди как бы за палочки ходили, работали. За зерно. Его получить, дома скотину прокормить, эту скотину уже продать и на эти деньги год жить. Вот так мы выживали.

Уже шестнадцать лет Владимир каждый четвертый день приезжает на окраину Какино. Здесь среди поля здание из белого кирпича с деревянными дверями-воротами. За ними гараж, где стоит старая красная машина, и комната с печкой и двумя кроватями. На окне — занавески с ромашками, на стене — плакат с медведем от «Единой России», на столе — чайник, над дверью — засушенный чертополох — по мордовскому обычаю он отпугивает нечистую силу. Это местная пожарная часть. Здесь дежурят спасатели — сутки через трое. Сегодня день Владимира, но он договорился с напарником о замене, чтобы показать мне птицу, которую спасли две недели назад.

— Здесь был школьный садик. Цветы раньше сажали. Теперь нет его. А вот здесь праздновали Масленицу. Сколько народу собиралось! Свободного места не было! Ставили столб, чтобы лазить, кони с санями ездили, плясали все. Самое большое село в районе у нас было: тысяч девять народу. А вот тут я жил, — Владимир показывает рукой вперед. Там пустырь. Сквозь снег пробивается трава, качается на ветру. Мы идем уже минут десять. За это время не встретили никого.

— А сколько людей сейчас здесь? — спрашиваю.

— У фельдшера 220 примерно человек числится. Так-то намного больше прописано: 280, что ли. Но они, видишь, кто в Нижнем на заработках, кто где.

Владимир ведет меня через улицу, на которой каменная церковь. Прогнившая крыша — из нее растут березы, обвалившиеся кирпичи, но новые пластиковые окна. Из-за одного из кирпичей он достает ключ, открывает тяжелую дверь. Внутри колышется свет: на потрескавшихся стенах горят лапмады. Над ними и на подоконниках — иконы.

— Это у нас вторая церковь. В честь Троицы. Раньше тут мельница была, а потом клуб. Пили, гуляли. А потом это все сгорело. Выгорели все доски. Никто уже не восстановит. У нас есть один человек: читает молитвы, зажигает свечи на все праздники, деньги собирает по всему селу. Вот окна поменял, крест привезли. Но там миллиард еще надо. А он верит. Я слышал, есть олигархи, которые церквя восстанавливают. Может, какой олигарх на нашу церковь клюнет.

Владимир смотрит в нарисованные глаза Божьи. Молчит. На улице кричит петух, и так поют птицы, будто сразу после ноября придет весна.

Это было давным-давно. Тогда не было ни воды, ни земли, ни людей. Только звезды. И среди них родилась Великая птица Иненармунь. Однажды снесла она яйцо. Оно разбилось. Желток стал сушей, белок — бескрайним океаном, вместе с ними появился и воздух. Так, согласно мордовским мифам, получилась Земля.

Иненармунь — это образ гармонии мира, созидания объектов природы, Вселенной и космических сил. По одной из легенд, птица может явиться людям как посланница богов, чтобы загадывать загадки, которые те не в силах разгадать. Она приходит в образе утки, гуся или лебедя.

— А вы слышали о Великой птице? — спрашиваю Владимира.

— Есть в соседнем районе поляна. Там каждый год в середине лета проходит мордовский праздник. Там идолов наших тьма-тьмущая! Одни птицы! Больше ничего про них и не знаю.

Дом у Владимира Менкина — цвета неба. Во всем селе он такой один. За домом двор: куры, бык, поросята, козы и теперь лебедь. Как только он видит нас, поднимается на лапы, растопыривает во все стороны крылья — метра два в ширине — и начинает шипеть. Свиньи в соседнем загоне сразу же перестают есть.

— Когда вы его привезли сюда, как он себя вел?

— Так же вот и вел. Шипел на всех. Чуть поросенка не убил сразу. В пятачок клюнул. Пришлось высокую перегородку делать. Вон, смотрите ему в глаза. Взгляд какой строгий. Да, Тига? — он уже придумал лебедю имя. Больше всего Владимир переживает из-за того, что птица почти ничего не ест. Специально для Тиги он готовит манную кашу, добывает рыбу, насыпает зерно, но любой еде лебедь предпочитает воду — выпивает по ведру в день.

У Владимира есть летний домик. Там на полке среди спортивных наград стоят два красноклювых лебедя — «когда-то подарили дочери». А в сарае зимой он хранит двух других. Их он вырезал из шин — «они у меня такие кругленькие получились, как все в нашей семье». Но сейчас главный лебедь для Владимира — Тига.

— Вот привыкнет он, за мной будет ходить к весне. Будет улетать, а зимой опять ко мне приходить. Сто процентов. Только бы есть начал. И, вообще, будем друзья с ним. Да, Тига? — Владимир несколько секунд молчит. — Только заберут, наверное, его куда-нибудь. Обещались на выходные приехать. Какие-то природные ресурсы. Я ниче не смогу сделать. Если там решили на высшем уровне, как я не могу отдать? Он не мой. Он государству принадлежит.

***

Пока материал готовился к печати, за Тигой приехали из Госохотнадзора. Сейчас лебедь живет в нижегородском зоопарке. Ветеринары выяснили, что он обморозил лапы, когда жил на пруду. Пришлось ампутировать часть конечностей. Недавно Тига начал есть. Скорее всего, лебедь останется жить здесь и после весны.

Я позвонила Владимиру Менкину, чтобы узнать, скучает ли он по Тиге.

— А как же? Я ведь к нему уже привык. Если он через несколько лет будет в зоопарке, повезу внука Вовку в Нижний Новгород, познакомлю с Тигой.