«Архисекретно, шифром!»

«Дембель» по-ленински

Это пока лишь «шапка» ленинской телеграммы Троцкому от 10 сентября 1918 года! Так ведь и указание в тексте соответствующее: «Удивлен и встревожен замедлением операции против Казани, особенно если верно сообщенное мне, что вы имеете полную возможность артиллерией уничтожить противника. По-моему, нельзя жалеть города и откладывать дольше, ибо необходимо беспощадное истребление, раз только верно, что Казань в железном кольце. Ленин».

Или, к примеру, как было не засекретить собственноручно написанный проект постановления пленума ЦК РКП(б) о торговом договоре с Англией, один пункт которого гласил, что «в каждой ноте подтверждать, тайно и открыто, что послы обязаны следить за тем, ч[то]бы ничего не делалось против Англии», другой — предписывал «сообщать впредь все враждебное Англии только особым шифром, который послы не вправе давать расшифровывать ни одному секретарю, а обязательно расшифровывать лично». А еще одним пунктом и вовсе указано «восточным народам сообщить всем, но только устно через послов, без единой бумажки, что мы надуем Англию»!

Получил «ультрасекретное письмо Чичерина», — сообщал членам Политбюро через Молотова 30 января 1922 года глава советского государства, надо его обсудить, «ничего не записывая в протокол». Да и вообще по вопросу «об особых мерах конспирации для сообщений ультрасекретных, — продолжал Ленин, – предлагаю назначит одного из партийных секретарей при Молотове (или самого т. Молотова) для контроля над тем, чтобы ультрасекретные бумаги возвращались к нему и сжигались им лично».

Было что скрывать не только «от Англии», но и от собственных красноармейцев. На конец 1920 года в Красной Армии порядка 5,5 миллиона штыков, содержать такого монстра невмоготу, и большевистское руководство решило сократить РККА до одного миллиона. За декабрь 1920 — февраль 1921 года полмиллиона демобилизовали, осталось распустить еще четыре миллиона? Но их всех ведь надо и с фронтов развезти, так ещё и одеть-обуть-накормить! — «Явно, невозможная вещь, — пишет Ленин 5 апреля 1921 года Зиновьеву. – Вся суть в том, что военная бюрократия желает сделать «по-хорошему»: вези на ж[елезных] д[орогах]! А на ж[елезных] д[орогах] и 2 года провозят». При этом, возмущался «самый человечный человек», всем «давай одежу, обувь, хлеб». А потому всё и «надо в корне изменить: перестать давать что бы то ни было. Ни хлеба, ни одежи, ни обуви. Сказать красноармейцу: либо уходи сейчас пешком «без ничего». Либо жди 1 год на 1/8 фунта [51 грамм. — В. В.] и без одежи, без обуви. Тогда он уйдет сам и пешком».

Да и паровозов с вагонами для тебя тоже нет — иди пешком, хоть через всю страну. Или сиди в казарме и жди, получая целую осьмушку хлеба: «добрый Ильич» уже просчитал, что солдатикам и 51 грамм достаточно — чтоб сами разбежались. Или передохли… Так в Политбюро и порешали: «Признать необходимым радикально изменить быстроту демобилизации. Для этого: не везти демобилизуемых по ж[елезным] д[орогам], а отпускать пешим хождением (изъять использование порожняка и т.п.)». А ещё постановили «отменить правила и постановления о снабжении демобилизуемых одеждой, обувью и проч[им]». Попутно решили «поручить т. Склянскому разработать также вопрос о возможности омоложения армии, т.е. привлечения 18-летних с точки зрения обмундирования, размещения и др[угих] условий». То есть, пять миллионов воевавших — их на улицу, голыми и разутыми, но вместо них набрать миллион уже свежего пушечного мясца, для которого, оказывается, есть всё — и паек, и «одежа».

Своё решение о «дембеле» Ленин провёл по отработанной схеме — через несколько прокладок. Первая — Григорий Зиновьев: он и должен был вынести вопрос на заседание Политбюро ЦК РКП(б). Ни в коем разе не сославшись на Ленина: «Возьмите справки у Аванесова, Брюханова, Халатова, Курского». Вторая прокладка — Политбюро (тоже никакого упоминания Ленина), третья — уже Эфраим Склянский, заместитель председателя Реввоенсовета Республики: ему поручено «провести через РВСР и разработать точные предложения и исчисления». Теперь, оказывается, это уже предложение Склянского! И — никаких ссылок на то лицо, которое всю эту демобилизацию без штанов и затеяло. Его записку-указание засекретили столь глухо, что ни в какое «Полное собрание сочинений» оно не вошло, впервые её опубликовали лишь в 2000 году.

Как и другую, датированную 14 февраля 1921 года:

Речь шла об отправке — через Склянского и Смилгу (член РВС Кавказского фронта) — секретной директивы Политбюро командованию советской 11-й армии: вторгнуться в Грузию, захватить Тифлис, свергнуть национальное правительство и установить Советскую власть. Сделать это надо было под предлогом поддержки якобы вспыхнувшего «народного восстания»: «Цека склонно разрешить 11-ой армии активную поддержку восстания в Грузии и занятие Тифлиса при соблюдении международных норм», — гласила директива. При этом командование фронтом и членов РВС 11-й армии обязали немедленно прислать телеграммы, в которых бы те ручались за успех, взяв на себя и ответственность за возможный крах. Директиву Ленин оформил изящно, подписав: «По поручению Цека Крестинский». — Открестился, так сказать, от личного участия! Ещё и приписку сделал: «Нет, лучше сохраните архисекретно на 2-3 месяца».

В другой же шифровке, направленной Лениным РВС 11-й армии 15 февраля 1921 года, говорилось: «Цека рассматривает операции РВС 11 как местную защиту повстанцев нейтральной зоны от грозящего им истребления со стороны белогвардейцев. Считайтесь с этим политическим характером вашей операции во всех ваших публичных выступлениях. Разумеется, мы ожидаем от РВС 11 энергичных и быстрых действий, не останавливающихся перед взятием Тифлиса <…>». Вот и на этом документе рукой Ленина с тем же конспиративным изяществом выведено: «По поручению Цека Крестинский».

Решение принял Ленин, зато сколько прокладок! Оформлено как директива Политбюро, но пошла вниз уже даже не как решение, а как «разрешение ЦК»! Якобы подписанное ответственным секретарем ЦК Крестинским. Приказ о вторжении РККА в Грузию и вовсе заделан в обход Главкома Каменева! Вот и Орджоникидзе (член РВС Кавказского фронта) — тоже получил указание через Сталина. Оригиналы же — ленинской записки и директив — предписано у всех отобрать. И случись у стен Тифлиса какой конфуз, при чем здесь вождь мирового пролетариата — это самодеятельность каких-то там членов РВС 11-й армии… На другой день, 16 февраля, «народные повстанцы» объявили о провозглашении «Грузинской советской республики» и советские войска вторглись в Грузию…

«Тогда я вынул револьвер»

Как можно заметить, тов. Ленин, будучи реальным инициатором и организатором важнейших политических акций, имел обыкновение не брать на себя прямо инициативу этих решений, не подписывать острейших директив. Всячески и всесторонне подготовив таковые, он предпочитал изыскать любой повод объявить решение прямым следствием «революционной инициативы масс». Или же препоручить внести особо острое «революционное» предложение кому-то из соратничков. Но чтобы прямо подписаться под каким-либо заведомо «неоднозначным» (читай, палаческим) документом — ни-ни!

Будучи политиком и эгоцентриком, жаждавшим быть на вершине власти, популярности и славы, Ленин прекрасно понимал, что такое Суд Истории, знал историю всех европейских революций, особенно Французской — с её массовым террором, пожравшим и жизни прямых его инициаторов, и их посмертные репутации. Потому явно желал и здесь «пойти другим путем», но не в плане отказа от террора, а в смысле необходимости сугубой революционной конспиративности. В конце концов, за его плечами 20 лет подпольной работы, так что соответствующие приемы и методы он знал вовсе не по учебнику.

И уж по части умения прятать концы, замывать кровавые ошмётки и уничтожать неудобные факты, документы (и людей!) «дедушка Ленин» был, безусловно, мастер. Да иначе, как вся большевистская верхушка, просто не дожил бы до «Великого Октября», не выплыл бы ни в клоаке партийно-эмигрантской драчки за власть и финансовые подачки (в том числе, и от тайных служб некоторых иностранных государств), ни в жестокой борьбе за место в первых рядах власти в ходе Октябрьского переворота, ни после него — в кровавой схватке уже за единоличную власть.

К его наиболее выдающимся «достижениям» по этой части смело можно причислить и относительно успешную попытку сокрытия следов своей организующей роли в ликвидации царской семьи: на первом плане здесь и поныне отсвечивает Свердлов.

В отличие от Ленина, всегда старавшегося не оставлять компрометирующие его материалы, не говоря уж про прямые улики (а, при необходимости, и нежелательных свидетелей). Благо, возможностей для такой зачистки у него хватало, особенно после марта 1919 года, когда он, навсегда избавившись от своего самого опасного конкурента – Свердлова, взял в свои руки все нити управления партией и госаппаратом. Однако полной зачистки не вышло даже и у столь изощренного конспиратора: ключевые документы относительно подготовки, исполнения, а затем и сокрытия цареубийства всегда адресованы Ленину и Свердлову, а вовсе не одному лишь Свердлову! Так что «добрый Ильич» полностью был в курсе абсолютно всех деталей и перипетий этого дела, с начала и вплоть до самого конца, ничего не делалось через его голову или за его спиной.

Чрезмерно «наследил» Ильич даже в той сфере, которую с полным на то основанием полагал исключительно своей вотчиной: весь период подготовки убийства царской семьи он, как и Свердлов, постоянно был на прямом проводе с Екатеринбургом. Оба они, вместе и порознь, наговорили километры и километры телеграфных лент, избавляясь от этих улик незамедлительно. На сей счёт у тов. Ленина была разработана целая процедура, описанная Эдвардом Радзинским. Писатель привёл рассказ охранника Акимова, дежурившего на посту у приёмной Ленина и его кабинета летом 1918 года.

Выполнял охранник и другие поручения: отвозил на радиостанцию или телеграф особо важные ленинские телеграммы. Обязательно забирая обратно и подлинники телеграмм, и телеграфную ленту. Когда после передачи одной из таких ленинских телеграмм телеграфист заявил, что ленту не отдаст, а будет хранить у себя (таков, вообще-то, порядок на телеграфе), Акимов, исполняя недвусмысленное распоряжение Ленина («забрать!»), вынул пистолет и «убедил» телеграфиста вернуть ему ленту.

Радзинский привёл и другую версию воспоминаний Акимова: когда решили «расстрелять семью Николая, Совнарком и ВЦИК написали телеграмму с утверждением этого решения. Я. М. Свердлов послал меня отнести эту телеграмму на телеграф, который помещался тогда на Мясницкой улице. И сказал — поосторожней отправляй. Это значило, что обратно надо было принести не только копию телеграммы, но и ленту»! Но когда Акимов потребовал их у телеграфиста, «ленту он мне не отдавал. Тогда я вынул револьвер и стал угрожать телеграфисту. Получив от него ленту, я ушёл».

Ленты уничтожили, а вот значение другого важного источника явно недооценили: сам факт переговоров — даты, время и абонентов — зафиксировал так называемый аппаратный журнал записей переговоров по прямому проводу переговорной станции Кремля…

В бумажную массу

В феврале 1920 года схожая ситуация возникла с казнью Колчака, по-сути, тоже бессудной. Ленин тогда послал красноречивую записку-распоряжение Склянскому:

Здесь тоже и почерк-стиль характерный, да и сделано через несколько прокладок. Первая — опять Склянский. Вторая — Иван Смирнов, член РВС 5-й армии Восточного фронта, которая находилась тогда на подступах к Иркутску: он должен был получить указание уже от Склянского — без малейшей ссылки на Ленина («архинадежно»)! Два звена, две прокладки, но все равно — шифром, что подчеркнуто трижды. И — никаких ссылок на первое лицо непосредственным исполнителям, концы обрублены, казалось, навсегда: какой-такой тут Ленин — причина бессудной расправы с Колчаком — инициатива РВС 5-й армии! Или, на худой конец, согласованная взаимная инициатива члена РВС 5-й армии Смирнова (который давний сторонник Троцкого, это всем известно) и Склянского (а этот — вообще правая рука Троцкого). При необходимости всё можно было развернуть и против «демона революции».

…И всё же зачем понадобилось убивать низложенного монарха, вместе с семьей, да ещё столь тайно и предельно конспиративно? Попробуем объяснить, опираясь на ленинские же «архисекретно» и «архиконспиративно». 26 октября 1918 года между Лениным и наркомом юстиции Дмитрием Курским состоялся любопытный обмен записками.

Опять Ильич отдает недвусмысленное указание через посредников, опять несколько прокладок. Зачем? А затем: речь шла о зачистке реальных правоустанавливающих документов на собственность, «обобществленную» от имени Советского государства, а фактически – корпоративно захваченную и корпоративно же присвоенную верхушкой партии большевиков во главе с лично Лениным. Распоряжение и управление всей собственностью на землю, недра, сколь-нибудь крупные предприятия, транспорт, пути сообщения, связь, все отрасли экономики — всё это уже стало достоянием исключительно этой корпорации. Теперь надлежало совершить последний шаг в деле гигантского передела: аннулировать прежние права владения законных владельцев — ещё не убитых или находящихся за границей.

По сути, речь шла о мерах, завершающих присвоение основной собственности в России верхушкой большевиков, необходимых для гарантированного недопущения когда-либо в будущем реставрации прав всех законных владельцев собственности, уже захваченной и присвоенной. Вот для обеспечения необратимости этой узурпации и надлежало, по мнению Ленина, гарантированно, — чтоб и следа не осталось, — физически уничтожить все без исключения материальные носители юридических прав. Но — сделать это тайно, переработав в «бумажную массу» все захваченные правоустанавливающие документы. Предшествовал же этому процесс физического уничтожения всех членов императорской фамилии (прежде всего, всех членов семьи царя) — как носителей наследственных, всемирно признанных юридических прав на власть в России.

И, разумеется, тоже путем превращения их в ненаходимый и неопознаваемый прах, аналог переработки в бумажную массу. Но кто выдвигал такие идеи, кто их формулировал, кто требовал совершенной секретности и всеохватности мероприятий? Тот, кто обычно начинал свои слегка завуалированные распоряжения характерными словами «Не пора ли…»