Между моралью и запретом

На афише ультимативное предупреждение: «Администрация театра просит принять во внимание, что зрители до 18 лет в зал допущены не будут». При этом на сцене среди нимфеток оказались и несовершеннолетние девочки, в том числе и дети высокопоставленных сотрудников Мариинского театра. Тут надо заметить, что подобная провокация композитором в партитуре не заложена, и, например, в Праге спокойно обошлись без детского участия. В данном же случае ремарка на афише явно выполняла задачу рекламного слогана: запретный плод сладок. На самом же деле пани Даубнерова старалась создать интеллигентный спектакль без «желтизны» и «натурализма», быть может, только с излишней назидательностью.

«Лолита» по-прежнему в планетарных бестселлерах. И роман, впервые изданный в августе 1955 году в Париже, до сих пор переживает разнообразные трансформации во всех сферах не только искусства, но и утилитарной жизни, несмотря на то, что феноменальный набоковский язык — главная ценность произведения — оказывается очень уязвимым. Эту постановку оперы можно счесть юбилейной, так как мировая премьера состоялась 25 лет назад в Стокгольме под дирижерской палочкой Мстислава Ростроповича и по-шведски. Дело в том, что Голливуд, купивший права на сюжет романа Владимира Набокова до 1998 года, разрешил поставить оперу лишь однажды и только в том случае, если она прозвучит на языке, носителей которого не больше восьми миллионов в мире.

Партитура Щедрина крайне требовательна к мастерству исполнителей: мало какой оркестр и какие певцы способны исполнять музыку, сочетающую разнообразие темпов и сложнейшую палитру ритмических рисунков. К тому же либретто, созданное самим Родионом Щедриным на русском языке (существует не только шведский, но и английский вариант, одобренные Набоковым), превратило уникальный слог во многом в «служебный текст». Оперные либретто практически никогда литературными достоинствами не отличаются. Но в данном случае это особо ощутимо, поскольку проходит по чувствительной грани между моралью и «запретностью».

Поэтому, несмотря на то, что все скандалы давно канули в Лету, театральная судьба оперной «Лолиты» в России исчерпывалась единственным полноценным воплощением — постановкой режиссера Георгия Исаакяна и дирижера Валерия Платонова, осуществленной в 2003 году на сцене Пермского театра. И нынешнюю мариинскую постановку российской можно назвать лишь условно, поскольку это копия пражского спектакля.

Другое дело, что Валерий Гергиев, не только организовавший премьеру, но и вставший за дирижерский пульт, придал партитуре масштаб настоящей гранд-оперы. Однако это не решило других проблем. Пражский спектакль делался для «шкатулочного» старинного Сословного театра (где еще Моцарт дирижировал), и сцена Мариинки кажется для него огромной. Декорации именитого сценографа Бориса Кудлички, соавтора спектаклей таких мастеров, как Мариуш Трелиньский или Кит Уорнер, для питерских подмостков смотрятся мелковато, будто атрибутика дома куклы Барби. Очевидны и технические нестыковки в освещении и видеопроекциях. И все же основное разочарование в том, что исполнители главных партий, в полном составе импортированные из оригинальной постановки, по дороге из Праги в Петербург утратили чувственную составляющую, а их артистизм превратился в чистую формальность.

При этом певцы ведут себя героически. Партию Лолиты исполняет выпускница Санкт-Петербургской консерватории, уже несколько лет служащая в Мариинке, сопрано Пелагея Куренная. Мать Лолиты Шарлотта — солистка питерского театра «Зазеркалье», меццо-сопрано Дарья Росицкая. Ей единственной удалось избежать потерь от переноса представления. Еще один ключевой персонаж, соперник Гумберта, Клэр Куильти. Его припадочные речитативы — одни из самых запоминающихся эпизодов оперы. В Праге Куильти исполнял блестящий характерный тенор Александр Кравец, в Питере его заменил чех Алеш Брисцейн, ощутимо снизивший демонизм образа. Из вторых ролей, отданных штатным солистам Мариинского, запоминается Злата Булычева — начальница гимназии Мисс Пратт, дама с резкими, быстрыми движениями и повадками надзирательницы.

Партия Гумберта в опере Щедрина, пожалуй, самая сложная. В определенном смысле «Лолита» — опера-монолог главного героя, попытка реализации набоковской идеи «исповеди светлокожего вдовца». Баритон Петр Соколов с честью выдерживает этот изнуряющий и физически, и эмоционально марафон, выдавая свою греховную страсть лишь запоминающимися деталями поведения. В то время как Лолита Пелагеи Куренной, наслаждаясь образом «дрянной девчонки», без комплексов реализует все режиссерские мизансцены.

Слава Даубнерова ставит спектакль, не сильно углубляясь в смыслы, но и не стремясь к эпатажу. Она находит голливудские прототипы для героев оперы. Шарлотта — не «слабый раствор» Марлен Дитрих, как задумывал композитор, а приземленная Мэрилин Монро, Гумберт — этакий Вуди Аллен, внешне робкий, неуклюжий интеллектуал, в голове которого рождаются криминальные фантазии. Лолита Хэйз (haze — можно перевезти с английского как «легкий туман») — этакий призрак Мэри Пикфорд с повадками маленького демона. А сцены спектакля «склеены», как кино на монтажном столе.

Для Щедрина явно было важно не смакование подробностей судебной хроники, а душевные терзания сорокалетнего человека, загнанного в страшную западню обстоятельств из-за парализующего разум сладострастия, переходящего в любовь к двенадцатилетней дочери своей жены. Той любви, что становится наваждением, пыткой, преступлением и наказанием.

К сожалению, покинув камерное пространство Сословного театра, история потеряла эту исповедальность, а пришедший ей на замену назидательный пафос — это совсем не про прозу Набокова. Великий роман стал похож на жуткий, но рутинный сюжет из криминальной сводки. Возможно, потому, что либретто, минуя все прихотливые набоковские смыслы, превращает повествование в бытовой детектив, где всем верховодит лишь тотальный порок.

Мария Бабалова — специально для «Новой»