Оба хороши

«Ватиканские тёрки», как один зритель не без яда квалифицировал сериал «Новый Папа», неожиданно подошли к концу. О чем лично я не особенно сожалею. Неожиданно — потому что последнюю, девятую серию ни с того ни с сего выложили в ночь на четверг вместо объявленной субботы. А не жалею по той причине, что запуталась вконец. И подозреваю, что авторы тоже.

Драматургически идея Паоло Соррентино была замечательно продуктивной. Сконструировать модель двоевластия и посмотреть, что получится. Хотя внутри этой модели содержались, разумеется, разнообразные богатые смыслы — вплоть до концепции святости и перехода человеческого духа в иное агрегатное состояние. И как ни странно, эти высокие абстракции получились внятными и убедительными — в отличие от земного, даже приземленного, хотя, как было сказано, продуктивного конфликта двух Пап.

Когда любимец пуб… паствы Пий ХШ, он же Ленни Беллардо, выходит из комы (в 7-й серии), лица вытягиваются у всех, кроме самого Джуда Лоу, который вообще, похоже, лишен способности удивляться. «Сколько я спал?» — «12 месяцев, Ваше Святейшество». — «Тогда я заслужил вишневую кока-колу». Вот и все восстание из мертвых. А вначале-то были знаковые 9 месяцев, и я размечталась. Но нет. Просто год. Не рождение новой личности, а всего лишь воскрешение, делов-то.

Между тем, пока Молодой Папа спал, в Ватикане, как известно, искали — и нашли Нового Папу, британского аристократа сэра Джона Брэннокса (Джон Малкович). Тонкая, хрупкая штучка. Капризничает. Играет на арфе.

Все так устали от интриг, что в сердцах своих Пия давно похоронили, и его возрождение вызвало не столько религиозный экстаз, сколько панику. Однако шесть серий все идет неплохо. Госсекретарь Войелла (Сильвио Орландо) плетет свою паутину;

пиарщица София Дюбуа в свою очередь оплетает Папу женскими чарами (цели ее меняются с каждыми месячными); девушка Эстер (вдова, торгующая на ТВ «чудом» — после благословения Папы Пия она забеременела и родила замечательного мальчишку, названного Пием, еще в первом сезоне). Эта Эстер за очень большие бабки старым казацким способом спасает юношей-уродов (богатая мать главного урода: «Ты святая». — «Нет, я шлюха». — «А знаешь, чем отличается шлюха от святой?» — «Чем?» — «Ничем»). Вокруг Ватикана, непрерывно и неаппетитно поглощая моллюсков, шьется некто Бауэр из спецслужб, страшный человек, — он и Войелла играют в какую-то свою шпионскую войнушку, то и дело зловеще угрожая друг другу страшными расправами. Папа играет на арфе. В общем, всюду жизнь.

На этом фоне зреет некий мусульманский заговор. Исламисты хотят покончить с христианством, уничтожив самый его дух — Ватикан. Одна из монахинь беременеет от арабского мальчика. Ага! Вот и проповедь всеобщей любви и единого Бога, который эта Любовь и есть.

Но Ватикан гораздо больше озабочен налогами, которыми его обложило правительство. Бауэр с одобрения Войеллы и Софи Дюбуа запускает свою несовершеннолетнюю курочку в гнездо чудовищного разврата, где гуляет по буфету министр финансов. Но там же оттягивается и финдиректор Ватикана — муж Софи. Компромат пострашнее мусульманской бомбы. Отставка, лишение сана, развод. Папа играет на арфе. Он ангел.

А что бы вы делали на его месте? Ничего не понимает, ничего не умеет, и Путь Золотой Середины, который он проповедует, к реальности имеет столько же отношения, сколько современный Ватикан — к святости.

Соррентино как может отодвигает момент выхода на сцену Папы Пия из комы. Как строить дальнейшую интригу? Ведь все так хорошо складывалось. Такая шикарная, такая злая сатира. Такие игры с отражениями, манки двойников, такие интересные шифры, ждущие ключей. И тут — луч света в темном царстве. Совершенно непонятно, как его использовать в этом, будем называть вещи своими именами, памфлете — жанре, как ни крути, политическом (отягощенном к тому же мусульманской угрозой).

Сумасшедший дом, пожар в бардаке во время наводнения. Папы сменяют друг друга в зале перед конклавом и на балконе перед толпой, как куклы над ширмой, и, боже правый, какую пургу они несут! «Что курили» сценаристы, написавшие эти проповеди?! Кардиналы: «Ничего не понимаю. Кто у нас Папа?» — «Молчи, дурак, и молись».

Папская дуэль в этом контексте неразрешима. Потому что «оба парни бравые, оба хороши», и с этим уже ничего не поделаешь. Ни одной из этих фигур как бы нельзя пожертвовать. Легкий спойлер: гроссмейстер жертвует обе. Да как красиво и элегантно!

А главный интриган Войелла, падая со своей грандиозной высоты (прежде чем вознестись в совсем уж заоблачные выси) отнюдь не разбивается, а обретает человеческое лицо. Он один видит в своем воспитаннике, бессловесном и недвижимом инвалиде Джероломо «юдоль страданий и любви», он один понимает эту святую душу. Не только всюду жизнь, но и всякий — человек. И достоин любви. Вот куда выруливает Соррентино в своих «Ватиканских терках». Не так уж плохо.

Без собственных — личных и художнических — отношений с религией вообще невозможно подступиться к этой теме. Она, тема Чуда (в кавычках и без), выдает в Соррентино агностика. И за это я готова простить многое. И путаницу в сюжете, и брошенных на полдороге персонажей вместе с их смыслами, и абсурдный теракт (идиотская попытка фанаток вернуть Папу Пия — но сколько бессмыслицы наворочено вокруг), и вообще множество грубых швов и нелепостей.

Но одного не прощу. Пусть издевательского, пародийного — но все равно за гранью вкуса — прохода Джуда Лоу на заставках. Помните «Молодого Папу»? Как прекрасно шел он в рапиде мимо живописных шедевров, в этой мантии понтифика, как многообещающе подмигивал…

Зачем было раздевать святого, обряжать его в мерзкие белые плавки, пускать фоном изнывающих от похоти монашек в бикини? Чтобы что? Показать, что и в юдоли духовности у мужчин есть кое-какая штука? Тогда зачем плавки?

У Соррентино, кстати, спросили в интервью, почему он так любит показывать мужские тела. «Они меня воодушевляют», — ответил мастер.

Ну не знаю. Ленни этот Беллардо, вернее, Джуд Лоу, на мой вкус — чересчур уж коренастый. И никакими подмигиваниями тут не поможешь.