Редакция «Новой» стоит на Чистых прудах, в переулке рядом с Покровкой, застроенной нетипичными для современной Москвы двухэтажными домами. Окрестности Покровки были прославлены бесчисленное число раз, но дороже всего мне истории о нашей части города, собранные в странной автобиографии Валентина Катаева — «Алмазный мой венец». Когда-то, еще в эпоху исторического материализма, она наделала много шума, а потом была столь же эффективно забыта.
В соседнем с нами Кривоколенном в 1920-е находилась редакция толстого журнала «Красная новь», во главе которого стоял Воронский, большой спорщик с большевистской ортодоксией, кончивший поэтому, как положено. Вот Катаев наблюдает, как в Кривоколенном, напротив редакции, Сергей Есенин пытался подраться с молодым Борисом Пастернаком. А на Покровке, 16, с другой стороны наших редакционных кварталов, располагался кинотеатр «Волшебные грезы», куда весь московско-одесский литературный бомонд наведывался регулярно, чтобы смотреть Чаплина. Катаев грезит о своей молодости: тот же Есенин уговаривает его с Эдуардом Багрицким немедленно, прямо из пивной ехать на поезде прочь из Москвы, в родную Рязань. Они действительно берут билеты в кассе Казанского вокзала, но поезда приходится ждать слишком долго, а пиво неумолимо кончается — и пропуска в родную Русь сдаются обратно в кассы один за одним.
Как эти фантомы, состарившиеся еще в 70-е годы прошлого века, связаны с сегодняшней хорошей жизнью? Тут придется объясниться.
Мой друг-философ однажды выпил залпом стакан тонкого вина, которое я принес ему домой, и отправился за водкой.
Я расстроился, и чтобы утешить, он принял патетическую позу и произнес по всем правилам риторики речь.
«Есть два вида алкоголизма, — говорил он, обращаясь ко мне. — Их, вслед за неокантианцами, можно назвать идеографическим и номотетическим. Для идеографического пьянства принципиально важно, что именно вы пьете сегодня, с какими блюдами сочетается напиток в вашем бокале, кто еще и при каких обстоятельствах пил его в прошлом и какие, например, литературные аллюзии он вызывает. Заметим, что это глубоко гуманитарное пьянство, в котором удовольствие в равной мере покоится на телесных переживаниях гурмана и игре культурных цитат. Пьянство номотетическое, в свою очередь, действует на принципах естественных наук и понимает опьянение как химический процесс достижения определенной концентрации алкоголя в организме. Отчего всем другим напиткам такой пьяница предпочитает водку приличного качества».
«Ты, — тут мой друг сделал утонченный жест, приглашающий налить еще вина, — яркий представитель идеографической традиции. Я же, увы, принимаю лишь номотетический метод, и вместе нам не сойтись».
С тех пор мне известно, что, оказавшись с друзьями в баре на Покровке, мы проживаем еще один вечер вместе со всеми, кто выпивал здесь до нас. И что именно тут следует искать истоки удовольствия. Вслед за Катаевым я проведу вас по своему маршруту.
В коротком, как демократия в России, переулке между Мясницкой и Кривоколенным, во дворе скрывается лучший пивной бар нашей части города. Здесь владельцы тоже стоят за барной стойкой, поместиться в зале может человек 20–30, многие из которых окажутся студентами ВШЭ. Десять сортов крафтового пива, всегда разные, собраны и охлаждены в баре без типичного московского презрения. Т.н. крафтовая революция состоялась и умерла. Beer Gik держит марку: именно так в приличном городе должен выглядеть локальный паб на границе университетского квартала...
Veladora. Tacos y Tragos. Покровка, 2/1, стр.1
Во дворе за Старосадским переулком, в неприметном подвале за узкой барной стойкой наливают текилу и мескаль и делают коктейли на их основе. Причем происходит это только вечером и не каждый день в неделю. Veladora — образец небольшого бара, в который вы вряд ли попадете случайно, потому что он расположен не на первой, а скорее на последней линии — нужно еще догадаться, куда тут идти.
Сова и Медведь. Покровка, 6
В подвале под кафе Sisters работает семейный винный бар, открытый сомелье Юрием Плешем. Здесь на Покровке живет великая европейская винная культура, в которой, прежде чем открывать бутылку, принято иметь small talk о достоинствах винодела, региона и винограда. Большую часть дней в неделю Юрий сам работает в зале, а каждая позиция вина здесь, во-первых, отобрана вручную и с каким-то сложным умыслом, а во-вторых, стоит своих денег. С владельцем «Совы и Медведя» нас объединяет любовь к своей работе: я люблю писать заметки, Юрий — рассказывать своим посетителям о вине и торговать им.
Белорусская хата. Покровка, 9
Найти русскую кухню за пределами борща и оливье в Москве, как ни странно, непросто. Поэтому за славянским застольем приходится идти в «Белорусскую хату», где кухня, конечно, совсем не русская, но общее союзное представление дает. Заведение имеет явные узы с находящимся на Маросейке посольством Республики Беларусь, и отделаться от политического контекста тут невозможно. Зато возможно попытаться совместить нечеловеческого масштаба драник с дистиллятами минского производства. Получается невероятная экзотика, ведите сюда всех иностранцев.
Molly Malone’s. Старая Басманная, 38/1
С географической точки зрения это самое далекое заведение в списке, а с точки зрения стиля — самое почтенное и бумерское. Но я пишу о нем как оммаж администратору паба Эдуарду Файвисовичу, более известному как Эдик, достигшему в своей профессии недосягаемых вершин. Я часто думаю о нем как о витрувианском человеке. Если бы Леонардо да Винчи иллюстрировал свои дневники изображением администраторов ирландских пабов, он без всякого сомнения изобразил бы именно Эдуарда. Трудно описать все, что Эдуард переживал вместе с посетителями своего подвала на Басманной. Так, однажды он поджег волосы у себя на груди зажигалкой и произнес патетический монолог об экзистенциальном кризисе. Через этот образ я до сих пор понимаю Сартра.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»