И прадед Моисея Вайнберга, и его дед (тоже Моисей) погибли в кишиневском погроме в 1903 году.

Отцу — Самуилу Вайнбергу (1883-1942) — было тогда 20 лет, но его уже не было в Кишиневе. В 15-16 лет он связался со странствующей еврейской труппой, стал ее композитором, скрипачом и дирижером. Мать композитора, Соня Вайнберг — (1888—1943), естественно, была актрисой того же театрика-шапито на колесах. Труппа эта, что твои цыгане, прокочевала с ним через всю Бессарабию, всю Румынию, всю южную Польшу, пока осенью 1914 года, в самом начале Первой мировой, не застряла в Царстве Польском, то бишь в Российской империи, — сначала в Лодзи, а с 1916 года — в Варшаве.

Тут сделаем паузу и отметим (а еще и помянем, ибо ничего подобного уже 80 лет как нет!): сколь же обширным, трансграничным и глубоким был тот довоенный идишский мир Восточной Европы, если такой вот театрик-шапито мог кочевать и кочевать по нему своим таборком месяцами и годами.

Но вернемся к супругам Вайнбергам-старшим.

В Варшаве, 8 декабря 1919 года у них родился Моисей Вайнберг.

Варшава же в это время уже год как была столицей «Польши нежной, где нету короля», то есть Польской Республики — нового постверсальского государства на карте Европы.

Как известно, Первая Мировая по разные стороны окопов расставила представителей многих народов, в том числе немцев и евреев, но в особенности — поляков. Это сделало Польшу турниром не только вооружений и войск, но и геополитических посулов и обещаний. Так, последний российский император, он же Царь Польский, Николай II 14 августа 1914 года пообещал полякам после победы в войне объединить свое Царство Польское с теми польскими землями, которые будут отняты у Германии и Австро-Венгрии, после чего даровать ему автономию в рамках Российской империи. А Вильгельм II и Карл I, тоже последние императоры, германский и австро-венгерский, обещали сделать то же самое, то есть подарить автономию, но под своей эгидой и из одних только «русских» польских воеводств.

В польских политических кругах сторонницей первого плана была Национально-Демократическая партия Польши (сокращенно эндеция – партия, к слову, столь же яро анти-немецкая, как и антисемитская) во главе с Романом Дмовским, а второго — антироссийская Польская социалистическая партия, лидером которой был Юзеф Пилсудский— один из главных организаторов так называемых польских легионов в составе германской и австро-венгерской армий — костяка Войска Польского — будущей регулярной польской армии.

После того, как в 1915 году территория Царства Польского, то есть российской Польши, была оккупирована Германией и Австро-Венгрией, их императоры опубликовали 5 ноября 1916 года совместный манифест об исполнении своего обещания о создании взамен Царства Польского «самостоятельного» Королевства Польского — со своими валютой и конституцией (монарх, двухкамерный парламент, правительство), но даже без фиксации границ на местности. Не хватало и еще одной мелочи — какого-нибудь короля, из-за чего монаршьи его полномочия временно перекладывались на трехголовый Регентский Совет.

6 октября 1918 г., выдержав паузу, в которую попал и Брестский мир, но так и не найдя подходящего тронодержца, Совет провозгласил создание независимого и не-монархического государства — Польской республики и ее Временного народного правительства. В республиканском модусе тотчас отыскался и «самодержец»: Юзеф Пилсудский, коему 14 ноября, спустя три дня после капитуляции самих Германии и Австро-Венгрии, Совет передал всю полноту власти в стране. (А в 1926 г. Пилсудский и вовсе узурпировал власть в стране, став диктатором).

Версальский мирный договор был благосклонен и щедр к Польше: 28 июня 1919 года победители передали ей еще и большую часть германской провинции Позен и часть Померании, что дало стране выход к Балтийскому морю (Польский коридор), Данциг же (Гданьск) получил статус «вольного города». В дальнейшем под польской юрисдикцией оказался и городок, в котором Польша первым делом построила превосходные казармы: его бывшее и будущее немецкое имя еще прогремит на всю войну спустя десятилетие — это Аушвиц.

Итак, потянув за сугубо виртуальную, как казалось, регентскую соломинку, Польша с чисто мюнгхаузенским артистизмом благополучно вытащила себя на свет белый. Из регентского ребра самородилась Республика Пóльска.

…Что ж, вернемся опять к Вайнбергу. В Варшаве Самуил Вайнберг руководил оркестриком в еврейском театрике «Скала». C 6-7-летнего возраста он стал брать маленького Мойшу на спектакли. Мальчишкой он глядел во все глаза на дирижерскую палочку в руках отца: долгое время он держал ее за инструмент, почитая ее не диспетчером, а источником звука! И он слушал во все уши, благо слух у него оказался абсолютный. Никто поначалу не ставил ему руку ни по какой системе, был он пианистом-самоучкой, но чрезвычайно ловким. И уже в 10 лет отец взял его в свой оркестр. В 1930-е гг. Мойша и сам дирижировал несколькими спектаклями, вместе с отцом поучаствовал в музыкальном сопровождении кинофильма «Фред осчастливит мир» (1936).

Талант самоучки – это хорошо, но ведь и выучка нужна. Первым педагогом Вайнберга была пани Матулевич, державшая что-то вроде частной музыкальной школы: она-то и привела вундеркинда к Юзефу Турчиньскому, профессору Варшавской консерватории. Вайнбергу было тогда всего 12 лет.

Когда театр «Скала» разорился, и отец оказался безработным, кормильцем семьи стал Моисей. Дни его и репертуар поделились натрое: утром — всякие «фрейлехсы», «мазлтовы» на какой-нибудь еврейской свадьбе или аккомпанемент канторам на похоронах, днем – Лист, Бах, Чайковский, Моцарт в консерватории, а вечером и до полуночи – фокстроты и вальс-бостоны в кафе.

Консерваторию Вайнберг закончил весной 1939 года. Незадолго до этого в Варшаве гастролировал Иосиф Гофман (1876-1957) — мировая знаменитость, профессор и директор Кёртисовского института музыки в Филадельфии.

Турчиньский «показал» ему Вайнберга, и Гофман пригласил ему приехать к нему поучиться в Америку, обещал помочь с визой.

Но началась война, и все это пошло прахом…

После нападения Германии на Польшу 1 сентября 1939 года множество мирных польских граждан — преимущественно евреев — бросили насиженные места и бежали от вермахта на «спасительный» восток, в сторону СССР. Уже в первые дни сентября 1939 года в восточных воеводствах скопилось значительное количество еврейских беженцев из воеводств западных - порядка 150-200 тыс. человек. А после аннексии и «воссоединения» с советскими Белоруссией и Украиной все они, как и восточные 1,3 млн, оказались в СССР, причем приток беженцев продолжался и после 17 сентября.

Отношение к ним со стороны советской власти прошло, по Е. Розенблату, через несколько фаз — от «благожелательно-лояльного» осенью 1939 года через «выжидательно-корректное» в первой половине 1940 года и до «требовательно-жесткого», начиная с лета 1940 года, когда значительная часть польско-еврейских беженцев составила костяк третьей польской депортации и была вывезена на восток СССР.

16 ноября 1939 года обе акулы, западная и восточная, еще раз вильнули плавниками и заключили друг с другом соглашение об обоюдной эвакуации (фактически об обмене) некоторых групп населения. И, хотя соглашение и действовало по принципу «восточные немцы в обмен на западных украинцев и белорусов», заявления принимались ото всех желающих, проживавших до 1 сентября по ту сторону демаркационной линии. Все первое полугодие 1940 года в Бресте, Владимире Волынском и Перемышле (с 13 мая – во Львове) работали три германские пропускные комиссии.

Утром 7 сентября 1939 года подполковник Р. Умястовский, руководитель отдела пропаганды главного военного командования польской армии, выступил по радио и призвал всех варшавян, желающих с оружием в руках сражаться против вермахта, эвакуироваться на правый берег Вислы и вступать в польскую армию в восточных воеводствах. Этот призыв покрыла волна слухов, в частности, о том, что немцы прорвали фронт и вот-вот войдут в столицу (на самом деле Варшава пала только 28 сентября).

Моисей Вайнберг рассказывал об этом редко, неохотно и, самое главное, крайне противоречиво. Изучив некий массив такого рода высказываний, я выстроил следующую реконструкцию событий.

В тот же день, 7 сентября, все семейство Вайнбергов - Моисей, отец, мать и младшая сестра Эстер быстро-быстро собрались и отправились на восток. Отправились пешком, ибо поезда уже не ходили, и по кратчайшей прямой — через Седльце и Брест — на Минск.

Но через несколько часов ходьбы у Эстерки начали натирать туфли, да и матери пеший марш был не по силам. Короткий семейный совет — и решение: все возвращаются в Варшаву, женщины там остаются вдвоем, а мужчины — возвращаются на тропу бегства и продолжают поход, чтобы не сказать исход.

Вайнбергов Drang nach Osten — да, под шальными бомбами или пулями, да, почти без еды и питья, — оказался все же успешным. Повсюду — и в небе, и на земле – уже были и рулили немцы. Складывалось впечатление, что летчикам и солдатам было дано право на убийство любых жителей покоряемой страны – просто не каждый немец хотел этим «правом» пользоваться. Но и в желающих недостатка не было: «Однажды, например, когда мы, человек десять молодежи, бежавшей на восток, сгруппировались вместе и у нас уже не было сил идти, мы договорились с одним крестьянином, чтобы он нас на своей телеге отвез до какой-то стоянки: гостиницы или деревушки километрах в десяти-двенадцати. Он согласился. И только мы собрались сесть на эту телегу, как пришла какая-то группа толстосумов, уплатили ему в десять раз больше, и он их посадил. Эти люди нам тогда казались самыми нашими главными врагами! Хуже Гитлера! //

Или другой эпизод: «По шоссе шли два-три еврея, это можно было узнать по одежде. В это время подъехала мотоциклетка. Они остановились, из нее вылез какой-то немец, и по жестикуляции мы поняли, что он спрашивает дорогу куда-то. Те ему точно показывали: туда, сюда, направо, налево. Он сказал, наверное, «данке шен», сел на мотоцикл, запустил мотор, эти евреи двинулись дальше, он — впридачу им — гранату, их разорвало на части. Так что, мог я и так погибнуть».

Возьмем на веру то, что на весь маршрут ушло 17 дней. В таком случае он закончился, предположительно, 24 сентября. Но неделей раньше, 17 сентября, советские войска вступили в войну, заняли восточные воеводства, чем укоротили Вайнбергам маршрут: до Бреста по прямой от Варшавы — километров 260.

В Бресте и уткнулись в демаркационную линию и в советских пограничников. Пересечь или не пересечь эту линию было вопросом отчасти и везения. Но Вайнбергам повезло: «Мы все умоляли советских пограничников в зеленых и голубых фуражках: «Пропустите!» Я по-русски вообще ни слова почти не знал, но, в конце концов достучался до какого-то лейтенанта. И он сказал: «Хорошо, Вайнберг, а как твое имя?» Я говорю: «Мечислав». — «У евреев нет такого имени». Я говорю: «Почему?» — «Будешь Моисей”. Я говорю: «Давай Моисей, Абрам что ты только хочешь, только чтобы пойти в Советский Союз!». Так я попал в Россию».

В Бресте Вайнберги получили направление в беженский лагерь в маленьком полесском городке Лунинце восточнее Пинска, все еще в пределах довоенной Польши. Быстро освоившись, Моисей отправился устраиваться в Минск, но то, как он там смог устроиться, — поступил в Белорусскую государственную консерваторию и получил койку в ее общежитии.

За полтора года в Минске Вайнберг окончательно переложился из пианиста в композиторы. Его профессором был замечательный педагог и человек Василий Андреевич Золотарёв (1872–1964), ученик Н.А. Римского-Корсакова.

Диплом об окончании Белорусской консерватории Моисей Вайнберг получил… 23 июня 1941 года! С группой музыкантов он эвакуировался в Ташкент, но взять с собою отца не мог — Лучинец был занят 10 июля 1941 года, застигнутых здесь евреев расстреливали в несколько приемов, самый массовый — 4 сентября 1942 года.

Мать и сестра Моисея Вайнберга тоже погибли. По некоторым сведениям, оператором их убийства была администрация не Варшавского, а Лодзинского гетто.

Памяти своих близких Вайнберг посвятил свою музыку, а Холокост стал одной из доминирующих его тем.