Ритм 10, Ритм 5, Ритм 0

Подвал итальянского павильона. Груда кровавых костей, а на ней — женщина, которая на протяжении четырех дней по семь часов отскребает их от мяса, рыдает и поет югославские песни. Смрад и духота, сплошное безумие. Зрители выходят, оглушенные чужой болью. На фоне — беззвучные кадры интервью с ее родителями. Это «Балканское барокко» — перформанс, за который Марину Абрамович наградили «Золотым львом» Венецианской биеннале, — в нем Эрос и Танатос слились воедино.

Кто она и что ею движет?

Для чего сегодня, в XXI веке, веке технологического прогресса и нехватки времени, читать чужие мемуары? Не классического Льва Толстого, а нашей современницы, сербской художницы-перформансистки Марины Абрамович? Для чего забываться на 350 страниц, погружаясь в многосложную жизнь с обилием имен и топонимов, рассыпанных по всему тексту? Кому придется по вкусу этот вербальный перформанс обнажения? Обнажение — очень сильный художественный прием. Искусное — вдвойне. Аудитория этой книги может быть огромной — от специалистов, интересующихся современным искусством, до тех, кто просто смотрит чужие стримы. Жаль, что тираж книги всего 3000 экземпляров, хотя она ничуть не хуже популярного «Подстрочника» Лилианны Лунгиной.

Абрамович — мастер искусства выносливости с мировым именем. Первооткрывательница и нарушительница устоев. Женщина, проделывавшая невозможное со своим телом, которое она использовала как инструмент для экспериментов — на грани безумия, на пределе боли и физических возможностей. Искусство для нее всегда было жизнью и смертью.

Автобиография Абрамович «Пройти сквозь стены», вышедшая этой осенью в «Ангедонии» (АСТ), вписана в серию «В ритме эпохи». В АСТ, кажется, уже была линейка «Современных биографий» — там в похожем формате и переплете выходила «Смелая» актрисы Роуз Макгоуэн, опубликованная на волне #MeToo и обсуждения домогательств в Голливуде. Сравнивать эти две книги бессмысленно — калибр персон совершенно разный, как и задачи, — но интересно, что там, где у Макгоуэн экспрессия, у Абрамович будто сознательно ледяная холодность речи. А бьет больнее — как шепот против надрывного крика.

Начало — до рождения Абрамович — фактически «как я встретил вашу маму». История знакомства ее родителей в разгар Второй мировой войны кажется фантастической: умирающую от тифа красавицу спасает солдат, чтобы та через полгода «вернула это спасение» — став донором, когда уже он умирал.

По-спартански жестокая мать, запрещающая ей любые проявления собственной воли, и вечно ускользающий отец — таким было ее детство. И никакой примиряющей всех любви, даже по праздникам. Ссоры, скандалы, крики, вечные сцены. Ни взаимопонимания, ни поддержки. А потом — как следствие — ожидаемый уход отца из семьи к другой женщине. Фигура уходящего любимого мужчины всю жизнь будет преследовать Марину, повторяясь и в ее личных историях.

Закрыть глаза после прочтения. Если закрыть, то можно очутиться внутри этой книги и рассмотреть жизненные реалии и мир, сформировавший человека, который превратил свое тело в инструмент. Человека, вся жизнь которого — словно оммаж театру жестокости Антонена Арто.

Взросление художницы происходит в послевоенной Югославии, нищей и измученной коммунистическим режимом Тито. В книгах — спасение Марины, она читает взахлеб: по приказу матери — всего Пруста, Камю, Андре Жида, по любви — Кафку, Рильке, Пастернака, Марину Цветаеву. Общение со сверстниками не складывается — чувствует себя отринутым всеми подростком в уродливых башмаках. В попытках обрести собственную идентичность и смириться со своей телесностью проходит первая часть жизни художницы. Ее телесность словно камера, в которой она пребывает и из которой впоследствии сбегает.

Абрамович медленно разворачивает полотно своей жизни, рассказывая о том, как проходили этапы ее становления как художника и самостоятельной личности.

Любопытно отслеживать психологическое состояние художницы, подготовку к каждому из выступлений и мотивацию, которая ею двигала. Выросшая в условиях внутренней войны на обломках внешней, Абрамович через всю жизнь пронесла свои детские травмы и научилась работать с ними, создавая магические перформансы в жестокой связи реальности и опасности.

Посвященная, по словам автора, «друзьям и врагам», автобиография «Пройти сквозь стены» идет по хронологии. Контекст, из которого вырос тот или иной перформанс, запросто восстанавливается. Например, история первого задуманного — «Ритм 10» — с использованием 10 ножей, которые Абрамович втыкала между пальцами под звуки записи магнитофона. Он посвящен единению настоящего и прошедшего времени со случайными ошибками. Или то, как на пределе человеческих возможностей проходил «Томас Липс» («Губы Томаса»). Или «Ритм 5», где она лежала, распятая на пятиконечной горящей звезде — символе коммунизма и репрессивной силы.

Про первое столкновение со смертью Абрамович рассказывает даже насмешливо, хотя и чувствует вину — не успела к приятельнице, арт-критику из Загреба, из-за дождя, а она убила себя: «Однажды утром мы должны были встретиться на кофе, но весь день лил сильный дождь, и я так и не пошла на встречу. В этот дождливый день она это и сделала — она совершила самоубийство.

Единственные фрагменты речи во всей книге, где неожиданно проскальзывает сентиментальность, — это любовные диалоги, причем не столько с Улаем, которого принято считать любовью всей ее жизни, а с ее вторым мужем, Паоло Каневари. Один из диалогов состоялся после перформанса «В присутствии художника», ставшего ключевым в ее жизни, когда пришедший после завершения Паоло обнял ее и сказал: «Ты невероятная. Ты великая художница». Вместо ожидаемых ею слов «я люблю тебя». А ведь ей всегда нужно было большее.

Некоторые рецензенты делят книгу на три периода, эдакие «Детство», «Отрочество», «Мои университеты»: «до Улая», «с Улаем» и «после», что выглядит большим упрощением, ибо, как следует из книги, в жизни Марины Улай был не сюжетообразующим стержнем, а проходящей, хоть и яркой, натурой. Единомышленником и творческим партнером, существовавшим с ней 12 лет, но не источником ее художественной силы.

Сам тон повествования Абрамович выбрала очень точный: холодный — когда говорит о стратегическом планировании художника, ироничный и живой — когда дело касается жизненных описаний (например, то, как она рассказывает о ситуации с монахами или видит тосканский пейзаж: «В оливковом масле плавал крысиный зародыш. У кур была эпилепсия, каждый раз, когда ты их кормил, они падали. У свиньи, которую он называл Рудольфина, была грыжа, а осел был влюблен в свинью — он не знал, что он осел, и спал со свиньей. Единственной успешной частью фермы была плантация марихуаны»). Возможно, про ее автобиографию можно даже сказать кощунственное слово «увлекательно», хотя неизвестно, что кощунственнее — отзываться так, маркировать изначально книгу как «издание для досуга» или не разместить ни единой иллюстрации перформансов, без которых книга — как дом без стен.

В самом известном ее представлении — «Ритм 0» — Абрамович раскладывала перед зрителями набор из 72 предметов, предоставляя им решить, что с ними и с ней самой делать. С автобиографией фактически так же: все факты жизни автора перед читателем, а дальше уж — используйте как заблагорассудится.