Вскоре фото рапорта о происшествии, подписанного подполковником войск национальной гвардии А. В. Гетмановым, появилась в телеграм-канале «Омбудсмен полиции». Контекст был не то чтобы злорадный, но какой-то издевательски-деловитый. Известие о гибели сотрудника Росгвардии смешалось с контекcтом происходящих в Москве избиений-задержаний, и получилось как будто выпуклое, злободневное сообщение. В этом же рапорте приводился еще один эпизод: в тот же день было обнаружено тело майора Ивановского МОВО (Межмуниципального отдела вневедомственной охраны) Дмитрия Патраничева. Он также покончил с собой.

21 сентября официальный представитель Росгвардии Валерий Грибакин сообщил, что в службе началась проверка, в ходе которой будут выяснены все обстоятельства и причины произошедшего. Между тем на официальной странице Следственного Комитета РФ по Вологодской области о смерти Олега Зайцева не было сказано ровным счетом ничего. О гибели начальника вневедомственной охраны не написала даже районка «Тотемские Вести».

«Я думала разыскать какую-то официальную информацию, — рассказала мне главный редактор Маргарита Неклюдова. — Но официальной информации до сих пор нет, и даже в сводке происшествий ничего не было».

Олег похоронен на городском кладбище, в новой его части, у дороги. С фотографии на простом деревянном кресте скучно смотрит крепкий мужчина в полицейской форме. Такая фотография обычно висит на досках почета в коридорах казенных учреждений. Под фото лаконичная подпись: «Зайцев Олег Васильевич 18.05.1973 – 20.09.2019». Взрыхленную землю прикрывают венки: «От ФГКУ УВО ВНГ России по Вологодской области», «От коллег», «От родных».

К 22 сентября примерно такая же фотография была удалена с официальной страницы вневедомственной охраны по Тотемскому району.

В биографии Олега Васильевича Зайцева нет ничего выдающегося. Его мать Валентина Ивановна, жена Ольга и старший сын Дима отказались со мной общаться — когда я приехала в Тотьму, прошло всего пару дней после трагедии. Так что портрет майора я собирала по воспоминаниям бывших сослуживцев, соседей и знакомых.

Олег Зайцев пришел в полицию примерно в 1998 году, после Вологодской молочно-хозяйственной академии (ВГМХА им. Верещагина). В 90-е в Тотьме можно было пойти работать на пилораму, а можно — в полицию. Работать в МВД тогда было некому, поэтому Олега с его положительной биографией — хорошо учился в школе, ездил в «Артек», мама — школьная учительница, отец работал в лесхозе — взяли сразу на должность начальника.

Жизнь у Зайцева, в общем-то, сложилась. Как сказали соседи: «здоровые дети, жена красавица, пенсия через год и загородный дом с баней». Сам — начальник в полиции, жена Ольга, с которой они были вместе со студенческих лет, — заместитель председателя в Комитете по сельскому хозяйству в тотемской администрации. Двое сыновей: старший Дмитрий учится на третьем курсе в Вологодском государственном, младший Никита — старшеклассник. Сначала жили в трехкомнатной родительской квартире, но несколько лет назад переехали в трешку в Северном переулке, это элитный городской микрорайон из кирпичных малоэтажек. А старую родительскую квартиру стали сдавать, помимо этого Зайцев строил загородный дом на фамильном участке, где-то рядом с Тотьмой.

«Сказали, что сначала проверка была из Вологды, и на него там накопали. Тут можно задуматься, что человек не по средствам жил, согласитесь? Машина у человека и одна, и вторая. И «Нива» у него есть, и иномарка какая-то. И вневедомственная машина есть. Покупать квартиру, тут же строить загородный дом — это все недешево», — рассуждает бывшая соседка Зайцевых, выгуливая кошку на крылечке своего дома.

Однако в личной беседе с соседкой Зайцевых Натальей Ивановной Кореневой лейтенант Сергей Ивашкин, ныне исполняющий обязанности начальника отдела вневедомственной охраны, отрицал проверку из Вологды.

Впрочем, далеко не все в Тотьме соглашаются с тем, что майор мог убить себя из опасений понести ответственность за то, что его семья попросту не нищенствовала.

Есть и другая версия. Журналистка вологодского портала Ranpress.ru Юлия Лаврова, ссылаясь на знакомых нацгвардейцев, сообщила: «В городе говорят: у него были проблемы с головой. Два месяца назад он застрелил собаку соседей. Они хотели отправить его на психоневрологическую экспертизу, а это значило бы потерять работу».

Версия с собакой также не нашла подтверждений: я поспрашивала соседей, но никто из них так и не смог сказать мне, чью же собаку застрелил Зайцев. Да и вообще он, судя по всему, не был конфликтным человеком.

Вневедомственная охрана своим молчанием демонстрирует, что в тихой Тотьме ничего такого не произошло: по городу продолжают ходить эти слухи про собаку, руководство молчит, тем самым подчеркивая, что причиной трагедии, которая похожа скорее на протест, чем на просто добровольный уход, стала банальная ссора. Но предсмертный звонок майором был сделан не родным, а именно в свое ведомство.

В деревянном бараке у лестницы темно, и из квартирок просачиваются запахи прогорклого масла и беляшей. Стучу в квартиру на первом этаже, которую Зайцевы сдают.

— Здрасте! — дверь мне открывает тучная женщина. В квартире душно и тесно, хоть и три комнаты. Стены отделаны пластиковыми панельками. По узкому коридору рассекает трехлетняя девочка на трехколесном велосипеде. Везде раскиданы вещи.

— Знаете что-нибудь про Зайцевых?

— Это кто?

Квартиру снимает дочь женщины, она сама об арендодателях ничего не знает, и я даже не смогла уточнить у нее, сколько же стоит аренда такой квартиры. Но поняла одно: если Зайцевы до недавнего времени жили здесь, то жизнь их роскошной сложно назвать.

В соседней квартире живет водитель скорой с родителями, на втором этаже барака — сотрудник росгвардии, коллега Зайцева. Для справки: у тотемского полицейского — зарплата 23 тысячи рублей, у водителя скорой — 18.

Город усеян такими бараками. Перекошенные и отделанные сайдингом, покрашенные и серые, с огородами и поросшие непроходимой малиной — разные.

— Ну а что, на пилораму идти? Там тысяч сорок платят, — говорит мне Максим — парень в поношенных кедах и новой парке. Максим окончил одиннадцать классов районной школы, чем уже выделяется из среды сверстников. Обычно местные парни после 9 класса идут в местное политехническое училище — и следом армия. Максим работает с отцом на машине, что-то развозит по городам. Говорит: в следующем году будет поступать в питерское училище. В какое не имеет значение, главное — Питер. В Питере жизнь бьет ключом, а Тотьма будто в летаргии.

По выходным люди не выглядывают из дома, даже в спортивной коробке никто не гоняет мяч. Есть движ около кафе «Калифорния» в центре городка: корпоратив. Название кафе — реверанс в сторону калифорнийского города-побратима Бодега Бэй. Да, у глухой, слякотной Тотьмы в Америке, в самом солнечном, белозубом штате, есть побратим. Двести лет назад тотемский мещанин Иван Кусков стал комендантом крепости Росс в Калифорнии, а семь лет назад в Тотьму приехали индейцы племени Кашайя — потомки жителей крепости. Оставили после себя небольшой уголок с фотографиями в местном музее. А больше о Калифорнии в Тотьме ничего не напоминает: в меню кафе из американских специалитетов только картошка фри и хот-дог. За прилавком громкая продавщица в накрахмаленном чепце, утром здесь толпой завтракают школьники, а по телику круглосуточно крутят «Три богатыря».

Наталья Ивановна Коренева — приятная женщина с короткой стрижкой — была знакома с Олегом Зайцевым с детства: играли в одном дворе, хотя и друзьями не были. Коренева работает экскурсоводом в краеведческом музее, охрану которого обеспечивало подразделение Зайцева. Последние два месяца Наталья Ивановна плотно работала с Олегом Васильевичем — оформляла паспорта безопасности на объект.

«Причем у меня в памяти нет других начальников вневедомственной охраны кроме него. Он очень рано пришел на должность. Вот я 26 лет работаю в музее, мне кажется, я всю жизнь на этой должности его помню», — мы сидим с Натальей Ивановной в краеведческом музее, в зале Отечественной войны. Стены неаккуратно выкрашены в черный цвет — эффект сгоревшей хаты, сверху символично свисают цветущие ветви бутафорской черемухи.

21 сентября Наталья Ивановна ехала домой, возвращалась из командировки. Еще в дороге, когда появилась мобильная связь, она обновила Яндекс-новости, и узнала, что Зайцев погиб:

Зайцевы и Коренева живут в соседних домах в Северном переулке.

— В воскресенье я случайно, выйдя на балкон, увидела, что идет процессия. Вся улица была заставлена машинами, — говорит Наталья Ивановна.

В Тотьме людей в последний путь провожают всем городом. Знал ты, не знал человека — все равно каждый день видел его, когда шел на работу или с работы. Гроб Зайцева был открыт, но обезображенное тело было прикрыто белой тканью. На похороны слетелись свои: сослуживцы, ветераны. Остальные — знакомые, соседи — конечно, тоже бы пришли. Но смерть Зайцева была окутана молчанием, и о том, что односельчанина уже похоронили, многие узнали уже после.

Наталья Ивановна вспоминает: в работе Зайцев был спокойным и ответственным, «дотошно проверял каждую букву». Мог сорваться на работу даже в выходной. Как-то раз Коренева обсуждала с Зайцевым его грядущий отпуск, тот поделился: «Вот после дня города мы уезжаем на юг, я, конечно, это не люблю. Мне интереснее заниматься своим хозяйством…».

Впрочем, вместе с тем, как говорит Коренева, Зайцев с нетерпением ждал пенсию: «Да, я сильно не переживаю, вот через год я уже буду полноценным пенсионером». «Ничего себе! Ты же моложе меня, а ты вот уже будешь на пенсии».

Бывший сослуживец Зайцева Сергей Пономарев живет в добротном бревенчатом доме на окраине Тотьмы. Он 30 лет проработал старшим группы задержания, ушел на пенсию три года назад в звании старшего прапорщика. За три года на пенсии Пономарев построил баньку, провел канализацию, сейчас занимается ремонтом в своем доме. У калитки припаркован «самодельный зверь» — пятнистый «Жигули» на огромных колесах.

Видно, что Пономарев — человек с руками.

В выцветших штанах с лампасами и застегнутой на все пуговицы рубашке Сергей отесывает доски в прихожей, рядом на полу орет телевизор. «Можно ваше удостоверение посмотреть?» — «обнюхивает» он меня.

«Чего ты девушку морозишь? Почему чаем не поишь?» — кричит из цветника жена Сергея Анна — бодрая женщина в старом спортивном костюме.

И вот мы сидим в уютной кухне, пьем чай, обсуждаем будни провинциальной полиции.

— Соседка рассказывает: «Иду по городу, Сергей на машине проезжает. А рядом два пацана лет по 17 такие, крепенькие. Один другому говорит: «Видел? Это Пономарев едет, мент, на машине». Второй: «Ну?» — «Пономарев его фамилия. Блин, он раз меня догонял — я, короче, чуть не описался!» — смеясь, вспоминает Анна. — Ему 50, а тому 17. Он с пистолетом и в бронежилете их догнал.

Анна — бывшая преподавательница физкультуры в местном колледже.

— У меня группы все парнячие-то были. Молодежь 17—18 лет, охота где-то побуйствовать, энергию выплеснуть. Муж приезжает с дежурства, рассказывает, что мои опять шкодничают. Я его прошу: «Только не забирай в обезьянник, не увози. Пусть в общагу топают». Утром я их вызываю (стучит пальцем по столу): «Были?». Они: «А вы откуда знаете?». «Ну, мало ли, откуда я знаю». Лекцию им прочитаю — они на время успокаиваются.

— Только с положительной стороны могу про него сказать, — рассуждает Сергей о своем коллеге. — Никаких жареных фактов не могу вам предоставить. Плохой был бы человек — в Росгвардию не взяли бы. Не перевели бы, не аттестовали. Строгий, деятельный. Сам работал — и нас подпинывал.

Пономарев гадает, почему Зайцев мог решиться на такой поступок. И не находит ответа:

— Едешь на машине с семьей, попали в аварию, семья погибла — понятно. Неизлечимая болезнь — понятно. Едешь, и задавил ребенка — могу понять… Устал? Так напиши рапорт.

Пономарев накидывает мне на плечи шерстяную жилетку — кухню еще не успели утеплить. Анна ставит на стол наваристый борщ, пресняки — открытые пирожки из ржаного теста с картошкой, и тотемскую сметану.

Теперь уже мы говорим за жизнь, и за Росгвардию в этой жизни.

Про летние митинги Пономаревы знают из телевизора — у них он работает фоном.

— Слышали, и правильно полицейские делают, — уверенно говорит Пономарев.

— Я считаю, что полиция тоже не защищенная от народа. Полицейского можно всяко обозвать, всяко унизить, — поддерживает его супруга.

— Этим летом я работала на митингах, — аккуратно вставляю я. — Были моменты, когда росгвардейцы забирали прохожих ни за что, винтили всех подряд. Даже тех, кто случайно под руку попал, просто приехал в Москву погулять...

Чайник закипел, и Анна кричит от плиты:

— Ах, значит, не митинговали?

— Мы ситуацию-то только видим из телевизора, — умиротворяюще подытоживает Анна, запивая слова чаем.

— Люди получили штрафы за то, что пытались выразить свое несогласие, многих незаслуженно осудили по уголовной статье, — продолжаю настаивать я.

— Не очень многих, а нескольких, — поправляет меня Пономаерв. — И правильно, если он омоновцу плеснул газ или, допустим, что-то кинул.

— Стаканчик, — помогаю ему я.

— Это же унижение достоинства, — вставляет Анна.

Пономарев тщательно моет жирные от курицы руки, глядит в окно на глухой забор:

— А почему я должен прийти с работы без глаза, а жена с инвалидом жить? Я человек государственный. В 90-е дележка была, кругом бандиты были. Три класса закончат, деньги появились и пальцы веером, говорят ментам: «Да кто ты такой?». Так что, считай, у нас сейчас все демократично.