Русские воинские захоронения можно найти едва ли не по всему миру: у России богатая история военных сражений. Лучше мы знаем, конечно, о тех, что расположены за нашими западными границами — и воевали там больше, и пригляд за ними основательней. Но двуглавый орел смотрит сразу в две стороны, и на восточном краю ойкумены тоже немало русских могил. Самые известные находятся, пожалуй, в Порт-Артуре и Даляне (Дальнем), где сходятся сразу три истории — 1905, 1945 и 1953 (Корейская война) годов. Менее известно большое русское кладбище в японском Нагасаки, где в 1905 году был огромный лагерь военнопленных: и пехотинцев с полей Маньчжурии, и вынужденных опустить флаг порт-артурцев, и моряков, подобранных в ледяных водах Цусимы.
А есть такие, о которых мы, к сожалению, — чтоб не сказать, к стыду, — совсем забыли. На прошедшей сразу после окончания Восточного экономического форума встрече Владимира Путина с представителями общественности директор Приморского краевого музея имени Арсеньева Виктор Шалай поставил вопрос о необходимости реставрации этих объектов или о получении разрешения на вывоз их в Россию — если они не нужны на территории Китая и у них там нет будущего. Такую постановку вопроса президент в целом поддержал, заметив, что «мы это решим, и достаточно быстро».
Часовня в Мукдене. Фото: Гулин. В./Фотохроника ТАСС
Через несколько дней после этого разговора Виктор Шалай ответил на вопросы корреспондента «Новой».
— Поля Маньчжурии обильно политы русской кровью. Но память об этом оказалась вытеснена на периферию национального сознания. О каких именно объектах культурного наследия ты говорил президенту?
— Несколько месяцев назад мы отправились посмотреть на русское наследие в Маньчжурии с главным хранителем музея-заповедника «Поленово» Натальей Грамолиной-Поленовой. По совету членов Русского клуба в Харбине мы отправились в Шэньян (бывший Мукден). Именно возле этого города в феврале-марте 1905 года произошло крупнейшее сражение Русско-японской войны, в котором с обеих сторон приняло участие более полумиллиона человек. Потери в армиях были колоссальные, и после подписания мирного договора обе стороны предприняли усилия для увековечивания памяти своих павших солдат и офицеров. На кладбище, где были похоронены тысячи русских воинов, была сооружена удивительной красоты часовня — по проекту двоюродного брата царя, великого князя Петра Николаевича. Она выполнена в старорусском стиле: купол напоминает шлем витязя, а внешняя отделка стен — кольчугу. Иконостас для часовни пожертвовал император.
Очевидно, век назад кладбище находилось на окраине Мукдена, но сегодня — это непосредственно район городской застройки. Рядом, буквально вплотную — жилые и административные здания, автостоянка, контора ритуальных услуг… Войти в часовню невозможно, она окружена частной собственностью до миллиметра.
По нашей информации, часовня официально числится в реестре культурных памятников Шеньяна, как бы это странно ни звучало. Но, откровенно говоря, вся эта история не близка китайцам.
Есть определенный атеистический подтекст, о котором, кстати, и президент сказал в ответе на мой вопрос: нужно помнить все-таки, что в Китае у власти находится Коммунистическая партия, и к культовым объектам там весьма специальное отношение. Может быть, там ничего не сносят, но ждут, пока оно руинируется само.
И еще одно наше «открытие»: в часе езды от Шэньяна (Мукдена) — там, где шли особенно ожесточенные бои, на невысокой сопке установлен мемориальный крест работы Василия Поленова. Даже для Натальи Николаевны это было откровением — в музее-заповеднике об этом ничего не знали. По возвращении были еще раз подняты горы архивных документов, запрошены эксперты по русской архитектуре в Маньчжурии, и выяснилось, что да — Поленов принимал участие в конкурсе, который был объявлен российским военным ведомством, и именно его проект мемориального креста стал победителем.
Фото из архива
Думаю, что для нашего наследия, для нашей национальной памяти это должно иметь огромное значение. Этот крест — памятник не только погибшим на этой высоте; это памятник всем нашим соотечественникам, павшим на полях Маньчжурии во время Русско-японской войны.
— В каком состоянии сейчас оба мемориала?
— Если бы все было хорошо, я бы не стал поднимать этот вопрос на встрече с президентом. О часовне — в обиходе, кстати, ее обычно называли храмом Христа Спасителя — я уже в двух словах сказал. Добавлю, что особенно она пострадала в годы «культурной революции», когда подаренный императором иконостас был вынесен и исчез.
Не лучше ситуация и с величественным поленовским крестом. По нему стреляли из огнестрельного оружия, причем стреляли прицельно: явно метились по иконам.
На кресте были мозаичные Богородица и Спаситель, их там делал знаменитый отечественный мозаичист Владимир Фролов. Рукой-то до этих изображений не достанешь и не допрыгнешь. По всему кресту видны следы от пуль, явно кто-то выпустил там с полрожка…
Фото из архива
Но и это еще полбеды. Намного хуже состояние и ощущение полного запустения и, я бы сказал, ненужности. Там две небольших сопки, в паре километров друг от друга, на каждой мемориал — наш и японский. К японскому ведет хорошая дорога, добротная огражденная лестница от подножия до вершины, вокруг молодые ели, во всем чувствуется уход и порядок.
Что касается нашего креста… Да, он сделан все-таки из каменных блоков, он убедителен и устойчив сам по себе. Но дорога к нему отвратительная, нужно пробираться через какие-то кукурузные поля, искать разбитую лестницу, карабкаться на эту горку. Это, может, и не сложно для молодого человека, но так не должно быть!
Отвечая на мой вопрос, президент резонно предположил, что, очевидно, японцы финансируют содержание своего мемориала, а мы — нет. И если теперь политическая воля будет проявлена, а источники финансирования найдены — будет здорово. Сегодня это выглядит как какой-то осколок истории большой и великой страны, который оказался вне поля внимания тех, от кого это зависит. И дело не в неудачном исходе войны. Память ведь не от этого отсчитывается — проиграли мы или победили в какой-то войне. В Китае есть огромное количество примеров абсолютно мирного русского присутствия: например, русские кладбища, или то, что осталось от них в том же Харбине, — это ведь далеко не всегда про войны; это про мирную жизнь людей самых разных профессий и сословий, которые приносили огромную пользу для развития Северо-Восточного Китая.
— И это, конечно, не память китайцев, для которых Русско-японская война была совершенно чужой. Это в первую очередь именно наша память.
— Работа со своей национальной памятью — это вопрос репутации. То, как каждый из нас работает со своим наследием, даже на смежных территориях, — показатель того, как [в глазах других] выглядит страна. Посмотрите, например, на японцев: последние четверть века они самым щепетильным образом работают с памятью о военнопленных, и не только на Дальнем Востоке, но вплоть до Воронежа и Днепра — везде, где были лагеря японских военнопленных.
Китайское правительство может иметь огромное количество идеологем по работе с китайской памятью и дальше, но мы же не просим переписывать китайские учебники истории. Мы просим допуск к местам нашей памяти, чтобы они выглядели достойно.
Это вопрос достоинства нашей страны, это будет говорить о том, что мы очень озабочены тем, как нас видят простые китайцы, которые ходят мимо этих объектов.
И я очень надеюсь, что будет подготовлена ситуация, когда на одной из ближайших встреч руководителей наших стран, которые случаются по несколько раз в год, этот вопрос станет одним из обсуждаемых.
Фото из архива
— Если я правильно понял, суть твоего вопроса-предложения президенту состояла в том, чтобы крест отреставрировать, а часовню, оказавшуюся в зоне сплошной застройки, аккуратно разобрать и вывезти в Россию. Технически это реально?
— Однажды я побывал в совершенно потрясающей мастерской, которая работает при Новгородском музее-заповеднике и десятками лет восстанавливает в пепел стертые храмы XIV–XVI веков, которые прямым попаданием немецкой бомбы были превращены в кучу мусора. Я увидел применение удивительных технологий, когда реставраторам нужно восстановить не только стены, но и уникальные фрески. Поэтому я очень оптимистично смотрю на этот вопрос. Думаю, что после тщательного исследования этого здания аккуратный демонтаж и перевозка вполне возможны. Более того, если удастся найти фотографии, сделанные внутри часовни, то возможно и восстановление царского иконостаса.
Конечно, нам бы хотелось, чтобы часовня была спасена, перевезена к нам во Владивосток, конкретно — на Русский остров. Но сегодня главное — спасти архитектурный шедевр.
Я ведь и президенту сказал, что, на мой взгляд, история русского Китая попадает в компетенцию федерального музея истории Дальнего Востока имени Арсеньева, который сейчас создается на нашей базе. Считал и считаю, что это одна из наших, здесь живущих людей, миссий: в сознание большой страны интегрировать вот это крыло. Это должно быть нашей обычной работой, нет здесь никакого подвига или бравады.
Спасибо, теперь на почту вам будут приходить письма лично от редакторов «Новой»