Силы «небесные»

А попадаешь в тихий уютный холл, где весь уют — в прозаичных мелочах. У окна, рядом с высокими папоротниками в горшках, черное пианино, перед ним стул, а на стуле — мягкая подушка лежит. На стене стенд «Моменты жизни…» с фотографиями, на которых пациенты, их родственники, врачи и гости хосписа (иногда сложно понять, кто есть кто) улыбаются, болтают, празднуют Новый год и даже свадьбу — прямо тут, в Центре. Берешь желтое яблоко из корзины под стендом с фотками («Угощайтесь, это для вас!»), подходишь к плюшевой обезьяне, развалившейся в детском уголке на все кресло, жмешь ей лапу, — и совсем как дома. О том, что ты в медучреждении, напоминают только короткие ролики про здоровье по телевизору, спрятавшемуся под потолком, и блестящие медицинские брошюры на тумбочке рядом с постом охраны.

Сегодня вечером в Центр паллиативной помощи должны прийти гости — их я и жду в холле. Нюта Федермессер, учредитель Фонда помощи хосписам «Вера», директор Центра паллиативной помощи и девяти московских хосписов, второй год приводит сюда «випов» (как их назвала одна из помощниц Нюты) — министров, губернаторов, менеджеров госкорпораций и прочих крутых управленцев. Поволонтерить на один вечер.

Все эти люди из разных регионов страны учатся в Высшей школе государственного управления РАНХиГС: оказывается, там в учебную программу развития кадрового управленческого резерва включено посещение студентами детского дома, хосписа, приюта для собак — кто что выберет.

И вот из темноты улицы в светлый холл залетает Нюта. Она расстегивает на ходу темно-синее пальто, кричит «Здорово!» своим помощницам, быстро дает какие-то указания. А за ней вереницей тянутся эти самые 16 «випов» — подозрительно похожие на обычных людей. Вот светловолосый скуластый мужчина в галстуке, белоснежной рубашке и костюме (на лацкане пиджака поблескивает значок в виде герба России) кому-то на ходу отвечает, тапая по экрану смартфона. Из хосписа он уйдет уже ночью, задумчивый, в рубашке, не застегнутой на верхнюю пуговицу, и без галстука. Рядом с ним озирается по сторонам огромный короткостриженный мужчина в черной куртке, черных штанах и черных кроссовках. На куртку пришита эмблема клуба «Лидеров России» «Эльбрус»1, а в остальном его легко можно спутать со школьным физруком. Впрочем, большинство гостей одеты так, что отличить их друг от друга можно только по цвету их базовых свитшотов с круглым вырезом.

Нюта быстро ведет всех гостей на второй, административный, этаж в переговорную — там успевает по-доброму отчитать помощников за то, что «все ее грамоты в переговорную притаранили», а затем предлагает гостям надеть бейджики с именами без фамилий и должностей. И вот все эти Михаилы, Алексеи, Александры и Сони стоят, жуют виноград, едят бутерброды с колбасой и слушают, что сегодня будет происходить в хосписе.

— Мы с вами распределяемся по четырем отделениям, — негромко говорит Нюта, трогая рукой легкомысленную пушистую брошь в виде белого одуванчика на своем лаконично-черном платье. — У вас «Тележка радости» — в прямом смысле тележка. На тележке есть сладости, солености — все отличное от стандартного больничного меню. Есть напитки алкогольные и безалкогольные. На алкогольные напитки обязательно надо спрашивать разрешение у координатора — кому-то, может быть, нельзя. Но вообще здесь все можно — тут слишком короткий срок жизни у людей, чтобы ограничивать их запретами в питании. Там есть крем для рук, для лица, сканворды, носочки, носовые платочки. В каждом отделении такие тележки раз в неделю бывают точно — это зависит от волонтеров, и тележка разная по степени насыщенности. Тележка — это способ комфортно войти в палату, хороший повод знакомиться и общаться. Люди не спят, но активных сейчас мало — стационар достаточно тяжелый. И сегодня у нас нет задачи угостить их всех: если все спят — вышли, кто-то что-то не захотел — и ладно. У меня задача, чтобы вы увидели: что может быть по-другому. Что можно изменить по сравнению с привычной армейской больничной структурой.

Инструктаж Нюта заканчивает вот таким признанием: «Мне самой ссыкотно, потому что я редко бываю здесь сейчас, а когда я бываю редко, я нахожу очень много к чему придраться».

Я иду вместе с ними в отделение на четвертом этаже: бирюзовый линолеум на полу, морские пейзажи в рамах на светло-зеленых стенах, под ними — кресла-коляски, на посту — букет свежих цветов. После еще одного краткого инструктажа молодая девушка — координатор фонда «Вера» в Центре ведет группу волонтеров в 429-ю палату. Эта дорога мне кажется длинной. Из одной палаты, мимо которой проходят люди с дорогими часами на запястьях, на них внимательно смотрит бабушка со впалыми щеками, в шапочке. Возле зоны отдыха один из волонтеров останавливается: там несколько пожилых пациентов, лежа в кроватях, улыбаясь, смотрят сериал «Сваты».

429-я палата похожа на все остальные. На кроватях — постельное белье в цветочек, между кроватями стол, на нем старенький телевизор с рогатой антенной. Возле ламп, висящих на бежевой стене за головами у пациентов, расставлены иконки.

— Добрый вечер, Татьяна Юрьевна! — говорит координатор одной из бабушек в четырехместной палате.

Татьяна Юрьевна, короткостриженная пожилая женщина в темном халате с цветочным узором, завидя гостей, как будто начинает волноваться: поправляет свой синий плед, улыбается, поджав губы, смотрит на плюшевого котенка Гава, сидящего на тумбочке рядом с кроватью. Но гости волнуются не меньше. Один из волонтеров неловко протягивает бабушке бальзам после бритья, а после ее резонного замечания: «Это мужское», — растерянно улыбается. В итоге Татьяне Юрьевне волонтеры наливают вина и накладывают целую тарелку всякой всячины.

Невысокая нянечка не выдерживает и хвастается пледом Татьяны Юрьевны, чем еще больше ее смущает: «Она сама плетет. И даже заказы принимает у нас. Очень многим связала: и пациентам, и друзьям пациентов, и родственникам. Без дела не сидит. Заказывайте, господа депутаты».

«Господа депутаты» отшучиваются и идут дальше. И неизвестно, что у них на душе. Некоторые просят журналистов не заходить вместе с ними в палаты — и ты даже глаз этих людей не видишь, когда они общаются с пациентами. Только вот кажется, что в глазах и не увидишь ничего, а все их сострадание — дежурное и показное.

Но я все бегаю из отделения в отделение. И вдруг вижу: на одном из этажей в зоне отдыха напротив поста вип-волонтер в сером кардигане пьет коньяк с дедушкой в синей футболке. Волонтер сидит на стуле рядом с дедушкой, положив руки на боковое ограждение кровати, держит пластиковый стаканчик и внимательно смотрит в глаза пациенту, как будто вспоминает что-то далекое и забытое. А рядом с ним другой волонтер в темно-синем бомбере и очках молча поит прозрачную женщину с жидкими серыми волосами — придерживает левой рукой ее голову (на запястье — «умные часы»), а правой медленно наклоняет стаканчик. В другом отделении я слышу, как бабушка-пациентка о чем-то весело болтает с гостями: оказывается, она помазала руки подаренным кремом и теперь с улыбкой повторяет, что «щас к мужикам пойдет», а волонтеры с ней перешучиваются.

Все это время вместе с гостями ходит Нюта — вот она подходит к седовласой бабуле, свесившей ноги с кровати, садится на корточки, берет ее за руки и тихо спрашивает: «Галина Санна, а поспать удается?»

Многие гости не хотят рассказывать, что чувствуют в хосписе. Но с двумя из них мне все-таки удается поговорить в коридоре.

— Чувствую, что эти люди очень нуждаются в нашем внимании и уходе, — говорит мне, глядя куда-то вдаль, высокий мужчина с щетиной в темно-синем свитшоте и блестящих туфлях. — А в нашем обществе, к сожалению, сейчас это стало, скорее, меньшим явлением, чем всеобъемлющим. Чувствую, что нам надо всем, всему обществу, учиться сопереживать, помогать.

Наверное, те, кто в первый раз приходит, начинают понимать, вспоминать, задумываться о том, что мы не вечные, о том, что мы очень хрупкие, о том, что нам требуется внимание. Это нас возвращает с каких-то заезженных траекторий, которые мы себе выстроили и которые перед лицом смерти на самом деле не настоящие.

В конце волонтер представляется: «Глава Забайкальского края Александр Осипов».

Когда обход пациентов заканчивается и волонтеры спускаются с Нютой в переговорную для разбора полетов, мне удается спросить о впечатлениях того мужчину в сером кардигане, который пил коньяк с дедушкой в зоне отдыха. Оказывается, волонтера зовут Алексей, и он «офисный работник одной госкорпорации».

— Вы когда-нибудь лежали в больнице? — медленно спрашивает меня Алексей. — Вот как же здорово, когда приходят родственники и друзья. А когда нет родственников и друзей, когда хоть кто-то приходит — это же вообще неожиданно и празднично. А нас, я так думаю, сюда пригласили познакомиться с лучшими практиками, чтобы мы эти лучшие практики распространили. Я думаю, что часть из наших людей у себя может продолжать это делать, потому что они по роду деятельности имеют отношение к этим вопросам. Я не имею никакого отношения — у меня совершенно иной род деятельности, но я рад поучаствовать, прикоснуться.

Говорит — и заходит в переговорную. И часа два волонтеры сидят за закрытыми дверьми и делятся своими переживаниями друг с другом и с Нютой. Журналистов просят выйти.

Я в это время успеваю поговорить с Татьяной Владимировной Кравченко, главврачом Центра паллиативной помощи. Кажется, что эта невысокая женщина в розовой кофте и белом халате живет на разных планетах с сегодняшними гостями. Татьяна Владимировна долго и тихо рассказывает мне про присоединившийся 19 марта к Центру детский хоспис на 30 коек. И я понимаю, что все не зря.

…Уже ночью, когда все гости ушли, мне удалось поговорить с Нютой Федермессер. Мы сидели в ее небольшом кабинете на втором этаже Центра, и Нюта объясняла мне, для чего приводит сюда волонтерить этих людей из другой жизни — наверняка ведь ее за это опять будут обвинять во всех смертных грехах.

«Каждый из здесь присутствующих может что-то изменить, — говорила Нюта. — Там, за закрытыми дверями случилось вот это раздевание — расстегнутые пуговицы и снятые пиджаки. Там становится очевидным, что это неравнодушные, умные люди, у которых след останется. Один из них сказал: «Если ты записываешь лекцию, ты там напишешь в этой лекции: человеческое достоинство — то-то, то-то, то-то. И потом возьмешь эту тетрадь, два-три раза в жизни пересмотришь, вспомнишь.

Достоинство тоже раскладывается на компоненты — на качество ухода. И очень важно, что каждый человек достоин такой старости и такой смерти. Здесь нет вот этого запаха безнадеги, я это почувствовал кожей, — голос Нюты становился все более вкрадчивым. — И это так должно быть с каждым независимо ни от чего — просто потому, что мы люди». Эти слова не произносятся дежурно, как бывает на трибуне перед своим избирателем. Когда они среди своих, когда они не красуются друг перед другом, не стесняются друг перед другом своей слабости и эмоциональных слез, не стесняются говорить о том, что им было страшно, дрожать голосом, замолкать, потому что следующее слово сказать можно только после того, как ты вот эти свои мужские слезы проглотишь.

Удивительные вещи говорили студенты. Практически каждый сказал, как было страшно сюда ехать. Один говорит: «Знаете, чего я боялся? Во-первых, я боялся собственной брезгливости. Ну как: вот мы идем, и здесь старые, умирающие, больные люди. Я так удивился — я не испытывал никакой брезгливости. А во-вторых, я боялся увидеть вот эти глаза человека перед смертью, обращенные к небесам.

И им достаточно было здесь проволонтерить один вечер, чтобы перестать бояться этих людей.

Здесь был Максим Авдеев из Ярославской области (заместитель председателя областного правительства. — Ред.). Я с ним познакомилась, занимаясь хосписом в Поречье. Он помогает очень со всем, что касается пореченского хосписа. До сегодняшнего дня он помогал просто потому, что понимал, что это правильно. А теперь он знает, чему помогает, — это круто. Он вот с высоким давлением ушел — это точно значит, что у него не дежурное сострадание. Поверьте, все сегодняшние волонтеры будут в своих регионах стараться изменить ситуацию с паллиативной помощью. И возможностей у них намного больше, чем у нас с вами.

Мне было очень важно, чтобы каждый ушел с ощущением, что все, что мы делаем, — делаем для себя. Это единственный вид помощи, который стопудово для себя. Не каждый через роддом пройдет, или через травматологию, или через кардиологию, — а через хоспис пройдет каждый. Или родственником, или пациентом».

___