Блюз осеннего дня

Ты спрашиваешь, мой друг, что мы будем слушать этой осенью, и я отвечу, увидев небо в белых стоячих тучах, желтые листья под ногами и ощутив лицом сырой тягучий воздух октября: «Ирландский блюз-рок». Да, рок и блюз, слияние двух рек, одна из которых вытекает из Ливерпуля, с его агрессивными гитарами и дерзкими мальчишками в кожаных куртках, а другая берет начало на американском юге, где старый негр в синих выцветших штанах, с белесой щетиной на щеках, сидит на обочине и играет на губной гармошке. И вот две эти реки, Мерси и Миссисипи, сливаются там, где им никогда не слиться в школьной географии: в Ирландии.

Их трое, тех, кто даст нам силы одолеть длинный день, когда мы с тоской смотрим в утреннюю хмарь, забрызгавшую дождем стекла окон. Как пуст день без музыки. Но вот Рори Галлахер берет в руки гитару, и над московскими крышами медленно плывет густой звук. В руках у него старый Фендер Стратокастер, который был с ним на сотнях сцен и на тысячах концертов; руки музыканта стерли с него краску и протерли чуть ли не до дыр.

Рори Галлахер, мальчик-вундеркинд из города Корк, в десять лет удивлявший взрослых тонкостью игры на акустической гитаре, вырос, отпустил длинные волосы и ушел в блюзовое странствие. Он жил от концерта и до концерта, и только на концертах он жил. Только тут, на сцене и с гитарой, он ощущал себя в ладу с самим собой. Гитара приросла к его рукам; он ничего больше не хотел, как играть на гитаре. И поэтому его концерты длились бесконечно, он мог играть четыре часа подряд, и люди в зале теряли ощущение времени и пространства, забывали, где они и кто они, их забирал, закручивал, возносил и доводил до слез и восторженного крика этот мощный звук. Они видели чудо ― Рори Галлахера, претворявшего свое тело и свою душу в блюз.

А вслед за ним в наш стылый осенний воздух входит Гэри Мур, ирландец с лицом, сильно помятым жизнью. В молодости он услышал, как Питер Грин из Fleetwood Mac ― великий Гриини, впавший в безумие от несправедливости жизни и надолго приземлившийся в дурдоме ― играет блюз-рок на гитаре. Услышал и больше не мог жить спокойно. Он разбирал игру Грина по частям и нотам, он слушал его гитару день и ночь, но так и не мог понять, как Грин делает это. Этобыло что-то неуловимое, что давало звуку горечь и тоску, что превращало блюз в любовь, а рок в страсть. Мур в конце концов додумался до того, что тайна игры Грина кроется в его гитарах, и поэтому он купил у сбрендившего Грина его гитары. Я бы не удивился, узнав, что Мур, запершись в комнате на каком-нибудь ветхом ирландском чердаке, разбирал эти гитары, ища в них душу, подобно тому, как врачи средневековья разнимали на части человеческие тела, ища в них обиталище души.

Секрета Грина он так и не раскрыл, но зато записал для больного друга альбом Blues for Greeny. Играл вещи Грина, используя старую гитару Les Paul Standart, на которой их играл сам Грин.

В шуршании дождя играет Гэри Мур и своей игрой снимает с человека всю дрянь, которая к нему прилипла. Неловкие слова, лишние движения ― все к черту. Страдание гитары в руках Мура обнажает душу, даже если мы не знаем, где она живет. Гэри, гитарист с сердцем теленка, вместившем в себя грусть и печаль жизни, играй с тем драйвом, который делает звук плотной рекой видений, ассоциаций и галлюцинаций. Куда она несет нас и куда впадает? В ирландский рай, в зеленые равнины вокруг Белфаста, в тот яркий, сияющий, истовый свет испанского городка, где в номере отеля Kempinski у Мура разорвалось сердце?

И третий ирландец тоже тут, дружбан Мура с юных лет, высокий, стройный Фил Лайнотт с шевелюрой как куст и со смуглым лицом, в черных джинсах с собственноручно пришитыми заплатками и легких кедах. Соединение Мура и Лайнотта на сцене всегда было соединением керосина и огня, алкоголя и педали газа. На пару они впадали в заводное и заразное безумие. Когда, поссорившись, встречались, окружающие их люди опасались драки. Но дело кончалось не дракой, а музыкой.

Какие музыкальные дебоши они устраивали, играя в Thin Lizzy, в какой раж и жар впадали, не уступая друг другу в соревновании соло и баса, голоса и рыка. Фил Лайнотт, сын гордой Филомены, ирландец с африканской кровью в жилах и вирусом придури в мозгах, то клеил осколки зеркала на гитару, чтобы пускать зайчики в лица девушкам в зале, то мазал подглазья гуталином и в знак дружбы двух народов запивал ирландский виски шотландским самогоном.

И это был у него блюз, переходящий в панк, панк, переходящий в рок, рок, снова переходящий в блюз ― ирландская блажь, ирландская ширь, черная роза Ирландии.

Да, все трое пили, пили по-страшному, галлонами и литрами ― три ирландских алкоголика, одержимые блюзом.

Одиночество Рори Галлахера на темной сцене, мучительное желание разгадать тайну блюза у Гэри Мура и приступы саморазрушения у Фила Лайнотта ― все это так странно, так нелепо и так больно. Печень Галлахера, сердце Мура и легкие Лайнотта не выдержали. Но что мы знаем о мучении души, ищущей звук, чтобы судить их за выпадение в осадок, за несвязные речи и странные поступки? Как они играли и как звучат сейчас, осенью, когда сверху, из окна, видны медленно плывущие по улице черные мокрые зонты. Блаженны играющие блюз, ибо им принадлежит рай.