«Не мы нарушаем закон — закон нарушает нас»

14:00. Я прохожу через рамку металлодетектора и попадаю на полупустой проспект Сахарова.

Если долго смотреть вдаль, в сторону сцены, то может показаться, что ты на какой-то российской Коачелле (один из самых крупных и известных во всем мире музыкальных фестивалей, который проводится в США. — Авт.) — гигантские разноцветные флаги, полностью закрывающие сцену, взмывают в серое московское небо, мигают желтым светофоры, из колонок доносится классный хаус (не зря организаторы митинга собирали деньги на аппаратуру), и некоторые молодые ребята в куртках и пальто, минуя рамки металлодетектеров, начинают пританцовывать.

Вот только Коачеллу в клетке не проводят — а тут ты со всех сторон окружен железными заграждениями, за которыми мокнут мужики в капюшонах с красными повязками «Дружинник» на руках (некоторые закрывают лица шарфами), а за ними неспешным шагом прогуливаются силовики в камуфляжных дождевиках. К сцене прессу пускают только со стороны Садового — перед ней тоже выстроены сразу два ряда заграждений с дружинниками посередине.

— Я уже в возрасте, и я очень хорошо понимаю, что такое тоталитарный режим — отвечает на мой вопрос о том, почему сегодня пришла сюда бабушка с добрыми глазами, в красных кожаных туфлях и черной куртке с капюшоном.

Бабушку зовут Каринэ Георгиевна, она — пианистка, и это ее второй митинг в жизни: первый был в перестроечное время.

— Тогда невозможно было представить, что наши власти в будущем лишатся трезвого ума. Когда случилась Перестройка, я была молодой, и когда кончилась беспрерывная ложь, и абсурд, в который мы постоянно были погружены — это было счастье. Но в нас живет страх — мой дед был репрессирован и расстрелян, притом что он был революционером, и в моей маме страх, что приедет воронок, жил до самого конца. И так не хочется, чтобы даже в малой толике это повторялось. Мне непонятны зигзаги в ту сторону — туда уже ходить нельзя, мы там уже бродили, и все это исчерпало себя. И культура русская не должна уходить в ту сторону, потому что ей живет все прогрессивное человечество, весь Запад растет на нашей культуре точно так же, как на западной.

А народ все прибывает на проспект Сахарова. У металлодетекторов людей встречает мужчина с белой коробочкой для пожертвований.

— Кто желает помочь политзаключенным — есть такая возможность. Сайт Политзеки.ру. На передачки заключенным, на поездки в колонию, на адвокатов.

Сосредоточенный коренастый мужчина в черной куртке кладет в коробку деньги. Мужчину зовут Андрей, и он работает «как ни странно в спецслужбе». На вопрос о том, почему он пришел на митинг, отвечает лаконично: «Понимаете, в широком смысле у нас очень хорошая память, — я прекрасно понимаю, что 37-ой год не за горами. Его по щелчку можно возвратить, если это не пресечь».

К тому моменту, как начинается митинг, проспект напоминает огромный улей («Белый счетчик» насчитает на сегодняшнем митинге 25 тысяч участников, МВД Москвы — 20). Я проныриваю под бесконечными зонтами митингующих, смотрю на плакаты, с которыми пришли люди — и понимаю, о чем сейчас думают в нашей стране, и за что у людей болит душа.

Вот к заграждению жмутся девушки с баннером: «Не жди участи сестер Хачатурян. Строй движение против домашнего насилия».

— У нас у людей зарплаты мизерные. Люди вынуждены терпеть насилие в семье, потому что им некуда пойти, — тонким голосом говорит в мегафон девушка в красной куртке и голубой шапочке. — У нашего государства есть деньги на зарплаты чиновникам, но у него нет денег на кризисные центры для жертв домашнего насилия! Нам нужен закон о домашнем насилии!

Митингующие хлопают ей.

А вот мужчина с женщиной несут плакаты с надписью «Обманутые дольщики ЖК «Царицыно». Поодаль несколько человек стоят в жилетах «Поморье — не помойка», рядом с ними мужчина держит баннер «Шестун умирает в СИЗО. Вам нужен второй Магнитский?», а неподалеку от рамок девушка держит картонку с надписью «Рим спас гусь, шаман спасет Русь». «Свободу конституции!», «Здесь типа демократия, а на самом деле царство», «Не мы нарушаем закон — закон нарушает нас!», «Гони беса!» — деды в косухе, молодые девушки в модных коротких куртках, мужчины в пальто держат в руках картонки и баннеры с одинаковым посылом. А над головой у них развеваются флаги совершенно разных политических организаций — от «Правого блока» до «Объединенной коммунистической партии».

От рамок металлодетекторов до сцены тысячи людей несут в руках плакаты с фотографиями узников «московского дела» (на входе их раздают волонтеры либертарианской партии). Некоторые держат плакаты прямо перед собой — как будто несут иконы.

Вот восемнадцатилетний студент филфака Костя (очки, синяя шапка, светло—коричневое пальто, белые штаны) несет в руках плакат с портретом Самариддина Раджабова.

— Когда такое происходит в стране и есть возможность прийти на митинг — очень сложно потом с таким чувством жить, что ты не пришел — говорит мне Костя, меньше месяца назад перебравшийся в Москву. — Это чувство меня изнутри бы съедало.

Это чувство объединяло всех, кто пришел сегодня на Сахарова. Юлию Галямину, которая со сцены на фоне баннера с триколором и надписью «Отпускай!» обвиняла власть в «политической импотенции» («Они не готовы вести с нами на честный и открытый диалог. Они не готовы участвовать в честных выборах. Они готовы только применять грубую силу»). Бывших узников московского лета Костенка, Барабанова, Конона и Миняйло, которые под крики «Молодцы!» благодарили собравшихся за помощь в их освобождении (Алексей Миняйло вывел замечательную формулу: «Любовь сильнее страха» — это почти как евтушенковское «Цветы лучше пуль»). Ивана Жданова, который призывал «защитить ФБК».

И всякий раз, когда выступающие призывали «бороться за каждого» (я услышал столько фамилий: у нас, оказывается, полстраны — политзеки), а толпа начинала скандировать «Отпускай!» и «Россия будет свободной!» — мне казалось, что это сбудется.